Мелисса Башардауст

Девушка, змей, шип

ПОСВЯЩАЕТСЯ ВСЕМ,

КТО КОГДА-ЛИБО ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ

ЯДОВИТЫМ, ОЩУЩАЛ СЕБЯ ЧУДОВИЩЕМ

ИЛИ ДУМАЛ, ЧТО ИЗ НЕГО

ВО ВСЕ СТОРОНЫ

ТОРЧАТ ШИПЫ

«Я и спящая красавица, и зачарованный замок. Принцесса, что дремлет в крепости собственной плоти».

Анджела Картер, «Вампирелла»

Пролог

Все сказания начинаются одинаково: быль иль небыль. Эти слова полны возможностей, они способны дарить надежду или же вселять отчаяние. Когда дочь устраивается у ног матери и хочет услышать сказку (всегда одну и ту же), то больше всего она ждет этих самых слов, ведь они означают, что нет ничего невозможного. Быль иль небыль. Девочка… есть иль нет.

Мать девочки всегда повествует в одной и той же манере, используя одни и те же слова, будто бы отрепетировав рассказ заранее.

...

«Быль или небыль, но жила-была девчушка тринадцати лет от роду, и жила она в городе, раскинувшемся южнее горы Арзур. Местные знали, что не стоит ходить к горе, потому как жили там дивы — демонические прислужники Разрушителя, имевшие единственной целью нести разрушение и хаос в мир Создателя. Большинство жителей избегало даже редколесного края, протянувшегося от южного склона горы. Но дети, вообразившие себя взрослыми, бывало, что и забредали туда при свете дня, но только лишь чтобы похвалиться по возвращении.

Однажды девчушке захотелось показать, насколько она храбра, и направилась она в край лесов. Девчушка намеревалась идти по нему лишь до тех пор, пока не сорвет одну-единственную молодую кедровую веточку, которую бы она принесла с собой в качестве доказательства. Однако вместо веточки она нашла угодившую в сеть молодую незнакомку. Та сидела на земле и плакала, моля о помощи. Она объяснила нашей девчушке, что то была дивова ловушка и что стоит диву вернуться, как он тут же сделает ее своей пленницей.

И стало девчушке жаль ту горемычную. Найдя острый камень, она перерезала веревки. Освобожденная незнакомка поблагодарила ее и бросилась прочь. Девчушке бы последовать ее примеру, но она замешкалась, и вот уже ей на плечо опускается тяжелая рука.

Неспособная ни бежать, ни даже позвать на помощь, скованная страхом, девчушка подняла глаза на нависшего над ней дива. Он вселял ужас одним своим нечеловеческим видом. Девчушке казалось, что сердце ее вот-вот остановится, и тогда диву не придется ее убивать.

Диву хватило одного взгляда на пустую сеть, обрезки и камень в руке девчушки, чтобы все понять.

— Ты обокрала меня, — тихо прорычал он. — Вот и я украду что-то у тебя взамен.

Девчушка думала, что он заберет у нее жизнь, но вместо этого он проклял ее первенца женского пола, предрекая ей судьбу ядовитой. Она будет убивать любого, кто коснется ее».

На этом месте дочь обычно перебивает мать и спрашивает, почему проклятие пало именно на первенца-девочку. Ей нет нужды упоминать о зависти и обиде на брата-близнеца: ее эмоции и так написаны у нее на лице.

Тогда мать отвечает, что дивовы пути загадочны, несправедливы и неведомы никому, кроме них самих.

...

«С этими словами див отпустил девчушку, и та припустила прямиком домой, то ли не желая, то ли не находя сил рассказать кому-либо о произошедшем. Ей хотелось забыть о проклятии дива, притвориться, будто ничего не было. К тому же в ближайшие несколько лет беспокоиться о детях ей не было нужды. Со временем она сумела забыть о дивовом проклятии. Почти сумела.

Годы шли, девчушка взрослела, и вот однажды шах Аташара выбрал ее себе в царицы. Она не рассказала ему о дивовом проклятии. Она и сама уже едва о нем помнила.

И лишь тогда, когда ее близняшки — мальчик и девочка — родились, она вспомнила тот день в лесу. Но было уже слишком поздно, и через три дня после родов она обнаружила, что див ее не обманул. Утром кормилица склонилась над ее дочерью, готовясь покормить ее. Но стоило им коснуться друг друга, как кормилица пала наземь бездыханной».

В этом и кроется причина, по которой она готова раз за разом делиться с дочерью этим сказанием. Она хочет, чтобы та помнила, как важно всегда носить перчатки и никого не касаться. Она не хочет видеть в своей дочери той беспечности, что однажды допустила сама, когда ей было тринадцать лет и когда она забрела чересчур глубоко в лесной край.

Тут дочь всегда опускает глаза на руки в перчатках и старается вспомнить кормилицу, погибшую по ее вине. «Быль иль небыль», — напоминает она себе. Это просто сказка.

Дочери хочется забраться на колени к матери и положить голову ей на грудь, но она этого не делает. Никогда.

Это вовсе не сказание.

1

Выход на крышу — опасная затея, болезненная роскошь. Но лишь там Сорэйе удавалось поверить в реальность своего существования. На краю крыши открывался вид на раскинувшийся перед дворцом вечно прекрасный сад. А еще дальше, за вратами Гольваара, простирался огромный мир, чьих масштабов Сорэйя не могла даже вообразить. Сам же дворец был окружен шумным и полным людей городом. На юг от него бежала дорога, тянущаяся через центральную пустыню, а за ней раскинулись другие провинции и города до самой границы Аташара. За его пределами лежали иные княжества, земли и народы.

На другом конце крыши ее взгляду открывались сухой лесной край и леденящая душу гора Арзур, вздымающаяся к северо-востоку от дворца. Куда ни брось взгляд, земля пестрела горами и пустынями, морями и холмами, долинами и поселениями, которым, казалось, не было предела. Не было бы ничего удивительного, если бы они внушали Сорэйе чувство собственной ничтожности, заставляя ее чувствовать себя незначительной. И действительно, порой так и случалось: тогда, стиснув зубы и сжав кулаки, она отступала. Но, вопреки ожиданиям, куда чаще укрытое небом одиночество снимало с нее внутренние оковы и дарило облегчение. Отсюда, с высоты, все, а не одна лишь она, казались маленькими и незначительными.

Нынешний день отличался от других: она поднялась на крышу для того, чтобы наблюдать за поездкой членов царской семьи по городу. Сегодня ее и вовсе не существовало.

Члены царской семьи имели обыкновение прибывать в город вскоре после первого дня весны, знаменующего начало нового года. Чтобы было удобнее приглядывать за сатрапами, правившими от имени шаха, они путешествовали из одной провинции в другую: на то или иное время года в каждой из них имелось по дворцу. Однако приходившаяся шаху сестрой Сорэйя никогда не путешествовала с членами царской семьи, постоянно живя в Гольвааре, старейшем из дворцов со множеством потайных комнат и дверей. Если хочешь спрятать что-то или кого-то от чужих глаз, лучшего места не придумать. Сорэйя была вынуждена держать свое существование в тайне, скрываясь в лабиринте палат Гольваара, чтобы не бросать тень на остальных членов царской семьи.

С высоты поток золотых паланкинов, несущий женщин благородного происхождения, походил на сияющую золотую нить, струящуюся по улицам города. Его охраняли удалые солдаты в золотых доспехах и верхом на конях. Они сопровождали процессию, частью которой была и мать Сорэйи. Во главе отряда стоял спахбед. Морщинистое лицо генерала, пользовавшегося наибольшим доверием шаха, имело присущее ему суровое выражение. Замыкали процессию золотые верблюды. На своих спинах они везли невообразимое множество вещей членов царской семьи и путешествовавшего с ними бозоргана, одного из «великих» вельмож. Возглавлял же процессию Соруш, молодой шах Аташара. Он ехал под флагом с изображением прекрасной зелено-оранжевой птицы.

Свет и тьма. День и ночь. Порой Сорэйя и сама забывала, что они с Сорушем близнецы. Впрочем, как и Создатель с Разрушителем, если верить рассказам жрецов. Близнецы, один из которых был рожден надеждой, а другой — сомнением. Сорэйя задалась вопросом о том, какие сомнения терзали ее мать, когда та рожала ее.

Люди приветствовали шаха, а придворные бросали золотые монеты в толпу. Сорэйя понимала любовь простых людей к Сорушу: хоть он и сиял от их восхвалений, но улыбка его по-прежнему выражала смирение. К тому же его расслабленная манера держаться сильно отличалась от манеры строгого, подобранного спахбеда.

Сорэйя уже давно бросила фантазировать о том, каково было бы путешествовать с места на место вместе с семьей. И все же костяшки вцепившихся в парапет рук предательски белели на фоне камней.

Тем временем процессия добралась до ворот, и Сорэйя начала различать лица въезжавших в просторный сад людей. Стоило ее взгляду задержаться на красном одеянии Рамина, как лицо тут же исказилось гримасой. Он всегда носил свою форму рыцаря-азатана с гордо поднятой головой. Впрочем, оно и неудивительно: будучи единственным сыном спахбеда, он имел все шансы однажды сменить его на этом посту. Можно сказать, что он был рожден для этого цвета.

Не желая задерживать взгляда на Рамине, она перевела его на всадника, с которым их разделяло несколько лошадей. Это был молодой человек примерно того же возраста, чье лицо было особенно не разглядеть с такого расстояния. Его одеяние походило на то, что носили простолюдины: вместо солдатской красно-золотой формы он был одет в коричневый камзол без каких-либо знаков отличия. Сорэйя не обратила бы на него внимания, вот только…