Но он не Уилфред, и между ними нет такого понимания.

Элинор могла лишь надеяться на то, что чувство сострадания и милосердия побудит его самого предложить ей это. Она посмотрела на мужа, когда они вместе провожали отца в холл, но ни о чем не попросила даже взглядом.

– Мы приедем к вам с Элинор завтра утром, сэр, справиться о вашем здоровье, – сухо пообещал граф.

– Не спешите, не спешите, – ответил с обычным смешком мистер Трэнсом. – Если вы проснетесь в полдень, я подожду, милорд.

Элинор почувствовала, как это не понравилось графу – он словно застыл, услышав слова отца, – и попыталась не покраснеть.

– Итак, – промолвил отец, обнимая ее, – графиня Фаллоден, моя Элли. Возможно, теперь ты слишком важная особа, чтобы обнять своего отца?

Он был доволен, он сиял от счастья, несмотря на то что жить ему оставалось лишь считанные часы.

Элинор сделала шаг к нему, стараясь, чтобы муж не увидел ее лица. В его присутствии ее не покидала странная скованность. Легонько коснувшись губами исхудавшей щеки отца, она позволила ему обнять себя. Сама же не обняла его.

Внезапно девушка осознала чудовищность всей ситуации и недопустимую жестокость собственного поведения. Как ей хотелось нежно обнять отца, потеснее прижаться к нему, навсегда запомнить его живым, близким!

– Не задерживайся, папа, тебе пора, – сказала Элинор, отстраняясь. – Мы увидимся завтра.

Вскинув подбородок, сложив перед собой руки, она смотрела, как уезжает отец. Ей казалось, что внутри у нее все оледенело. Ей не суждено разделить с ним его последние часы. Теперь она пленница этого чужого огромного и неуютного дома и незнакомого мужчины, стоящего рядом. У них в доме гость, и его надо развлекать. Вернее, у графа гость. Она не была уверена, потребуют ли от нее сейчас выполнять роль хозяйки или пожелают, чтобы она удалилась к себе.

– И что же теперь, согласно вашему желанию, мне следует сделать? – повернулась Элинор к мужу и вдруг без всяких эмоций мысленно снова отметила, что он хорош собой.

– Согласно моему желанию? – Граф удивленно вскинул брови. – Впрочем, пройдемте в гостиную и велите подать нам чаю. –С этими словами он предложил ей руку. После секундного колебания Элинор оперлась на нее.

Граф подумал, что уже достаточно медлил, и отвернулся от окна. Придя в свою спальню, он долго стоял, бесцельно глядя в темноту ночи. С тоской бросив взгляд на приготовленную горничной холостяцкую кровать, он с еще большим сожалением подумал о широком и мягком ложе Элис и ее пышном и податливом теле.

Нет смысла тянуть, решил граф. Надо поскорее покончить со всем этим, тем более что выбора у него нет. Чем скорее он проследует через две гардеробные, его и ее, а оттуда в спальню жены, тем скорее вернется к себе.

Жена. Эта мысль ужаснула его.

После того как он про себя назвал ее холодной рыбой, ему никак не удавалось подыскать столь же убийственное определение для той Элинор, которую он увидел сегодня после свадьбы. Гордячка, холодна, безмолвна, упивается победой и своим новым положением и, конечно, недовольна тем, что должна мириться с присутствием мужа, который достался ей в придачу. С отцом недопустимо бездушна, как камень, а он, видимо, тяжело болен.

Взявшись за ручку двери в спальню жены, он постучался и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь и вошел.

Элинор не ждала его в постели, как он себе представлял. Она сидела в кресле у камина, но тут же встала, как только он вошел, и теперь стояла перед ним, выпрямившись, с гордо поднятой головой. В ее осанке было что-то царственное, несмотря на ночную сорочку и распущенные волосы.

Он снова, но как-то равнодушно мысленно воздал должное ее красоте. Ночная сорочка из чистого шелка с дорогими кружевами, которая, вероятно, недешево обошлась старому Трэнсому, выгодно подчеркивала стройные линии ее тела. Тяжелая масса блестящих рыжеватых волос струилась по плечам, как воды огненной реки. Резкий контраст ее яркой внешности с холодной натурой опять неприятно удивил его.

– Итак, миледи, – произнес он, сделав несколько шагов по ковру, устилавшему пол спальни, – сегодня вы стали графиней Фаллоден и получили доступ в высшее общество. Ваше заветное желание исполнилось? На губах Элинор играла странная улыбка. Такого выражения лица он у нее еще не замечал.

– Итак, милорд, – промолвила она, – отныне вы свободны от долгов и богаты так, как вам и не снилось. Ваше заветное желание исполнилось?

Граф ошеломленно смотрел на нее.

– Сдаюсь, – наконец проговорил он тихо. – Это счастливый день для нас обоих, не так ли?

– Да, – подтвердила Элинор. В этом кратком ответе было торжество.

– Но не все еще доведено до конца, – как бы напоминая ей, сказал Фаллоден. – Пока это еще не настоящий брак.

– Нет, – согласилась она и еще выше подняла подбородок.

– В таком случае теперь мы окончательно скрепим узы нашего брака, – продолжал граф.

– Да, – повторила Элинор.

В глазах ее была насмешка. «Я получила что хотела, – говорили они. – А остальное уже не столь важно».

Он не имел права на негодование, ибо тоже получил что хотел. Хотя рассчитывал, что будет обладать безвольной и послушной женой. Неожиданный гнев обжег его, а с ним и желание погасить насмешку в глазах Элинор, сделать ей больно, унизить. Он был слишком разъярен, в том числе и на себя, чтобы устыдиться своих намерений.

Со всем этим можно покончить в считанные минуты: повалить ее на тонкие простыни, задрать сорочку и на правах законного супруга совершить действо, скрепляющее брак и превращающее невинную девицу в женщину. Достаточно и пяти минут, чтобы снова вернуться в свою спальню уже женатым мужчиной, отныне свободным распоряжаться собой и своим временем, как прежде. Останется выполнить лишь еще одно обязательство: прожить с женой год под одной крышей.

Чувство раздражения и гнева не покидало его.

Поэтому, положив руку на затылок Элинор, он запустил пальцы в ее волосы и, грубо запрокинув ей голову, впился в ее губы поцелуем, давая волю языку. Он с удовлетворением почувствовал, как напряглось сопротивляющееся его грубости тело Элинор и крепко сжались губы. Она попыталась вырваться, но он не отпускал ее. Наконец, оторвавшись от ее губ, граф с насмешливой улыбкой посмотрел на нее.

– Можно подумать, что миледи сделана из мрамора, – язвительно заметил он, не собираясь ради справедливости или приличий посчитаться с тем, что для Элинор это первый поцелуй мужчины.

Он мог бы побороть раздражение, если бы не испытующий взгляд Элинор и не ее странная улыбка, которую он и улыбкой не мог назвать. В ней было что-то настораживающее, кошачье.

Он не отводил взгляда от ее лица и тогда, когда медленно расстегивал крохотные перламутровые пуговицы на ее ночной сорочке. Элинор даже запрокинула голову, как бы помогая ему поскорее обнажить ее плечи. Его руки коснулись юной груди, теплой и упругой.

– Как-никак, миледи, – приговаривал он, стягивая с ее плеч шелк и кружева и обнажая ее торс, – вы мне все-таки жена.

Возможно, в этот момент или чуть позднее злость и желание унизить ее уступили бы место совсем иному чувству. Но Элинор неожиданно ошарашила его, когда сама стала спокойно расстегивать пуговицы его ночной сорочки.

– Как-никак, милорд, – промолвила она, – вы все-таки мне муж.

Граф впервые увидел ее красивые, ровные как на подбор зубы и на мгновение испугался, что она вонзит их ему в плечо.

В ту минуту он, очевидно, потерял голову, о чем потом вспоминал с удивлением и стыдом, ибо довольно грубо схватил Элинор за руки и, резко опустив их вниз, позволил шелку ночной рубашки с легким шелестом упасть к ее ногам, а сам стал нетерпеливо стаскивать свою сорочку. Почувствовав, что ее руки свободны, Элинор невольно помогала ему. Когда он снова коснулся ее губ, они раскрылись для поцелуя. Руки мужа скользнули по ее телу, изучая и лаская его. Элинор не противилась.

Во всяком случае, теперь каждый из них знал, что последует дальше: он возьмет ее на руки и отнесет в постель. Пробудившееся желание позволит ему должным образом выполнить супружеские обязанности, подумал в это время граф.

Однако в постели Элинор оказала сопротивление. Когда она наконец присмирела под тяжестью его тела, оба, обессилев, тяжело дышали. Наконец он коленом грубо раздвинул ей ноги и, подложив руки под ее спину, приподнял девушку. Она почти с вызовом смотрела на него. Он быстро овладел ею.

Даже в этот момент выражение лица Элинор не изменилось, он только почувствовал, как напряглось ее тело в тщетной попытке воспротивиться. Но это длилось лишь мгновение. Затем его снова встретила та же насмешливая полуулыбка и Элинор с силой попыталась сбросить его.

– Почти жена, почти графиня, – шепнул он ей. – Осталась самая малость.

– Я знала, что будет больно, однако ждала чего-то потрясающего, – не осталась в долгу Элинор.

Торжествуя победу, ощущая под собой ее ослабевшее и покоренное тело, он мог проявить хотя бы каплю сострадания и на этом все закончить. Но неуместная реплика Элинор больно задела мужское самолюбие и вызвала новую волну его раздражения и гнева. Ее следует проучить, он покажет ей, как надо угождать желаниям мужа и выполнять супружеские обязанности. Отныне ее дни будут полны страха перед каждой ночью в супружеской постели.

Его движения были нарочито медленны. Снова прижав всей своей тяжестью Элинор, он невольно прислушивался не только к ее, но и к своему дыханию и к ритмичному поскрипыванию кровати. Дыхание Элинор было прерывистым, неровным, как и его. Он с трудом контролировал себя, чтобы не поспешить прежде времени.

Это было нелегко. Он слышал, как громко и учащенно бьется его сердце, и почувствовал, как жаркая кровь прилила к лицу, когда ноги Элинор обвились вокруг его ног, а ее тело изогнулось, словно она помогала ему, и он уловил ответные движения ее бедер.

Он схватил ее за плечи, затем его руки скользнули вниз, и он изо всех сил прижал ее к себе. Теперь все, что он делал, было бездумным и бесконтрольным, подчиненным лишь желанию, пока наконец он не достиг разрядки неистово и грубо. Как бы со стороны он услышал собственный крик.

Почувствовав, как дрожит и трепещет под ним тело Элинор, он не отпустил ее, а пережидал, когда она успокоится. А может быть, он не отпускал ее и потом. Когда же наконец подумал, что надо это сделать, ему показалось, что он просто проснулся после глубокого сна. Однако вокруг по-прежнему была ночь, комнату все так же освещали свечи и огонь камина.

Они лежали рядом, и граф смотрел на Элинор. Никто из них и не подумал набросить на себя одеяло. Каштаново-рыжеватые волосы Элинор разметались по подушке, ее белая, как из алебастра, грудь светилась в полутьме. Теперь он готов был переменить свое мнение о том, что рыжие волосы несовместимы с ледяным сердцем. Его жена оказалась земным созданием, не чуждым страсти. А он сомневался. Во всяком случае, такой была женщина, которую он видел рядом с собой. Возможно, ее темперамент – это и есть то, что досталось ей в дар от ее малообразованных и неблагородных предков? Хотя на собственном опыте он убедился, что простолюдинки и уличные девки такие же рабыни приличий и декорума и блюдут их даже в постели. Итак, страстная женщина с холодным, как кусок льда, сердцем.

– Что ж, – наконец нарушил он молчание, – свое обязательство я выполнил! Во всяком случае, я уже не могу аннулировать наш брак, леди, и лишить вас столь желанного титула графини.

– А я, милорд, – не задумываясь ответила Элинор, – тоже не смогу сделать это, да и не собираюсь лишать вас вашего богатства.

– Снова одно очко в вашу пользу, – оценил ее ответ граф. – А счастливейший день нашей жизни, миледи, подошел к концу, и, я уверен, к нашему обоюдному сожалению. Я оставляю вас упиваться победой и размышлять о вашем новом статусе графини, а сам удаляюсь в свою спальню, чтобы подсчитывать золотишко, которое мне досталось. Доброй ночи.

Встав, он окинул взглядом измятую постель и Элинор. Она даже не попыталась прикрыться, и на ее обнаженных ногах и смятой простыне он увидел следы крови. Элинор встретила его взгляд все той же ненавистной ему полуулыбкой.

– Доброй ночи, – отозвалась она. – Боюсь, ночь коротка, и все золото вам не пересчитать, милорд. Мой отец очень богат. Очень.

– Мне это известно, – буркнул граф, подбирая с пола ночную сорочку, но не натянул ее на себя, а тут же покинул спальню жены.

В своей гардеробной, взглянув на часы, он удивился, что с той минуты, как он вошел в спальню Элинор, прошло более часа. Граф вздрогнул от внезапно охватившего его отвращения и, плеснув в таз остывшую воду, стал мыться. Всему виной была чужая, жестокосердная и неожиданно темпераментная женщина, на которой он вынужден был жениться. Не меньшее отвращение он чувствовал и к самому себе – за то, что переполнен ненавистью, за то, что поддался животным инстинктам.

К счастью, все уже позади. В его городском доме и поместье Гресвелл-Парк достаточно комнат, чтобы не встречаться друг с другом неделями. А когда минует год, он позаботится о том, чтобы в доме, где он будет жить, и духу его жены не было. А если он решит, что пора иметь наследника, у него будет время это обдумать. Ему всего двадцать восемь.

Кто ожидал, что будет так много крови, думал он, глядя на воду в тазу. Он, первый мужчина у Элинор, был так груб с ней. Ему стало стыдно, он ненавидел ее за то, что она вынудила его быть таким.

Закрыв глаза, граф потянулся за ночной сорочкой. Он думал о завтрашней ночи, о знакомом и успокаивающем уюте постели Элис и ее теле.

Глава 4

Проснувшись, Элинор сразу почувствовала непривычность обстановки. Вокруг нее все было чужое: огромная комната с высоким потолком, слишком широкая и слишком мягкая кровать по сравнению с той, к которой она привыкла, и зеленый полог над ней вместо знакомого нежно-розового. Она поняла, что разбудило ее, когда увидела горничную, стоявшую на коленях перед камином и разжигавшую огонь. В гардеробной тоже кто-то хлопотал, и Элинор узнала характерный стук фаянсового кувшина с горячей водой, когда его ставят на мраморную доску умывальника. А затем пришло и удивление, когда она поняла, что проспала всю ночь до утра, хотя боялась, что в эту ночь ей не уснуть.

Снова закрыв глаза, она попыталась разобраться в том, что произошло, как поступил с нею граф и как она сама вела себя. Она часто прибегала к этому, когда хотела успокоиться после испуга, была разгневана или и то и другое вместе. Кажется, несмотря ни на что, она все выдержала и поборола страх, по-настоящему поборола его. Она вспомнила, какой холодный ужас охватил ее, когда в спальню вошел муж. Она никогда еще так отчаянно не защищалась.

И все же потом ее неожиданно одолели усталость и зевота, она помнила, как боялась, что не найдет сил добраться из гардеробной в спальню. Накануне она не спала три ночи, измученная то страхом, то гневом, а иногда просто впадая в отчаяние. Все было как в тумане. Она опомнилась лишь тогда, когда оказалась в постели, прижатая телом мужа и уже не в состоянии что-либо предпринять и защитить себя. Но она совершенно не помнила, как потом из гардеробной попала в спальню. Очевидно, ей это удалось, раз она оказалась в постели. На ней была ее ночная сорочка, она убедилась в этом, ощупав себя, хотя и не помнила, как снова надела ее.

Новым трудным и пугающим испытанием, как она поняла, отпустив горничную, теперь будет спуститься к завтраку. Элинор до ужаса боялась встречи с мужем, боялась увидеть чужое, полное презрения лицо человека, который прошлой ночью причинил ей физическую боль и унизил ее. Муж. Она распрямила плечи и выше подняла голову.

Но в столовой она нашла лишь дворецкого и слугу. На буфете стояли серебряные судки е дымящейся едой.

– Доброе утро, миледи, – поклонившись, приветствовал ее дворецкий и отодвинул для нее стул.

Вот кто она теперь: миледи, графиня, подумала Элинор, едва веря самой себе. Графиня Фаллоден. Сердце ее упало.

– Доброе утро, мистер Старрет, – произнесла она и улыбнулась, как всегда улыбалась слугам в доме своего отца. – Доброе утро, – сказала она еще раз, обращаясь теперь к слуге. – Я не знаю вашего имени.

– Питер, миледи, – ответил тот, испуганно вытянувшись перед ней. – Доброе утро, миледи.

– Доброе утро, Питер, – повторила Элинор.

У дворецкого было для нее сообщение. Как только миледи позавтракает, его сиятельство граф готов сопровождать ее к отцу.

Это сообщение вызвало у нее чувство легкой дурноты, и Элинор, отказавшись от еды, ограничилась ломтиком поджаренного хлеба. Граф собирается вместе с ней ехать к отцу, поскольку обещал тому, что они сделают это сегодня утром. Значит, ей не удастся избежать встречи как с мужем, так и с отцом. С удивлением и стыдом она подумала, что ни вчера вечером, ни сегодня утром, когда проснулась, она ни разу не вспомнила об отце. Как могло это случиться? Что с нею произошло? Как могла она спокойно спать ночью?

Ее охватила паника. Что, если отец не пережил эту ночь и, приехав, они узнают, что его уже нет в живых? Что будет с ней, когда не станет отца? Она не вынесет этого. Особенно сейчас. Мысль о собственном эгоизме заставила Элинор содрогнуться от стыда. Она положила салфетку рядом с недоеденным кусочком хлеба. Дворецкий поспешил отодвинуть стул, и она вышла из-за стола.

– Спасибо, мистер Старрет, – поблагодарила она дворецкого. – Сообщите его сиятельству графу, что я буду готова через пять минут. – Собрав всю свою волю и выдержку, она покинула столовую.

Держась очень прямо, став снова мраморной статуей, Элинор сидела рядом с мужем в карете и молча смотрела в окно.. Граф, упорно не спускавший с нее взгляда, пока они ехали по улицам Лондона, успел прийти к выводу, что темно-коричневое бархатное платье ей очень к лицу, хотя показалось бы убийственно мрачным на любой другой женщине. Этот цвет, однако, выгодно подчеркивал яркость рыжевато-каштановых волос Элинор, словно застывшей в гордой неприступности. Она вполне сошла бы даже за герцогиню, подумал граф. Видимо, его молодая жена достаточно потрудилась над собой, готовясь к вхождению в высшие круги общества. Никто, глядя сейчас на нее, не подумал бы, что она всего лишь дочь торговца.

Графиня, его жена. Вспомнив ночь, он вновь почувствовал стыд. С такой грубостью он не обходился даже с проститутками. Надо попросить прощения. Он даже обдумал, как сделает это и что скажет, пока ждал ее в библиотеке. Однако Элинор посмотрела на него с таким ледяным презрением, когда они встретились в холле, и так холодно и надменно поздоровалась, что он забыл о своем намерении и слова извинения так и не слетели с его губ. Он лишь коротко ответил на приветствие и сдержанно поклонился.

Это были единственные слова, которыми супруги обменялись в это утро. Граф, однако, не мог не вспомнить того, что ночью она напоминала разъяренную тигрицу. Тигрицу в период охоты. А сейчас трудно было узнать в этой окаменевшей, как изваяние, женщине вчерашнюю Элинор. Он попытался мысленно раздеть ее, но ничего не получилось.

Он так и не смог найти в ней ту, какой она была всего несколько часов назад – обнаженная, гневная и очень близкая.

– Благодарю, что сопровождаете меня, милорд, – наконец сказала Элинор, когда они уже подъезжали в дому ее отца. Произнося это, она не повернулась и не посмотрела на мужа. – Но вам не обязательно входить в дом. Я вернусь на Гросвенор-сквер в экипаже отца.