— Мальчиками?

— Мальчиками, девочками… Всех понемножку. А в чем дело? Ты ревнуешь?

Он никогда не был особо ревнив. Но теперь стал. Он засекал время, когда она уходила. Таращился на ее телефон, когда она получала сообщение.

— Мы больше не бываем дома вдвоем, — жалобно канючил он, когда видел, что она опять собирается уйти.

— Нет.

— Нет — и все?

— Нет. Мы молоды. Мы не обязаны играть в папу-маму на диване, правда? Тебе бы тоже развеяться.

Он сходил с ума. Когда он ждал ее, не спал до двух часов ночи и выходил из себя: «Ты пила! Кто тебя просил так напиваться?», она теряла терпение и говорила ему с ноткой брезгливости:

— Да что с тобой? Я тебя не узнаю.

Он не оставался в долгу:

— Это я тебя не узнаю!

— Да ну? Разве я не была такой, когда мы познакомились?

— Как это?

— Я бывала на людях. Социализировалась. И ты тоже! Тебе бы вернуться к этому! Это здорово, вот увидишь!

Она презирала его, когда он становился параноиком.

Он чувствовал, что теряет ее. Воображал, что есть кто-то другой. Однажды он ждал ее до трех часов ночи. Она сбросила туфли на каблуках в прихожей. Едва взглянула на него, пройдя через гостиную к спальне. Он перехватил ее, крикнул:

— Лора!

Он вцепился в ее запястье. В глазах ее мелькнул страх, как будто она испугалась, что он перейдет к физической расправе. Он хотел обнять ее, она его оттолкнула.

— Что ты делаешь? Почему не спишь?

— Лора, я хочу, чтобы мы завели ребенка. Я хочу ребенка с тобой.

Она застыла с открытым ртом, не выдав никакой реакции. Потом вдруг заплакала, убежала и закрылась в ванной.

— Что с тобой? Лора?

Он стоял за дверью, умирая от беспокойства, слыша, как она всхлипывает и шмыгает носом.

— Почему ты плачешь?

Она открыла дверь, глаза у нее покраснели. Она успела надеть пижаму, смыла макияж.

— Ничего. Это от волнения.

Он тихонько отвел ее в спальню, ласково держа за руку.

— Как ты? Ты уверена, что это от волнения?

— Да… Я не ожидала.

Он уложил ее на кровать, укрыл одеялом. Положил руку на ее живот.

— Я уверен, что ты будешь очень красивой с животиком.

Она слабо улыбнулась.

— Я наговорил глупостей по этому поводу…

— Да.

— Я просто испугался. Был не готов…

— А сейчас ты готов?

Она вглядывалась в него с опаской, как будто не верила.

— Да. Конечно.

Несколько долгих минут они молчали. Она попросила погасить свет, и он погасил. Ждал в тишине, но она больше ничего не говорила. Эмиль прошептал:

— Так ты перестанешь принимать таблетки?

Он слышал в темноте, как она сглотнула и кивнула.

— Да.

— Когда?

Он ждал, затаив дыхание. Он не хотел ее терять. Он сделал бы что угодно, лишь бы не потерять ее.

— Завтра…

И она добавила слабым неуверенным голосом:

— То есть… Если ты согласен?

Он хрипло выдавил «да».

Больше они не произнесли ни слова. Наверно, эмоции давили. Он держал руку на ее животе всю ночь. Он не спал. Представлял себе ее в широком платьице, с округлым животом, с розовыми щеками. Представлял, как будет оберегать ее и ребенка. Он больше ничего не боялся.

— Ты опять уходишь?

Лора продолжала уходить по вечерам.

— Да. Я не поздно.

Больше он ничего не смел сказать, потому что она уходила реже. Она чаще оставалась дома, и они занимались любовью почти каждый день. Делали ребенка. Однако по выходным она уходила без него. По-прежнему с Инес и ее друзьями. Возвращалась поздно. Но он изображал равнодушие, потому что знал, что, когда она вернется, они займутся любовью, будут делать ребенка. Так что он шел на компромисс. Это позволяло ему оставаться спокойным.

Так продолжалось целых три месяца. Он хлопал над ней крыльями, готовил поесть, наливал для нее ванну и терпеливо ждал, когда она выйдет. Регулярно спрашивал с тревогой:

— У тебя есть месячные?

Она хмурилась. Это означало, что да, что ребенок еще не в пути. Но у них было время.

А потом однажды вечером она вернулась пьяная, дыша алкоголем, и он не смог сдержаться. Он почти взревел:

— Ты издеваешься надо мной?

Она сначала отшатнулась испуганно.

— Ты напиваешься? Ты смеешь напиваться?

Она отступила, прижалась к стене.

— Да о чем ты думаешь? Какая идиотка так поступает?

Испуг исчез с лица Лоры. Она расправила плечи, и на лице ее отразилось презрение.

— Иди ты на фиг, Эмиль! Не смей контролировать мою жизнь! Хочу и пью!

Он заорал что было мочи, возмущенный донельзя:

— Но ребенок, дура! Ребенок!

Тогда Лора рассмеялась обидным смехом, от которого у него кровь застыла в жилах, и медленно спросила:

— Какой еще ребенок?

Эмиль несколько раз открывал и закрывал рот, не в состоянии произнести фразу.

— Ре… ре…

Он смотрел на нее, внезапно перестав понимать что бы то ни было.

— Ре… Ребенок? Тот, которого… Мы решили…

Он не смог договорить, потому что Лора была пьяна, так пьяна, что перестала быть собой, и ее глаза плевались презрением ему в лицо. Она произнесла очень медленно, чеканя каждое слово:

— Никакого ребенка нет, Эмиль.

— Как?

— Я не прекращала пить таблетки.

Его вдруг затошнило. Он ухватился за диван, чтобы не упасть.

— Что?

Она, шатаясь, направилась в ванную и закрылась там.

— Что? Но… Почему?

Он слышал, как ее выворачивает наизнанку. Тошнило его, а ее рвало. Он молил Бога, чтобы она солгала, чтобы это было неправдой. Почему она лгала ему все это время?

Когда Лора вышла из ванной, ей было так плохо, что она не помнила, где находится и что здесь делает. Он уложил ее на кровать, принес стакан воды и таблетку от головной боли.

— Это правда, что ты сейчас сказала?

Она кивнула. И через секунду уснула.

Назавтра, проснувшись, она заговорила первой:

— Мне очень жаль, я должна была тебе сказать… Я не могла.

Она уложила чемодан и сообщила:

— Я уезжаю к маме на несколько дней.

Она вернулась от матери уже не виноватой, но обиженной.

— Не предлагают сделать ребенка, чтобы не дать уйти. Ничего эгоистичнее я в жизни не слышала.

Она сказала ему, что уходит. Добавила, что думала об этом уже несколько месяцев и должна была сказать ему раньше, как и про таблетки. Но это бы ничего не изменило.

Дальше все развивалось очень быстро. Лора ушла. Он погружался в ад. Ребенок умер. Лора, их пара, его будущее, его жизнь — все умерло. И только одно он видел в кошмарах каждую ночь: Лору с ее маленьким выпуклым животиком, выплевывающую презрение ему в лицо.

— У нас есть какая-то программа на сегодняшнее утро?

Голосок Жоанны звучит за его спиной, когда он пытается выпить чай. Настроение с утра ниже плинтуса. На душе черно от воспоминаний о Лоре, об их последних месяцах вместе, в его квартире. Не надо бы пережевывать их снова, но это сильнее его.

— Нет. Нет, я… Мне надо закончить это чертово письмо.

Жоанна еще бледненькая этим утром. Солнечный удар не совсем прошел. Ее лицо под шляпой почти прозрачно.

— А тебе бы отдохнуть сегодня, — добавляет он.

— Мы никуда не пойдем?

— Нет.

Он знает, что надо сделать покупки для похода. Им придется доехать до большого города в округе, чтобы найти магазин спортивных товаров. От этой задачи у него заранее опускаются руки. Завтра они этим займутся. Сегодня Жоанна должна отдохнуть, а он — написать письмо.

Снова слышен слабый голосок Жоанны:

— Эмиль, у нас… у нас нет больше воды.

— Как?

— В баке ничего не осталось.

Он даже не может разозлиться на эту новость. Усталость овладела им целиком.

— А.

— За стоянкой есть водоем, — добавляет Жоанна. — Думаю… думаю, можно им воспользоваться.

— Я схожу посмотрю. Тебе нужна вода сейчас?

— Нет. Я пойду вымоюсь в ручье. Надо еще кое-что постирать. Если… Если хочешь, я и тебе постираю…

Он силится взять себя в руки, преодолеть усталость.

— Да, спасибо. Подожди, я пойду посмотрю.

* * *

Жоанна сгребла под мышку тюк грязного белья. Она выходит из кемпинг-кара, чтобы идти к ручью.

— Не лучше ли тебе отдохнуть? Ты бледная.

— Нет, все хорошо. Холодная вода пойдет мне на пользу.

Она убегает. Видно, от мрачности, которая, наверно, сочится из всех пор его кожи. Она права. Он снова усаживается за складной столик перед новым чистым листом.

Он должен выкинуть из головы Лору, если хочет хоть что-то написать. Это невозможно. Она повсюду. Ее голос звучит у него в ушах.

— Что объяснить?

Ее злой голос. Слегка раздраженное лицо над чашкой кофе.

— Почему ты хочешь уйти.

Она заколола волосы в узел и вдела в уши две жемчужины. Губы были накрашены бледно-розовой помадой и выглядели фантастически. Но он не мог к ней прикоснуться. Она уходила.

— Мы больше не на одной волне.

В тот день она постоянно теребила колечко на пальце, перстенек, который никогда не снимала, даже ночью, когда спала.

— Мы на разных волнах, потому что ты только и думаешь, как бы уйти из дома!

— Не переворачивай все с ног на голову, Эмиль!

— Как мы можем быть на одной волне? Ты только и думала, как бы смыться отсюда и повеселиться! Мы встречались лишь мельком!

— Ты переворачиваешь все с ног на голову!

— Да что я переворачиваю?