Мери Айкен
Дядя из интернета любит меня больше, чем ты. Как защитить ребенка от опасностей интернета
Посвящается П.Л.К. и Дж.
Дети — самый ценный ресурс этого мира и его главная надежда на будущее.
— Джон Ф. Кеннеди
Пролог. Столкновение человека и технологий
Я сижу на жесткой холодной скамье, прислонившись спиной к бетонной стене помещения для инструктажа одного из полицейских участков Южного Лос-Анджелеса. Это район известен своими бандами, преступностью, нищетой и трущобами. А двадцать лет назад здесь развернулись массовые беспорядки на расовой почве с многочисленными человеческими жертвами. На часах — без четверти пять утра. Последний раз я ела много часов назад. От голода, усталости после перелета и тревожного ожидания меня начинает мутить.
Лейтенант Департамента полиции Лос-Анджелеса Андреа Гроссман начинает инструктаж — она объясняет, каким образом в ближайшие часы группа захвата арестует крупнейшего в США торговца людьми, фигуранта списка самых разыскиваемых преступников Калифорнии. В операции будут задействованы около сорока сотрудников правоохранительных органов — опытных профессионалов из ФБР, Министерства внутренней безопасности, Комитета по преступлениям против детей в интернете (ICAC), полиции штата Калифорния и ДПЛА. И я — единственный невооруженный человек из присутствующих на инструктаже. Иметь при себе оружие на операции могут только кадровые сотрудники.
В Ирландии, откуда я родом, в это время идут дожди. Затяжная, пасмурная и влажная весна. Я думаю о своем уютном дублинском кабинете с библиотекой и десктопом и безмятежной жизни научного работника. Правда, в последнее время моя жизнь не столь уж и безмятежна. За последнее десятилетие я зарекомендовала себя как специалиста в области судебной киберпсихологии и успела помотаться по миру — знакомилась с коллегами, вела исследования, работала с органами правопорядка и выступила с сотнями речей и презентаций на конференциях, семинарах и симпозиумах. Киберпсихология — новая и продолжающая развиваться научная специализация, которая с каждым годом привлекает все больший интерес. Я чувствую своевременность рассматриваемой нами проблематики. Думаю, что наряду с ощущением утраты контроля над происходящим это же чувствуют и большинство моих коллег — первопроходцев в этой области знания. Окружающая действительность меняется, а вместе с ней — и поведение человека. Как специалист по киберповедению я считаю, что причина кроется в том, что, взаимодействуя с технологиями, люди ведут себя иначе, чем при контакте с реальной действительностью.
Некоторые перемены происходили столь молниеносно, что было трудно определить различия между сиюминутной модой, продолжающейся эволюцией поведения и тем, что уже закрепилось в качестве приемлемой социальной нормы. Чтобы разделить окружающую действительность и киберпространство, в этой книге я буду называть первую «реальная жизнь» или «реальный мир», хотя это и упрощение — на самом деле я прекрасно понимаю, что происходящее в виртуальном мире может быть совершенно реальным. Новые нормы, сложившиеся в интернете, могут перетекать в реальную жизнь. Таким образом, происходящее в виртуальном мире затрагивает реальный, и наоборот.
Каждый раз, когда меня просят рассказать, чем я занимаюсь, я начинаю с формального определения. Киберпсихология «изучает воздействие новых технологий на человеческое поведение». Это касается не только присутствия или отсутствия в онлайне, «кибер» означает отношение ко всему, что связано с информационными технологиями — от гарнитуры Bluetooth до беспилотных автомобилей. Другими словами, я изучаю взаимодействие людей с высокими технологиями и цифровыми медиа, мобильными и сетевыми устройствами, компьютерными играми, виртуальной реальностью, искусственным интеллектом (ИИ), средствами усиления интеллекта (УИ) — всем чем угодно, в диапазоне от сотовых телефонов до киборгов. Но моя работа в основном сконцентрирована на психологии интернета. Если нечто «технологичное» в принципе способно влиять на поведение людей или изменять его, я хочу посмотреть, как это происходит, и понять почему.
Время не на моей стороне. Я работаю в постоянной гонке с развитием технологий. Это сильно усложняет обычные способы научного изучения явлений. Разве могут ученые работать в том же темпе, каким идут обусловленные технологическим прогрессом перемены в окружающем мире, поведении и обществе? Добросовестное лонгитюдное исследование, рассматривающее человеческое поведение во времени и позволяющее ученому сделать убедительные научные выводы, может потребовать от пары лет до нескольких десятилетий. С точки зрения технологий, это несколько жизненных циклов. А с учетом того, что заметно мне уже сейчас, особенно новые нормы, молниеносно создающиеся в ускоренном процессе социализации (я называю это «киберсоциализация»), я не уверена, что мы можем позволить себе рассиживаться в ожидании ответов.
Положительный момент в том, что некоторые аспекты психологии интернета были изучены в 1990-х и сегодня хорошо известны и задокументированы. Один из примеров — эффект анонимности, или кажущейся анонимности, в сети. Это современный эквивалент супергеройской способности становиться невидимкой. Влияние анонимности, ставшее предметом некоторых интересных междисциплинарных исследований, трудно переоценить. Она подпитывает еще один важный фактор — сетевую расторможенность, которая влечет за собой ряд других последствий. Вращаясь в научных кругах дюжины различных специализаций и исследуя явления в диапазоне от киберпреступности до тревожной озабоченности здоровьем из-за постоянного поиска медицинской информации, я раз за разом убеждалась, что человеческое поведение в интернете часто бывает обусловлено и форсировано тем, что я считаю чуть ли не математически предсказуемым повышающим коэффициентом — «киберэффектом», который стал для нашего века тем же, чем формула Е=мс2 была для минувшего.
Например, присутствие в сети усиливает альтруизм — то есть в киберпространстве люди могут быть щедрее и великодушнее, чем в реальной действительности. Это явление заметно по невероятному взлету популярности некоммерческого краудфандинга в интернете. Другой известный эффект киберпространства — сетевым знакомым доверяют больше и охотнее делятся с ними информацией. Это ускоряет возникновение дружеских отношений и делает их теснее, но наряду с этим свидетельствует о том, что люди склонны чувствовать себя в безопасности, хотя на самом деле это не так. В силу эффекта сетевой распределенности люди могут вести себя смелее, несдержаннее и безрассуднее. Почти как пьяные. Находясь в таком не слишком здравомыслящем состоянии и действуя под покровом анонимности, люди моментально и без особых проблем находят себе единомышленников, что приводит к другому эффекту — сетевой синдикации. В книге я подробно объясняю эти конструкты и «эффекты» киберпространства (они приведены здесь и в словаре терминов), но в целом их можно понять и оценить лишь эмпирически — путем интенсивных экспериментальных исследований, манипулирования переменными и выявления причинно-следственных связей. Но киберпространство — не лаборатория с белыми мышками и рычажками. Речь идет о сложно устроенной матрице данных о человеке, которая проявляется в виртуальных условиях. Она предполагает кропотливые экспертизы происходящего в цифровом мире и тщательное изучение всех деталей киберповедения.
Существует выражение, которое хорошо описывает мою работу — «Бог — в деталях» [Выражение «Дьявол в деталях» означает, что при решении какой-либо задачи или в каких-то делах ошибки обычно совершаются в мелочах. Обычно она служит предупреждением проявить внимательность и не допустить ошибку. Более старая и распространенная фраза «Бог в деталях» означает, что внимание к мелочам сулит большие выгоды; другими словами, детали имеют значение.]. Эксперты-криминалисты исследуют физические улики на месте преступления — ткани, выделения или отпечатки пальцев. Можете вспомнить телесериал «CSI. Место преступления». Судебные психологи исследуют оставленные на месте преступления поведенческие улики — по аналогии с «разлетом брызг крови», который исследуют судмедэксперты, это еще называют «разлетом мыслей преступника». А еще есть моя область — судебная киберпсихология, которая занимается киберповеденческими уликами или тем, что мне нравится называть «киберследами». Основная предпосылка криминалистики заложена в «принципе обмена», провозглашенном ее великим первопроходцем Эдмоном Локаром, которого еще называют «французским Шерлоком Холмсом»: «Любой контакт оставляет след». (Кстати, на этой книге уж полно отпечатков ваших пальцев.) Это столь же справедливо и для киберпространства. Почти все, чем мы занимаемся в сети, создает цифровой выхлоп, цифровую пыль и цифровые отпечатки. Такие цифровые улики помогают правоохранительным органам расследовать преступления вне зависимости от места их совершения — и в глобальном киберпространстве, и на соседней улице.
Поиски такого рода информации и привели меня в Лос-Анджелес. Я проводила совместное исследование со специализированной группой Интерпола (крупнейшей международной полицейской организации) на тему рискованного поведения молодежи в интернете и, рассчитывая получить дополнительную информацию, обратилась к лейтенанту Гроссман из ДПЛА. Мы уже знали друг друга — познакомились на конференции, которая проходила в Штаб-квартире Интерпола во французском Лионе. Лейтенант Гроссман и ее деятельность в области киберпреступности производили благоприятное впечатление. Получив ее согласие встретиться и поговорить об исследовании, которое я вела для Интерпола, я отправилась в Калифорнию.
