Традиция.

Это было единственным словом, которое Байрон слышал в ответ на свои нескончаемые вопросы. Иногда ему казалось, слово «традиция» — не более чем вежливая замена более категоричной фразе вроде «Эта тема не обсуждается». Но что больше всего поражало Байрона — большинство жителей Клейсвилла вполне удовлетворялись таким объяснением. Даже его сверстники. Стоило Байрону вслух усомниться в городских традициях, это вызывало одинаковое недоумение у горожан разных поколений. В Клейсвилле никто ничего не хотел менять и тем более — ломать.

Байрон выбежал из отцовского кабинета и перехватил Уильяма на лестнице, ведущей в подвал, где находилась гримерно-одевальная комната и складские помещения.

— Отец, я хочу еще раз наведаться в дом Мэйлин… посмотреть, что к чему. Если я тебе сейчас не нужен…

— Ты мне всегда нужен.

Монтгомери-старший улыбнулся. Часть морщин на его лице были вызваны улыбкой, другая часть — заботами, но в целом все они говорили о неумолимо надвигающейся старости. Когда родился Байрон, Уильяму было почти пятьдесят. В таком возрасте кое у кого из его друзей уже появлялись внуки, а он стал отцом своего первого и единственного ребенка. Многих друзей Уильяма уже не было в живых, но в отличие от Мэйлин, все они умерли своей смертью.

— Так я поехал? Может, там нужно что-то сделать? Ты скажи, я сделаю.

— Там все сделали и без нас с тобой. Прости меня, Байрон. Я не могу сейчас ответить на все твои вопросы. — Уильям открыл дверь на лестницу. — Но правила есть правила.

— Я вернулся в Клейсвилл. Внешне это выглядело вполне объяснимо: сын вернулся, чтобы помогать своему пожилому отцу. Но дело было не только в этом. И ты, наверное, знал.

Сказанное Байроном не было вопросом, и все же Монтгомери-старший ответил на них:

— Знал, Байрон. Клейсвилл — наш родной город. Хороший город. Безопасный. Здесь ты можешь спокойно растить детей и знать, что они защищены от множества неприятностей. У тебя было достаточно времени, чтобы сравнить жизнь в Клейсвилле и в других местах.

— Защищены? — переспросил Байрон. — Мэйлин умерла не своей смертью. Ее убили.

Лицо Уильяма вдруг постарело на несколько лет. Правда, этот длилось всего мгновение.

— Этого можно было избежать. Если бы я знал… если бы она знала.

Монтгомери-старший сморгнул навернувшиеся слезы.

— Поверь мне, Байрон. Случившееся — это исключение из правил. Клейсвилл — безопасное место. Тебе есть с чем сравнивать.

— Ты так говоришь, будто за пределами Клейсвилла лежит совершенно другой мир.

Уильям тяжко вздохнул. Этот разговор происходил у них далеко не первый раз, разочаровывая и отца, и сына.

— Байрон, потерпи еще пару дней, и ты получишь ответы на все свои вопросы… А сейчас прошу тебя, не донимай меня.

— Значит, ты все-таки понимаешь, что мне нужны ответы… Хорошо, я не буду тебя ни о чем спрашивать. А сейчас… пойду, пройдусь. Подышу воздухом.

Уильям кивнул. Он повернулся к двери, но Байрон успел заметить на отцовском лице какое-то новое, непривычное выражение. Казалось, Мотгомери-старший о чем-то сожалеет. Потом Уильям распахнул дверь на лестницу, вошел и тут же закрыл за собой дверь. Мягко щелкнул замок.

Байрон вышел через боковую дверь. Идти пешком расхотелось. На мотоцикле будет быстрее. Он направился к раскидистой иве, под которой стоял его «Триумф». Задний двор похоронного заведения ничем не отличался от дворов всех остальных домов этого квартала. Забор из деревянного штакетника, который неплохо было бы заново покрасить. Просторное крытое заднее крыльцо с двумя креслами-качалками и небольшими качелями. Азалии, цветочные клумбы. Байрон вспомнил, как мать любила возиться с цветами. Цветы продолжали цвести и сейчас, спустя годы после ее смерти. Дубы и ивы давали тень всему двору и половине крыльца. Все было, как в детстве Байрона. Все, как в соседних дворах. Никто бы и не подумал, что в этом доме мертвецов готовят в последний путь.

Под ногами привычно хрустел гравий. Взявшись за руль мотоцикла, Байрон выводил его в проезд. Мать терпеть не могла мотоциклы и запрещала запускать двигатель под окнами кухни. Старая привычка сказывалась и сейчас. Иногда Байрону хотелось, чтобы мать, как когда-то, вышла на крыльцо и принялась ворчать: «Опять натаскал грязи в дом!» Но мертвые не возвращаются.

Мальчишкой Байрон думал обратное. Он был готов поклясться, что в один из вечеров видел Лили Инглиш, сидящей на заднем крыльце. Байрон увидел ее из окна своей комнаты и побежал на кухню, чтобы сообщить родителям. Отец не стал слушать его рассказ и велел отправляться спать, а мать заплакала, уронив голову на кухонный стол. Через пару дней она вырвала с корнем все цветы из клумбы, перекопала землю и посадила новые. Байрон рассудил: наверное, взрослым тоже непросто находиться рядом с покойниками. Он даже хотел спросить, снятся ли матери страшные сны, как ему, но не решился. Его родители редко ссорились, но чем старше становился Байрон, тем яснее он ощущал нарастающую напряженность между отцом и матерью. Они любили друг друга, но участь «жены Гробовщика» в конце концов доконала мать Байрона.

Байрон выехал на улицу и прибавил скорость. По сравнению с городами, где он жил, движения на клейсвиллских улицах почти не было. Шум ветра, рокот мотора и изгибы дороги превратили поездку почти что в дзен-медитацию. Из головы исчезли все мысли. Байрон забыл про Лили Инглиш, свою мать и Ребекку… Возможно, мысли о Ребекке все-таки оставались где-то на периферии его сознания, но вскоре он отогнал от себя и их. Пусть ему не освободиться от зова Клейсвилла, но он может освободиться от воспоминаний. Хотя бы на время. Байрон прибавил еще скорости, и теперь любой поворот заставлял его опасно наклоняться в сторону тротуара. Он явно рисковал, и ему это нравилось. Давало чувство свободы или что-то, близкое к этому.

4

Уильям стоял в тишине гримерно-одевальной комнаты. Перед ним на стальном столе лежала Мэйлин. Точнее, тело Мэйлин. Ее самой здесь уже не было. Уильям знал это. Мертвое тело не принадлежало женщине, которую он любил почти всю свою жизнь.

— Даже сейчас я хочу знать твое мнение. Не привык что-либо делать, не спросив тебя, — тихо сказал Уильям.

Сколько раз они стояли перед этим столом вместе, и ни разу ему и в голову не пришло, что однажды кто-то из них займет свое место на ложе из нержавеющий стали, а другой будет стоять рядом и отказываться верить в случившееся.

— У тебя бывали сожаления? — спросила она.

Мэйлин не поднимала головы. Ее рука лежала на груди сына. Джимми так и не оправился после смерти Эллы. Он не унаследовал от родителей ни стойкости духа, ни твердости характера. Мэйлин и Джеймс были волевыми натурами, иначе они бы не создали семью и не вырастили детей.

— Сожаления? — повторил Уильям. — О том, что мы делаем? Нет.

— А о том, что не сделали, не жалеешь? — спросила Мэйлин, поворачиваясь к нему.

— Мэй… ты же знаешь, этот разговор нам ничем не поможет. — Уильям обнял ее за плечи. — Когда нас с тобой призвали, мы уже не были свободны. Ты ответила согласием на предложение Джеймса. Я нашел Энни. Я любил ее. И сейчас люблю.

— Иногда я думаю… если бы мы тогда оба послушались голоса сердца…

— Зачем думать о том, чего не случилось? У вас с Джеймсом была хорошая жизнь. И у меня с Энни тоже.

Уильям не пытался обнять Мэйлин. За несколько десятков лет он изучил ее характер и научился ждать подходящего момента.

— У нас была хорошая жизнь. А потом — смерть за смертью. Мой муж мертв, внучка мертва. Теперь и сын.

По щекам Мэйлин катились слезы, которые она и не думала вытирать.

— Правда, у меня осталась дочь и двое родных внучек. Но Сисси и эти глупые девчонки только и умеют, что злиться на весь мир. Бекс мне не родная внучка, однако я считаю ее частью семьи. Она — моя. Бекс — это все, что у меня осталось.

— И я, Мэйлин. Я останусь с тобой до конца, — в который раз напомнил ей Уильям.

Мэйлин отвернулась от тела сына, и теперь Уильям обнял ее.

— Лиам, я не хочу, чтобы Ребекка меня возненавидела. Ей рано об этом знать. И потом, она же не родилась здесь.

— Мэй, ты забываешь, сколько нам лет. Твоя Ребекка и мой сын — далеко уже не дети. Им пора узнать.

— Нет! — Мэйлин отстранилась от него. — Дочь меня ненавидит. Она метит на мое место, но с ее злостью и тщеславием лишь все испортит и пострадает сама. Ее дочери тоже не годятся. Ни мозгов, ни характера. Остается Бекс. Сейчас я не могу обрушить на нее все это. Пусть немного поживет вдали от Клейсвилла. Байрон тоже намерен уехать. Да ты и сам знаешь. Дадим им время.

И Уильям сделал то же, что всегда, если Мэйлин его о чем-то просила. Он уступил.

— Хорошо. Дадим им еще несколько лет.

Теперь он стоял на том же месте, только рядом с ним не было живой Мэйлин, и отпущенные несколько лет кончились. Байрон должен знать всю правду, и Ребекка тоже. После смерти Джимми Уильям несколько раз предлагал это сделать, однако Мэйлин находила аргументы, и каждый раз он ей уступал и соглашался.

— Время кончилось, Мэй, — сказал он, глядя на ее безжизненное тело. — Больше я не могу оберегать их от судьбы. Я и тебя-то не уберег.

Уильям всеми силами гнал от себя эту простую и очевидную мысль. За столько лет спокойной жизни они прониклись опасным благодушием. Он настолько привык полагаться на ее силу, что почти забыл о возможных опасностях.

Почти.

А ведь опасность возникала чуть ли не каждый месяц. До тех пор, пока он не представит сына мистеру С., город останется незащищенным. Можно сколько угодно вздыхать об участи, выпавшей Байрону и Ребекке, можно ненавидеть свою роль соучастника. Эмоции эмоциями, но реальность такова, какая есть.

— Они достаточно сильны, — сказал Уильям, касаясь щеки Мэйлин. — Не волнуйся: Ребекка тебя простит, как и мы простили своих предшественников.

5

Байрон ничуть не удивился, увидев возле дома Мэйлин Криса. Шериф стоял, прислонившись к дверце патрульной машины. Последний раз они виделись час назад, когда Байрон решил немного покататься, прежде чем ехать к дому Мэйлин Барроу. Теперь он соображал, ограничится ли дело лекцией о правилах дорожного движения, или шериф оштрафует его за превышение скорости.

— Мать надрала бы тебе задницу за такие выкрутасы на дороге, — сказал Крис. — Думаю, ты со мной согласишься.

— Соглашаюсь, — угрюмо отозвался Байрон, стаскивая шлем.

— Слушай, чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я тебя арестовал?

— Нет, — замотал головой Байрон, слезая с мотоцикла.

— Или не терпится самому оказаться на столе в подвальной комнате?

— Скажешь тоже! Просто нужно было расслабиться. Кто-кто, а уж ты это должен понимать. Помню, как ты гонял, когда мы учились в школе. И как летал со своего мотоцикла, тоже.

— Это ты хорошо сказал — должен понимать. Я вот и понимаю, что с тех пор успел поумнеть… и дети — неплохой сдерживающий фактор. Сегодня обойдемся без штрафа, но не думай, что я буду всегда закрывать глаза на твои лихачества. А ты, как вижу, решил еще раз наведаться в дом Мэйлин?

Простота вопроса застала Байрона врасплох. Закон в Клейсвилле был понятием относительным. В юридических вопросах Крис и городской совет являлись первой и последней инстанцией. Иногда — и в социальных вопросах тоже. Случись это в любом из городов, где он пожил за эти восемь лет, ни о чем подобном не могло бы быть и речи. Полиция опечатала бы дом, и странное любопытство «похоронных дел мастера» вызвало бы у стражей порядка вполне оправданное подозрение. А в Клейсвилле… если Крис не возражает, это гарантия законности.

Байрон снял куртку, сложил и пристроил на седло.

— Скажи, вам удалось собрать хоть какие-то улики?

Крис, шедший впереди, остановился и повернулся к Байрону. Своей позой он напоминал хрестоматийных шерифов из ковбойских фильмов: плечи расправлены, подбородок задран вверх, а на губах — ироничная усмешка.

— Дались тебе эти улики. Нечего там собирать, Байрон.

Крис дождался, пока Байрон поравняется с ним, и теперь они вместе продолжили путь к дому покойницы.

— Пойми: Мэйлин мертва. Что случилось, то случилось. Она кого-то впустила в дом, и этот кто-то ее укусил.

— А ты забыл, что она лежала в луже крови? Ведь убийца наверняка оставил отпечатки пальцев… или другие следы.

Работу детективов Байрон знал лишь по фильмам и не очень представлял, как на самом деле ищут отпечатки пальцев.

— Слушай, у меня есть одна знакомая женщина в Атланте. Занимается криминалистикой. Могу ей позвонить. Она бы приехала. Очень толковая тетка.

— Зачем?

— Зачем? — переспросил Байрон и чуть не поперхнулся слюной. — Чтобы найти убийцу Мэйлин.

Крис поглядел на него… нет, не так, как взрослые смотрят на детей, предлагающих какую-нибудь чепуху. Этот взгляд был хорошо знаком Байрону, поскольку так на него часто смотрел отец. Опять вопросы, на которые нет ответа! Но что может быть неприятнее, чем нарваться на непроницаемый взгляд старого школьного приятеля, с которым когда-то напропалую развлекался на вечеринках?

— Убийца давным-давно скрылся из города, — сказал Крис. — Мы что, будем наугад обшаривать все окрестные дороги? Мэйлин больше нет в живых, и мои расспросы ее не вернут. И ваши с Бекс — тоже.

Байрон молчал. Он только сейчас сообразил: Ребекка потребует объяснений. Он должен ей что-то сказать. Это вполне нормально — спрашивать о причине смерти. Когда умерла его мать, он ее знал. Конечно, это не уменьшит горя, но является необходимым звеном в цепи событий. А здесь — не просто смерть. Мэйлин убили.

«Я не смогу ей врать. А если я скажу ей правду… вся вина обрушится на меня. Просто потому, что я в этот момент был в Клейсвилле, а Ребекка — нет».

— Открой дверь, — попросил Криса Байрон.

Шериф неторопливо достал ключ, щелкнул замком и распахнул дверь.

— Твое желание исполнено.

Не прошло и суток, а Байрон вторично оказался в доме, где не был почти десять лет. В последний раз он приходил сюда еще при жизни Эллы. Помнится, засиделся у них дольше положенного времени, и девчонки, шикая и хихикая, спустили его со второго этажа на веревке… прямо в кучу земли. Хорошо, что не в навозную.

— Ребекке будет здесь очень одиноко, — сказал Крис. — Ведь вы когда-то… Не знаю, что у вас там было… сейчас ты у нее — единственный друг.

Байрон слушал его вполуха. Кухни он не узнал. Все выглядело так, словно Мэйлин устроила генеральную уборку. Никаких тарелок на столе, никаких крошек. И, конечно же, ни малейших следов крови. Все сияло и сверкало. В воздухе слегка пахло чистящим средством.

— Когда вы успели? — растерянно спросил Байрон.

Идеальный порядок его почему-то не радовал. Возможные улики, зацепки и все прочее, что хоть как-то проливало свет на убийство Мэйлин… все это бесследно исчезло.

— А мы даром времени не теряли, — усмехнулся Крис. — Или ты хотел, чтобы Ребекка увидела заляпанные кровью стены?

— Нет, но… вы уничтожили все следы. Это ведь не просто смерть. Это убийство.

— Ты лучше выскажи свои претензии городскому совету, — предложил Крис. Похоже, идти дальше кухни он не собирался. — Поброди по дому, поднимись на второй этаж. Посиди здесь, если тебе это нужно. Только не забудь плотно закрыть дверь, когда будешь уходить.

Байрон сделал глубокий вдох и ничего не ответил.

— Ну что, тогда до завтрашней церемонии?.. С Ребеккой?

Этой фразой Крис задал все вопросы, которые вертелись в его шерифской голове: «Ты уже сообщил ей? Она в пути? Ты ей поможешь?»

— Да, — кратко ответил Байрон.

— Вот и хорошо.

Шериф повернулся и вышел из дома, оставив Байрона одного. А что здесь делать шерифу? Сцены преступления больше нет. Неприкосновенность жилища и охрана частной жизни? Вряд ли Мэйлин теперь это заботило.

Байрон брел по дому. Когда часто бываешь у кого-то в гостях, легче заметить изменения в интерьере и понять, что не так. Скорее всего, после этой тщательной уборки прежний облик кухни поменялся окончательно. Пожалуй, помощники Криса перестарались. Насколько Байрон помнил, жилище Мэйлин никогда не отличалось стерильной чистотой.

Размеры кухни поражали, но такова уж была традиция старых фермерских домов. (Опять традиция!) А вот и кладовая… Байрону вдруг пришла в голову дурацкая мысль: интересно бы прогуляться по кладовкам других жителей Клейсвилла. Может, тоже найдется нечто диковинное? Порог этого помещения Байрон переступал впервые. Помнится, он как-то попросил Эллу и Ребекку показать ему ее. Девчонки наотрез отказались, объяснив, что даже им запрещено туда входить. Теперь устанавливать запреты было некому. Байрон толкнул массивную дверь, вошел и замер… Его поразили не только внушительные размеры кладовой (в домах, где он снимал жилье, такую площадь занимали кухни). Ее было бы правильнее назвать складом. С трех сторон, от пола до потолка, тянулись секции с полками. Полки были сплошь заставлены всевозможными продуктами, включая консервы. Этих запасов Мэйлин хватило бы, чтобы накормить весь город. Но что еще удивительнее: все стеллажи имели боковые ручки и колесики. Байрон выдвинул ближайший к нему стеллаж, откатил к сторону и даже присвистнул. За выдвижным стеллажом находился неподвижный, приделанный к стене. Он тоже тянулся с пола до потолка, но вместо пакетов и банок здесь стояли… бутылки с виски разных сортов. Стояли по пяти штук в ряд, этикетками вперед, строго рассортированные.

Мэйлин никогда не отличалась пристрастием к выпивке. Байрон не помнил, чтобы от нее пахло виски. Если только она втихомолку не приторговывала спиртным, тогда непонятно, зачем одинокой женщине такая пропасть виски. Предположим, она исправно напивалась каждый вечер, но даже тогда ей бы понадобились годы, чтобы поглотить весь свой запас. Теперь понятно, почему у Эллы и Ребекки всегда находилось виски для коктейлей, которыми они угощали Байрона.

Байрон вернул стеллаж на место и выдвинул соседний. Там тоже стояли бутылки с прозрачной жидкостью, но без этикеток. Неужели еще и самогон? Бутылки не были запечатаны. Байрон взял одну из них и отвинтил пробку. Принюхался. Жидкость ничем не пахла. Тогда он смочил палец и поднес к губам. Неужели вода?

Качество водопроводной воды в Клейсвилле регулярно проверялось и не вызывало нареканий у жителей. По этой причине владельцы местных магазинов завозили питьевую воду в весьма ограниченных количествах. Какой смысл держать товар, который почти никто не покупает? Впрочем, эти бутылки были явно не из магазина.

— Ничего не понимаю, — бормотал Байрон, вертя в руках бутылку.

Единственной надписью была дата, проставленная на днище черным несмываемым маркером. Что же получается? Покойная Мэйлин Барроу хранила дома запасы питьевой воды, спиртного и продуктов. Всего этого ей хватило бы на несколько лет. Байрон читал и слышал о людях, ожидавших «конец света» и делавших подобные запасы. Но чаще такие люди либо входили в секты, либо свихивались на буквальном понимании библейских предсказаний. Фанатичной набожностью Мэйлин не отличалась. Очень сомнительно, чтобы она готовилась к обещанному Библией Армагеддону.

Как бы там ни было, запасы в кладовой не могли объяснить, кто и зачем убил миссис Барроу.

Байрон машинально прихватил с собой воду. Возвращаться в кладовую не хотелось. Он поставил бутылку на кухонный стол. Может, отправить воду на анализ? Байрон уцепился было за эту мысль, но потом покачал головой. Что это даст? Мэйлин явно убили не из-за воды. И даже не из-за виски.