– Это из-за того, что вас сопровождаю л? Или из-за того, что вы – простите меня – одеты не по последней моде?

– Мода меня не волнует.

– Тогда вы совершенно не похожи ни на одну из других женщин, с которыми я когда-либо был знаком. И между прочим, ни на одного из джентльменов. Мы не будем гулять по тем дорожкам, где в этот час полно модников, Фрэнсис. Я слишком эгоистичен, чтобы делить вас с ними. Мы пойдем по какой-нибудь тенистой тропинке и будем разговаривать. И даже если бы вы были одеты в лохмотья, вы все равно были бы для меня красивее всех женщин на свете.

– Вы насмехаетесь надо мной, лорд Синклер, – сказала Фрэнсис, но все же снова пошла рядом с ним, крепко сжав руки за спиной. – Я не верю, что вы воспринимаете жизнь всерьез.

– Иногда она бывает забавной, но к определенным вещам, Фрэнсис, я отношусь очень серьезно. И в данный момент я серьезен. Я ужасно хочу выяснить, что именно я потерял, когда вы мне отказали.

Лишившись дара речи, Фрэнсис в изумлении посмотрела на него и быстро опустила голову, увидев приближающихся двоих мужчин, которые, пробормотав приветствие, прошли мимо.

– Я кое-что о вас знаю, – продолжал Лусиус. – Я знаю, что ваша мать была итальянкой, а отец французским дворянином. Я знаю, что вы в родстве с бароном Клифтоном.

Я знаю, что вы выросли в Лондоне и оставили его через два года после смерти отца, чтобы преподавать музыку, французский язык и словесность в школе мисс Мартин в Бате. Я знаю, что вы замечательный кулинар. Я знаю, что вы обладаете одним из самых великолепных сопрано нашего времени, – вероятно, самым великолепным. Я знаю и другие черты вашего характера. Я знаю, что долг для вас превыше всего и что вы можете быть упрямой, а иногда просто воинственной, но что вы дружелюбны и ласковы с теми, кого любите. Я знаю, что вы страстная женщина, и знаю это по собственному опыту. И все же на самом деле я вас совсем не знаю, верно?

– Вам это и не нужно, – уверенно ответила Фрэнсис. Достигнув бокового входа в Гайд-парк, они вошли в ворота и свернули на узкую тенистую тропинку, которая шла параллельно улице, но которую скрывали от любопытных глаз густые деревья. – Никто не может быть для другого открытой книгой, даже если между ними существуют близкие отношения.

– А между нами такой близости нет?

– Нет. Совершенно нет.

Лусиус подумал, что выставляет себя полным дураком, и попытался представить, как все было бы, если бы они поменялись ролями. Что, если бы она добивалась его, а он дважды совершенно недвусмысленно сказал бы ей, что она ему не нужна? Что он чувствовал бы, если бы она снова искала с ним встречи, устроила бы все так, чтобы остаться с ним наедине, и заявила бы, что хочет знать, кто он такой?

Картина получилась непривлекательной.

Но что, если его поведение было противоречивым? Что, если в то время, когда его губы произносили «нет», все его существо говорило «да»?

– Расскажите мне о своем детстве, – попросил Лусиус. Боже правый, неужели он окончательно лишился рассудка? Его никогда в жизни не интересовало ничье детство!

Фрэнсис громко вздохнула, и несколько секунд ему казалось, что она так и будет молчать.

– Почему бы и нет? – наконец сказала она, словно обращаясь к самой себе. – Мы выбрали очень длинную дорогу домой, так что можно и поговорить о чем-нибудь.

– Это воодушевляет. – Идя по дорожке, Лусиус посмотрел вниз, на девушку: на ее лице плясали пятна солнца и тени, и в платье из кремового муслина и простой соломенной шляпе она выглядела совершенно немодно, но в то же время очаровательно и изящно.

– Вам пойдет на пользу, если я следующие несколько часов буду без передышки описывать все подробности, которые смогу вспомнить из своего детства. – В первый раз улыбка коснулась ее губ, когда Фрэнсис взглянула на Лусиуса.

– Безусловно, – согласился он. – Но дело в том, Фрэнсис, что мне вряд ли это наскучит.

– Это было счастливое, безоблачное детство, – покачав головой, начала она. – – Я никогда не знала матери, поэтому и не тосковала по ней. Отец был для меня всем, хотя я была окружена няньками, гувернантками и другими слугами. У меня было все, что можно купить за деньги, но в отличие от многих избалованных детей я не была заброшена в духовном плане. Отец каждый день проводил со мной по нескольку часов, читая мне, играя или гуляя со мной. Он приучил меня читать, узнавать новое, заниматься музыкой и добиваться всего, чего я способна добиться. Он научил меня дотягиваться до звезд и не соглашаться на меньшее.

Лусиус мог бы спросить, почему она забыла этот последний урок, но не захотел снова спорить с ней, чтобы она опять не замолчала.

– Вы жили в Лондоне? – спросил он.

– Большую часть времени, – ответила Фрэнсис. – Мне он нравился. Там всегда можно было пойти в какое-нибудь новое место, полюбоваться какой-нибудь новой церковью, побродить по музею или картинной галерее, можно было прикоснуться к истории и увидеть массу людей. И там всегда были магазины, библиотеки и кафе, куда можно было сходить, парки, где можно было погулять, и река, по которой можно было поплавать.

И тем не менее сейчас она избегала Лондона. После Рождества Лусиусу не удалось уговорить ее вернуться сюда, несмотря на то что он предлагал ей беспредельную роскошь взамен той скучной жизни, которую она вела в Бате.

– Но я выезжала и за город. Мои двоюродные бабушки иногда приглашали меня к себе. Когда я приехала в Англию, они хотели, чтобы я жила с ними – к тому времени бабушка Марта уже овдовела. По-моему, они считали, что мужчина не сможет один вырастить и воспитать дочь, особенно в чужой для него стране. Но несмотря на то что искренне люблю их и всегда была благодарна им за заботу, я рада, что отец меня не оставил.

– У него были честолюбивые планы сделать из вас певицу? – задал вопрос Лусиус, снова обратив внимание, как резко Фрэнсис опустила голову, когда мимо них по той же выбранной им уединенной дорожке прошла пожилая пара, с которой он не был знаком.

– Скорее мечты, а не планы. Он не брал учителя пения, пока мне не исполнилось тринадцать лет, и не позволил мне петь ни на каких прослушиваниях или общественных концертах, хотя мой учитель пения говорил, что я уже готова. Отец сказал, что следует подождать, когда мне исполнится восемнадцать и мой голос окончательно сформируется. И даже тогда это могло состояться только в том случае, если бы я сама этого по-настоящему захотела. Он был непоколебим в своем убеждении, что ребенка нельзя эксплуатировать, даже если он талантлив.

– Но разве он не предполагал, что в восемнадцатилетнем возрасте вы можете подумать о замужестве?

– Он признавал это как возможный вариант. И нужно сказать, когда мне исполнилось восемнадцать и леди Лайл согласилась представить меня великосветскому обществу, он настоял, чтобы мы ничего не предпринимали относительно моей музыкальной карьеры, пока не кончится лето. Но потом он внезапно умер от сердечного приступа. Но он мечтал, чтобы я стала певицей, так как знал, что я сама мечтаю об этом. Он не стал бы принуждать меня к чему-либо против моей воли, хотя именно так мой дедушка поступил с моей матерью, когда она была еще совсем юной.

– Ваша мать была певицей? – спросил Лусиус.

– Да. Как говорил отец, она была очень хорошей певицей. В Италии. Там он влюбился и женился на ней.

– И вы позволили своей мечте и своим планам умереть вместе с отцом? Вы не пробовали петь в концертах или найти какого-нибудь спонсора? – Разве ее бабушки не говорили, что у Фрэнсис был спонсор и что она даже пела для публики? – Вы переехали жить к леди Лайл, не так ли? Неужели она не предложила вам свою помощь?

– Предложила. – Голос у Фрэнсис изменился, он стал напряженным и холодным. – И я несколько раз пела для небольшой аудитории. Но мне это не нравилось. Когда я увидела объявление о месте учительницы в школе мисс Мартин в Бате, я отправила письмо и получила это место. И я нисколько не сожалею о принятом тогда решении. Там я счастлива – о, удовлетворена, если хотите. И в удовлетворенности, лорд Синклер, нет ничего плохого.

А-а. На долю секунды Лусиус почувствовал, что вторгся в ее жизнь. Казалось, Фрэнсис с удовольствием рассказывает о себе – ее лицо светилось, глаза радостно блестели, голос был полон воодушевления, но потом она снова замкнулась. Как полагал Лусиус, хорошенькую юную леди, которая вышла в свет под покровительством баронессы, несомненно, ожидало замужество, даже если отец не оставил ей ни гроша. Но даже если в ее жизни не было конкретного жениха, перед ней открывалась блистательная перспектива стать знаменитой певицей. Это была мечта ее отца, она сама мечтала об этом большую часть жизни, и леди Лайл была готова помочь ей.

И все же Фрэнсис отказалась от всего этого, когда ей было двадцать лет.

В ее истории явно чего-то не хватало – чего-то важного, подозревал Лусиус, чего-то, что, по всей вероятности, являлось ключом к загадке, которой была Фрэнсис Аллард. Но она не собиралась ничего рассказывать ему.

И почему она должна это делать? Она отталкивала его на каждом шагу и не была ничем ему обязана.

Но кто-то, в конце концов, должен помочь ей, ведь еще не поздно воплотить ее мечту.

«Он научил меня дотягиваться до звезд и не соглашаться на меньшее».

Завтра вечером она дотянется до звезд и даже схватит их.

Возможно, ему придется снова попрощаться с ней и на этот раз смириться, но сначала, поклялся себе Лусиус, он вернет ей ее мечту.

– Я и не подозревала, что вы можете быть таким внимательным слушателем, лорд Синклер, – сказала Фрэнсис, с полуулыбкой взглянув вверх на него.

– Это потому, Фрэнсис, что вы так же мало знаете меня, как я вас. Во мне есть много такого, о чем вы даже не догадываетесь.

– Не думаю, что рискну попросить вас привести примеры. – Фрэнсис по-настоящему рассмеялась.

– Потому что вы боитесь, как бы я в конце концов не понравился вам?

– Я не говорила, что вы мне не нравитесь, – ответила она, мгновенно став серьезной.

– Вот как? Но вы не выйдете за меня замуж?

– Одно никак не связано с другим. Нельзя выходить замуж за каждого, кто нравится. Если бы мы так поступали, то жили бы в полигамном обществе.

– Но если двое хотя бы немного нравятся друг другу, то брак между ними имеет больше шансов на успех, чем если бы они совсем друг другу не нравились. Вы не согласны?

– Довольно глупый вопрос. Мисс Хант не выйдет за вас замуж? Вы ей не нравитесь?

– Мне следовало бы догадаться, что вы переведете разговор на Порцию. – Взяв Фрэнсис под руку, он вывел ее через калитку в конце тропинки, по которой они шли, на улицу, выбрав самую прямую дорогу на Портмен-стрит. – Я считаю, что вы поступили жестоко, отказав мне, Фрэнсис. Помимо всего прочего, как указала мне сама Порция, в этом году я должен на ком-то жениться. И если вы не согласитесь выйти за меня, тогда я, по-видимому, буду вынужден жениться на ней. И пока вы не успели сделать из меня посмешище и высказать сочувствие в ее адрес, позвольте мне добавить, что она с таким же вздохом сказала мне, что тоже должна за кого-то выйти замуж и что этим человеком, вероятно, буду я. Понимаете, ни с одной стороны не было проявлено никакой сентиментальности, а было высказано лишь некоторое взаимное расположение. Так что не опасайтесь, что разобьете сердце другой женщины, если свяжете со мной свою судьбу. Хотите, устроим проверку?

– Нет, не хочу.

– Тогда не хотите ли объяснить, почему именно «нет»?

Было бестактно задавать такой вопрос, и не имело смысла напрашиваться на резкий ответ, который мог только причинить ему боль. Однако вопрос был задан, и Лусиус ждал ответа – он был коротким:

– Нет, не хочу.

– Но это не потому, что я вам не нравлюсь? – Снова взяв Фрэнсис под руку, он перевел ее через дорогу, а потом бросил монету в протянутую руку регулировщика на перекрестке, который очистил для них переход.

– Я больше не желаю отвечать ни на какие вопросы, – заявила Фрэнсис, но спустя несколько минут заговорила снова: – Лусиус?

– Да? – Вздрогнув, как всегда в те редкие мгновения, когда она называла его по имени, он взглянул на обращенное к нему лицо.

– Завтра вечером я приду на обед в Маршалл-Хаус и потом в музыкальном зале буду петь для вашего дедушки и моих бабушек. И я даже получу от этого удовольствие. Но на этом все должно закончиться. Через два-три дня я вернусь в Бат. Все должно закончиться, Лусиус. Вы можете не верить, что для вас лучше жениться на мисс Хант, но уверяю вас, это правда. Мисс Хант принадлежит вашему миру, и, не сомневаюсь, ее решение одобряет и ее, и ваша семья. Если вы постараетесь, то между вами возникнет привязанность и даже любовь. Поймите, вы должны забыть о своей навязчивой идее. Вот и все. На самом деле вы меня не любите.

Лусиуса охватила неистовая ярость еще до того, как Фрэнсис договорила до конца, и, будь они еще в парке, он бы набросился на нее. Но улица, по которой они шли, хоть и не была забита народом, все же не была совсем пустынной. И кто знает, сколько еще людей скрывалось за окнами домов, выстроившихся вдоль улицы, и могло видеть и слышать их?

– Благодарю вас, – отрывисто сказал он. – Вы очень добры, Фрэнсис, что указали мне, кого я люблю и кого полюблю. Утешительно знать, что мои чувства к вам – это просто навязчивая идея. Зная это, я излечусь в мгновение ока. Ха! Уже свершилось. Там, впереди, дом ваших бабушек, сударыня. С удовольствием проводил вас домой, несмотря на то что дорога, которую мы выбрали, на ваш вкус была слишком извилистой. С нетерпением буду ждать встречи с вами завтра вечером. Всего вам доброго.

– Лусиус... – Фрэнсис смотрела на него с болью в глазах.

– Вообще-то, сударыня, я предпочел бы «лорд Синклер». Все остальное предполагает между нами близкие отношения, которых я больше не ищу.

– О-о! – только и произнесла Фрэнсис. – О-о!

Он постучал для нее дверным молотком и, когда дверь почти тотчас же открылась, отвесил изысканный поклон, а потом, даже не став смотреть, как Фрэнсис входит в дом, повернулся и зашагал, по улице.

Внутри у него все кипело от ярости.

«Вы должны забыть о своей навязчивой идее».

Лусиус стиснул зубы.

«Вот и все. На самом деле вы меня не любите».

Дай Бог, чтобы она была права!

Но Лусиус знал, что иногда любовь и ненависть бывают чрезвычайно похожи.

И сейчас был как раз один из таких случаев.

Глава 20

На следующий вечер миссис Мелфорд и мисс Дрисколл вместе со своей внучатой племянницей благополучно добрались до Маршалл-Хауса, где их любезно встретила виконтесса Синклер, которой граф Эджком представил их.

– Я уверена, что прежде уже встречалась с вами, миссис Мелфорд, – сказала виконтесса, – и с вами тоже, мисс Дрисколл. Правда, это было много лет назад, когда еще был жив мой муж. А вы мисс Аллард, – улыбнулась она Фрэнсис. – Мы много слышали о вас и мечтаем после обеда услышать ваше пение. Я должна поблагодарить вас за то, что вы были добры к Эйми во время ее пребывания в Бате. Ее огорчает, что она в семье самая младшая и ей придется еще год ждать своего выхода в свет.

– Она очень любезно принимала меня на Брок-стрит во время чаепития, мадам, и я чувствовала себя как дома, – заверила ее Фрэнсис.

Фрэнсис отметила, что в гостиной собрались девять человек – гораздо больше, чем она ожидала, – а вместе с ней и бабушками двенадцать. Но это, конечно, не могло служить причиной того возбуждения, в котором пребывала Фрэнсис. Хотя, вероятно, «возбуждение» – не совсем правильное слово. Фрэнсис плохо спала прошедшей ночью и днем не могла ничем заниматься. Ярость, охватившая виконта Синклера, когда он уходил, проводив ее домой, не давала ей покоя со вчерашнего дня. В первый раз она всерьез предположила, что он, возможно, в самом деле питает к ней глубокие чувства, что преследует ее не просто из вожделения, под воздействием минутной прихоти или из-за того, что получил отказ.

Вчера Фрэнсис не могла не увидеть, что он страдает.

И она очень жалела, что тогда не рассказала ему до конца всю историю своей жизни. Быть может, и сейчас еще не поздно это сделать? Быть может, это все-таки остановит его и покажет, что брак между ними совершенно невозможен?

Виконтесса представила всех вновь прибывшим: мисс Эмили Маршалл, хорошенькую молодую леди со светлыми волосами и ямочкой на левой щеке, появлявшейся при улыбке; сэра Генри Кобема, жениха Кэролайн Маршалл, серьезного молодого джентльмена в пенсне; и еще одну пару – лорда и леди Тейт. По сходству с Эмили Маршалл Фрэнсис догадалась, что леди Тейт – это старшая из сестер.

Фрэнсис старательно избегала виконта Синклера, и задача облегчалась тем, что он, по-видимому, в равной степени старался избегать ее. Во время обеда она сидела между мистером Кобемом и лордом Тейтом и нашла в них приятных собеседников. Обе ее бабушки пребывали в хорошем настроении и явно получали удовольствие.

«Все, что осталось сделать, – подумала Фрэнсис, когда обед подошел к концу и она увидела, что леди Синклер делает дамам знак удалиться и оставить джентльменов одних с их портвейном, – это спеть для удовольствия графа и бабушек, а потом можно будет уйти и оставить позади весь этот кошмар».

Завтра или послезавтра Фрэнсис собиралась вернуться в Бат и на этот раз с головой уйти в работу учительницы. Она решила, что забудет о мистере Блейке – несправедливо пытаться заставить себя принимать его ухаживания, когда она не чувствовала к нему ничего, кроме некоторой признательности. Она вообще собиралась забыть о кавалерах – и в первую очередь о Лусиусе Маршалле, виконте Синклере.

Она подумала о музыке, которую будет исполнять, и постаралась настроиться на выступление. Единственное, чего ей хотелось, – это чтобы можно было петь в гостиной, а не в музыкальном зале. Зал казался ей слишком величественным и официальным для небольшого семейного приема.

– Мисс Аллард, – неожиданно обратился к ней граф через весь стол, – в последние дни мы решили, что это просто эгоистично, если вы будете петь только для нас одних, поэтому Лусиус пригласил нескольких друзей присоединиться к нам после обеда, чтобы они тоже могли послушать вас. Мы подумали, что этот сюрприз доставит вам удовольствие. Надеюсь, вы не против.

«Нескольких друзей»? – Фрэнсис застыла.

Конечно, она была против, категорически против, ведь это Лондон.

– Как чудесно! – воскликнула бабушка Марта. – И как внимательно со стороны вас обоих! – Она радостно улыбнулась сначала графу, а потом виконту. – Конечно, Фрэнсис не возражает. Правда, моя дорогая?

«Несколько друзей – это сколько? – задумалась Фрэнсис. – И кто они?»

Но она видела, что ее бабушки просто раздуваются от гордости и счастья, а граф не мог бы быть больше доволен собой, даже если бы преподносил ей в подарок бриллиантовое ожерелье на бархатной подушечке.

– Для меня это большая честь, милорд, – сказала Фрэнсис.

Возможно, «несколько» означает всего двое или трое и, возможно, все они окажутся ей не знакомы. И Фрэнсис решила, что на самом деле так и будет, ведь она не была в Лондоне уже три года.