– Да, улучшилась, – согласилась Элинор. – Мой папа был очень богат. – Она опять улыбнулась Доротее Лавстоун и подумала с интересом, любила ли эта девушка ее мужа и любил ли он ее.

– Конечно, – продолжала леди Лавстоун, – были и другие обстоятельства, но они могли бы измениться, если бы граф женился на Доротее. Но это вас не может интересовать, я уверена, леди Фаллоден. Одно из преимуществ людей малообразованных и без должного воспитания – их нечувствительность. Ужасно тяжело, если у тебя чувствительное сердце.

– Полагаю, вы правы, миледи, – ответила Элинор с не сходившей с губ улыбкой. – Поскольку я не получила должного воспитания, то не могу этого утверждать с той же уверенностью, что и вы.

– Поскольку вы в трауре по вашему бедному батюшке, – быстро проговорила леди Лавстоун, – вы не очень страдаете от того, что граф каждый вечер оставляет вас одну. Доротея привыкла к выездам в свет, любит развлекаться. Граф, разумеется, очень осторожен, и это успокаивает. Я слышала, что его… пассия, предмет его интереса на стороне, вполне утонченная особа, хотя, разумеется, я ничего не знаю о женщинах такого сорта…

– Разумеется, – снова с улыбкой согласилась с ней Элинор. – Вы знаете лишь то, о чем делятся между собой жены, и это вполне понятно. Если бы вы знали слишком много и в подробностях, это могло бы только задеть кого-нибудь. Например, если бы стало известно, что любовница намного привлекательнее жены, у нее прекрасная фигура и к тому же она куда лучше в постели, чем жена…

– Доротея, дорогая! – в ужасе воскликнула леди Лавстоун, схватившись за сердце, а у ее дочери глаза стали круглыми, как плошки, и она неловко заерзала на стуле.

– Я отнюдь не уязвлена вашим сообщением, миледи, наоборот, очень довольна, что у моего мужа в этом случае оказался изысканный вкус. Если бы его предметом на стороне оказалась вульгарная особа, это было бы неприлично и унизительно.

– Леди Фаллоден! – вскричала гостья. – Не забывайте, что нас слушает моя дочь.

– Прошу извинить меня, – сказала Элинор, обращаясь и к той, и к другой почти с дружеской улыбкой. – Но поскольку разговор на эту тему начала не я, то, полагаю, миледи, вы сочли его отнюдь не оскорбительным для ушей вашей дочери.

Затем разговор сам собой перешел на погоду, а через пять минут леди Лавстоун поднялась и сделала дочери знак следовать за ней. Визит закончился десятью минутами раньше, чем положено по этикету.

Они ушли явно удовлетворенные, как показалось Элинор. Проводив гостей, она снова села на стул с прямой спинкой. Все их подозрения подтвердились. Граф Фаллоден женился на невыносимо вульгарной дочери торговца… ради денег. Теперь можно всем говорить о том, что он мог бы жениться на Доротее, если бы удалось уговорить сэра Гектора смириться с тем, что у графа ни гроша в кармане и огромные долги. А они могут поздравить себя с победой. Она дала им возможность успешно завершить день визитов.

Элинор поднесла к губам чашку с недопитым чаем, но, не притронувшись, снова поставила ее на блюдце. Рука ее дрожала. Значит, у него есть любовница? Она должна была сама об этом догадаться, ведь он достойный представитель разложившейся аристократии. У него нет строгих нравственных принципов, и он не придерживается правил, которым неукоснительно следуют те, кто принадлежит к ее сословию. Он не станет искать удовлетворения своих желаний в спальне жены.

Но это ей безразлично. Действительно безразлично. Пусть это причиняет боль кому-то другому и оскорбляет того, кому платят за то, чтобы все это терпеть. Пусть проводит свои вечера у любовницы, если ему так хочется. Это позволит ей быть свободной в своем одиночестве. Ей все равно.

Но Элинор тут же вспомнила о тетушке Берил и тетушке Рут, о своих кузинах и причинах, почему именно их она решила пригласить на Рождество в Гресвелл-Парк. Провалиться ей на этом месте, поклялась она себе, чувствуя, как в ней закипает гнев, если она станет подбирать своих гостей по принципу, как бы меньше шокировать графа и его благородных гостей! Будь она проклята, если сделает это!

Она спросила у мужа, сколько гостей ей можно пригласить. Столько, сколько хочет, разрешил он. Что ж, она так и поступит. Он мог бы ее ограничить, но неразумно дал ей волю решать самой.

Элинор недобро улыбнулась и поднялась со стула. Бумага и письменные принадлежности ждут ее в малой гостиной. Впереди у нее много дел.

Глава 6

Граф Фаллоден, к своему удивлению, обнаружил, что ждет рождественские каникулы. Ранее он не очень любил зимний сезон. Даже мальчиком, когда были еще живы его родители, он не ожидал на Рождество чего-то особенного. У него не было ни братьев, ни сестер, его родители в рождественские праздники предпочитали оставаться дома, а не ездить в гости или приглашать к себе. А когда в доме появлялись гости, это были всегда взрослые люди, и его немедленно отсылали в детскую. В доме бабушки и деда были почти такие же порядки и обычаи.

В последние годы граф принимал все рождественские приглашения, иногда даже в загородные поместья своих друзей, не говоря уж о балах и званых вечерах в Лондоне, но всегда был рад, когда все наконец заканчивалось.

Почему-то в Рождество он особенно остро чувствовал свое одиночество.

Но это Рождество он ждал. Он встретит его в Гресвелл-Парке, где, окинув взглядом поместье и окрестности, почувствует с облегчением, что теперь все по-настоящему принадлежит ему, без каких-либо оговорок и условий. Он может мечтать о том, как со знанием дела благоустроит наконец дом и парк, а также коттеджи арендаторов и воплотит в жизнь все, что задумал. В детстве и в школьные годы он часто проводил каникулы в поместье деда и бабушки, а потом жил в нем, когда один за другим умерли его родители. Ему тогда едва минуло четырнадцать. Он любил Гресвелл-Парк.

Теперь он не жалел, что за неделю до свадьбы, выпив лишку, пригласил гостей. Приедут Берти, лорд Чарльз Райт, виконт Джесон Созерби и достопочтенный мистер Тимоти Бедкомб. Он впервые приглашает к себе гостей на рождественские праздники. Возможно, их присутствие сделает их по-настоящему веселыми.

Странным образом, да, весьма странным, мысль о том, что он проведет это время вместе с Элинор, не показалась ему столь уж неприятной. Между ними установился осторожный мир. Они заключили его в день смерти ее отца. Теперь они не ссорились, не обменивались колкостями и не соревновались в сарказме, разве что изредка, но тут же спешили принести свои извинения.

Между ними по-прежнему не было привязанности, дружбы или какой-либо близости. Но исчезла по крайней мере враждебность или, возможно, была задвинута куда-то в дальний угол. Граф надеялся, что так цивилизованно они проживут этот обязательный год их совместной жизни. А может, и дольше, ибо уже в первый месяц своего брака он сделал обескураживающее открытие и не мог не учитывать изменений, происшедших в это время. Он более не сознавал себя неженатым человеком, и не только из-за присутствия в его доме женщины, считающейся его женой. Она заняла свое место в его сознании тоже.

После похорон тестя он снова стал захаживать по вечерам в клуб. Но вместо того чтобы развлекаться, вдруг понял, что все чаще задумывается о несправедливом отношении к своей жене, которая вынуждена сидеть взаперти дома, потому что он не хочет никуда ее сопровождать. Одинокие вечера, вероятно, кажутся ей тягостными, сказал он себе.

Дважды он бывал у Элис, спал с ней. В свой второй визит сделал ей подарок – гранатовый браслет, который, он знал, должен ей понравиться. Прежде он не мог делать ей такие дорогие подарки. Когда он застегивал браслет на ее запястье, его мучила совесть, что он куплен на деньги, полученные от выгодного брака. По этой же причине Элинор теперь сидит по вечерам одна.

– Это прощальный подарок, – внезапно сказал он Элис, ожидая, что его тут же охватит отчаяние, но этого не произошло. Вместо отчаяния он почувствовал облегчение. Только и всего.

Он еще ни разу не сделал подарка жене. Элинор. Он до сих пор не привык к тому, что у нее есть имя. И ни разу не произнес его.

На Рождество они отправятся в поместье и проведут там некоторое время. Возможно, он приложит усилия, чтобы получше узнать жену, убедиться, что за ее спокойствием и неулыбчивостью есть что-то другое, кроме холодности и язвительности. Может случиться, что он станет жить с ней как с женой, хотя будет непросто снова попасть к ней в постель после столь долгого перерыва, последовавшего за первой ночью.

Если он намерен выполнить слово, данное ее отцу, и прожить с ней год под одной крышей, наверное, следовало бы подумать и о наследнике. И когда она родит ему сына, у них не будет более необходимости в совместной жизни, если они решат, что их брак не удался.

Попробовать не мешает, решил граф. А Рождество – наиболее удобный случай внести немного тепла в их отношения. Он надеялся, что Элинор пригласит своих подруг, одну или двух, иначе ситуация окажется несколько неудобной – пять джентльменов и одна леди.

– На следующей неделе мы уезжаем в Гресвелл-Парк, – сообщил он Элинор, когда вечером после ужина, по заведенному им пять дней назад порядку, они встретились в библиотеке. Такие вечера начинали ему нравиться, несмотря на то что в каждый из них у него неизбежно возникали трудности, как только он пытался найти предмет для легкого и непринужденного разговора. Они не болтали, а беседовали на отвлеченные темы. –Я должен предупредить экономку о том, сколько гостей у нас будет на Рождество.

Элинор оторвалась от книги и слегка вскинула подбородок – жест, ставший знакомым ему еще в первые дни их общения. Тогда это было предвестником того, что далее последует саркастическое замечание или вызов.

– Надеюсь, что вы уже пригласили одну или двух из ваших подруг? – полюбопытствовал граф.

– Одну или двух? – удивленно переспросила Элинор. – Разве вы ограничили их число, милорд?

– Вы пригласили больше? – удивился он. – Что ж, прекрасно.

– Вы не опасаетесь, что вашим друзьям не понравится общество представителей моего сословия? – задала ему вопрос Элинор.

По ее виду и голосу он понял, что она готова к спору. Ни дать ни взять колючка.

– Если такое случится, они будут иметь дело со мной, – решительно заявил граф, прямо глядя ей в глаза. – Вы моя жена.

– Любое оскорбление, нанесенное мне, это оскорбление, нанесенное и вам тоже, – справедливо заметила Элинор. – Я уверена, что заслуживаю уважения.

– Это не подлежит сомнению, – согласился граф.

– Да, не подлежит. – Она снова склонилась над книгой.

– Кого вы пригласили? – спросил граф. – Сколько будет гостей?

– Моя семья, – ответила Элинор, бросив на него взгляд, в котором был вызов, на щеках ее зардел румянец. – Мы всегда встречаем праздники вместе, если это возможно. А это особый праздник, первое Рождество без отца. Я обещала ему, что он будет светлый и счастливый. Но вы, без сомнения, считаете, что неприлично устраивать семейное торжество, когда не прошло и двух месяцев после похорон?

Граф почувствовал раздражение. Сколько таких выдуманных обещаний покойному отцу у нее в запасе на ближайшие недели и месяцы? Видимо, этой женщине не терпится повеселиться, и даже память об отце не станет тому препятствием.

– Мы можем скромно и достойно провести эти праздники, – заметил он.

– Только не с моей семьей, – возразила Элинор. – Это самые шумные и необузданные, даже вульгарные люди, каких только можно себе представить.

Он уже не пытался подавить гнев.

– Сколько же их будет? – спросил он.

Помолчав, Элинор потупила взор. По легкому шевелению ее пальцев и губ он понял, что она подсчитывает количество приглашенных.

– Двадцать, – наконец сказала она, окинув его холодным взглядом, – если считать еще двоих детей кузена Тома. По-вашему, это много, милорд? Следовательно, когда вы сказали, что я могу пригласить столько гостей, сколько хочу, вы имели в виду, что их будет не более четырех?

– Двадцать, – повторил граф. – Боже правый!

– Это невероятно, не так ли? – продолжала она. – Невероятно, чтобы Гросвелл-Парк, родовое поместье графа Фаллодена, заполнили коммерсанты, торговцы, фермеры. Это все равно что пустить стадо в церковь. Но не забывайте, на чьи деньги обеспечивается благополучие Гросвелл-Парка и будет обеспечиваться и далее, милорд. Это деньги торговца.

Граф усилием воли не позволил себе встать с кресла, так как если бы он сделал это, то едва ли смог бы отвечать за свои слова, а возможно, и действия.

– Этого мне не удастся забыть, миледи, – произнес он, еле сдерживаясь. – Мне всегда об этом будет напоминать моя бранчливая жена.

– Что ж, – промолвила Элинор, – вы знаете, где можете спастись и от меня, и от моего злого языка, милорд. Мне говорили, что она весьма изысканная особа. Это будет вам утешением.

– – Кто это изысканная особа? – не удержавшись, спросил он с недобрым прищуром.

– Ваша содержанка, милорд. Женщина, которая услаждает вас.

– Ага, – понял граф. – Кто же это имел честь проинформировать вас?

– Мать девушки, которую вы… любили… и любите, возможно, и сейчас… Но были слишком бедны, чтобы жениться на ней.

– Леди Лавстоун, – догадался граф. – Да, я любил Доротею и женился бы на ней, если бы не обстоятельства. Она красива, нежна и добра. – Его сердце сжалось от тоски по нежности и изяществу той, которая могла бы стать его женой.

– Все то, чего у меня нет, – заметила Элинор.

– Это ваши слова, не мои, – холодно ответил граф.

– Ради нее вы бросили бы любовницу и зажили счастливо, не так ли? – произнесла Элинор. – Какая жалость, что вы мот, милорд, заядлый игрок, которому не повезло! А вот мне повезло. Я никогда бы не получила в мужья дворянина, если бы вы научились жить по средствам.

– Да, вам повезло, – согласился граф и наконец поднялся с кресла. – Вы получили мой титул и все, что вам нужно, и на всю жизнь. Но вам никогда не получить то, что спрятано в самом дальнем уголке моего сердца, а также мою привязанность и уважение! Или мое общество, если это от меня будет зависеть. – Он отвесил ей глубокий поклон. – Торжествуйте вашу победу, миледи. Я надеюсь, Искренне надеюсь, что она доставит вам удовольствие.

– А я надеюсь, – сквозь зубы процедила Элинор, когда он направился к двери, что деньги моего отца не принесут вам ни крупицы счастья, милорд. Я искренне надеюсь.

Граф слышал, как что-то со звоном разбилось в библиотеке, как только он с силой захлопнул за собой дверь. Он догадался, что разъяренная Элинор что-то бросила на пол, скорее всего фарфоровую статуэтку, стоявшую на столике рядом с ее креслом.

– Пальто и шляпу, – коротко сказал он лакею.

– Прикажете подать карету, милорд? – с поклоном спросил лакей.

– Я пройдусь пешком, – ответил граф, еле удержавшись от того, чтобы не нагрубить лакею, который ни в чем не был виноват, и вышел не застегнув пальто, хотя вечер был ветреным и холодным. Он не может пойти к Берти и излить другу душу, всю злость и отчаяние. Элинор – его жена, он женатый человек. Это сугубо личное дело. Подобное не обсуждают даже с друзьями. Он снова вспомнил Доротею и, застегнув пальто, натянул перчатки. Никогда еще ему не было так одиноко.

* * *

До Рождества осталось менее двух недель, напомнила себе Элинор, глядя в окно кареты на незнакомые сельские дали, выглядевшие особенно унылыми под тяжелым, в тучах небом. Ей казалось, что уже сумерки, хотя до вечера было еще далеко. Она не предвкушала близости сочельника, как в былые времена. Раньше в эти дни, взяв с собой горничную, она отправлялась в магазины, да еще не раз в день, и совсем не потому, что не могла сразу купить все, что приглянулось, а скорее потому, что ей нравились предпраздничное многолюдье улиц и переполненные магазины. Особенно любила она вид предрождественской Оксфорд-стрит.

Возможно, ее теперь ничто не радует потому, что умер отец. Да, очевидно, в этом причина ее тоскливого настроения. Думая о нем, она вновь ощутила уже ставшую привычной боль в груди и ком в горле и столь же привычное чувство вины. Она не может скорбеть о нем и даже ни разу не всплакнула. Элинор взглянула на свою голубую бархатную накидку от платья, в котором венчалась. Она оставила все черное, траурное в Лондоне, так же как и граф, но она заметила, что он все же продолжал носить траурную повязку на рукаве. Она же этого не делала. Завтра будет месяц, как умер отец.

Или ей тоскливо и грустно потому, что она совсем недавно замужем и уже несчастлива, подумала Элинор. Они сидели рядом в карете, но с тех пор, как покинули Лондон, едва обмолвились парой слов, да и те были данью вежливости. Ей хотелось спросить о местах, которые они проезжали, ее интересовало поместье графа, далеко ли еще до него. Но спросить его об этом она не решалась. Они почти не разговаривали друг с другом последние пять дней с того вечера, как поссорились.

Ей хотелось извиниться перед ним. Ее поведение непростительно. Граф прав, назвав ее бранчливой. Ведь это она все затеяла, вынуждена была признаться себе Элинор. Его поразило количество приглашенных ею родственников, да и она сама тоже удивилась, подсчитав, но он совсем не собирался возражать ни против числа, ни против того, кто они. Возможно, он что-либо сказал бы по этому поводу, но она не дала ему возможности сделать это, тут же затеяв ссору. Она всегда прибегала к самообороне, когда нервничала или попадала в затруднительное положение.

Элинор должна была извиниться и за разбитую статуэтку, которой так дорожили в доме. Но они с графом почти не виделись все последующие дни, а если виделись, то мимолетно. Он издалека кивком сдержанно здоровался с ней или высокомерно окидывал ее взглядом, а если что-то произносил, то все равно был подчеркнуто холоден и надменен. Элинор отлично помнила причину, почему она в последнюю минуту решила позвать столько гостей и почему ее нервы не выдержали в тот вечер в библиотеке.

У него есть любовница. Он занимается любовью с другой женщиной, хотя у него есть жена. Не то чтобы ее это очень задело. Она совсем не прочь, чтобы он все это проделывал хоть тысячу раз с кем-то другим, а не с ней. Но все эти пять дней она чувствовала себя некрасивой, непривлекательной и одинокой, хотя убеждала себя, что именно так хотела бы жить. Она совсем не собиралась пускать его в свою постель, но ей хотелось иметь ребенка. Все эти пять дней она грустила об Уилфреде, хотя пыталась выбросить его из головы. И еще она почему-то вспоминала хрупкую белокурую Доротею Лавстоун.

Непрерывно размышляя обо всем этом, Элинор ожесточила свое сердце и не попросила у мужа прощения. А теперь уже было поздно. Поздно устанавливать даже мало-мальски вежливые отношения.

Ее печальные мысли были прерваны неожиданным появлением одинокого всадника у края дороги на странно застывшем коне. Он словно ждал их приближения. А что, если это разбойник, подумала она и с тревогой посмотрела на мужа. Но всадник, повернув лошадь, поскакал впереди них. Возможно, муж не очень хорошо знал дорогу к поместью? Как далеко еще до него?

– Через несколько минут мы въедем в деревню, – сказал граф, словно прочел ее мысли, – а оттуда еще десять минут – и мы дома.

Это была самая длинная фраза, которую он произнес за все время пути. Да, пожалуй, и за всю эту неделю. Элинор не отрывала глаз от окна.

– Мы проведем здесь весь наступающий год, – продолжал граф. – Здесь то место и те люди, с которыми вам предстоит близко познакомиться, миледи. Думаю, будет лучше, если мы забудем события этой недели и оставим все позади. Если нам суждено терпеть общество друг друга, лучше делать это в цивилизованной форме.