— Именно. Такова их натура. Для них на первом месте они сами и то, что им принадлежит, пусть даже оно им и не слишком нужно. Мы и наши дети — для них на самом последнем месте. — Она немного помолчала. — Если подменыш вырастет крепким и здоровым на твоём грудном молоке, они могут взять его обратно и вернуть тебе сына. Имей в виду, такое случается не часто, и я ничего тебе не обещаю. Может, ты и вернёшь Томаса обратно… но только если угодишь им.
Мама снова посмотрела на колыбель. По её лицу текли слёзы.
— Я сделаю это не ради тебя, а ради Томаса, — сказала она подменышу. — Ради моего настоящего сыночка, которого украли у меня.
Обливаясь слезами, она взяла подменыша на руки, расстегнула платье и дала ему грудь. Он тотчас припал к ней и начал жадно сосать. Теперь единственным звуком было его чмоканье. Мне он напомнил голодного поросёнка, но только во много раз ужаснее.
Бабуля Хеджпат взяла меня за руку и повела к двери.
— Оставь маму наедине с ним, — сказала она. — Не надо ей мешать. Она должна быть спокойной во время кормления подменыша.
Старуха привела меня к каменной скамье в саду и села рядом. Одеяло Томаса лежало на траве, смятое и пустое, жалкое напоминание о моём младшем брате.
— Это ведь всё ты, верно? Ты сказала то, чего не должна была говорить. — Бабуля Хеджпат крепко сжала мои руки и заставила меня посмотреть ей в лицо. — Скажи правду — ведь я всё равно узнаю, если ты лжёшь, дрянная девчонка!
Я дрожала от страха и раскаяния, не осмеливаясь признаться бабуле Хеджпат в своей оплошности. Я попыталась отстраниться, но старуха впилась ногтями в мою кожу, и я захныкала.
— Отвечай мне! — Бабуля Хеджпат тряхнула меня с такой силой, что у меня покачнулась голова, как будто старуха хотела выбить из неё мозги. — Беспечная, глупая девчонка, ты похвалила Томаса, признавайся? Ты похвасталась! Ты привлекла их внимание.
— Я не хотела говорить это вслух! — крикнула я. — Слова должны были остаться в моей голове, но я…
Старуха снова встряхнула меня.
— Я знала это уже в тот день, когда пришла к вам с медальоном, а ты пряталась в тени, хитрая, как змея. Ты позавидовала брату. Ты хотела, чтобы они забрали его!
— Нет, нет! — Я пыталась вырваться из её хватки. — Я люблю Томаса.
Бабуля Хеджпат приблизила своё лицо к моему. Теперь мы почти соприкасались носами. В её глазах плясал гнев.
— Я вижу в тебе зло.
Я отвернулась, чтобы не смотреть ей в глаза. Да, я позавидовала Томасу, но я не хотела, чтобы Добрый Народец украл его. Нет, конечно же нет. Я была не такой уж плохой сестрой.
О, если бы только эта старуха поскорее ушла! Я больше не могла выносить её странный землистый запах или прикосновение её старого плаща к моей коже, грубого и колючего. Её дыхание было хриплым и воняло смесью трав, кухонных приправ и несвежей пищи. Я вновь попытался вырваться, но она даже не думала ослабить хватку.
Внезапно она вытащила из-за ворота моего платья медальон и, расстегнув его, поболтала им передо мной.
— Значит, ты взяла медальон. А я-то удивилась, почему он не спас милого малыша?
— Томас дал мне его… он хотел, чтобы я его взяла. Ненадолго. Я хотела вернуть его, но… — Я заплакала. Старуха была права. Я и впрямь была плохой сестрой, ужасной сестрой, худшей на свете сестрой, какая только могла быть у младшего брата. — Я не хотела, чтобы они забрали его… не хотела!
Она наклонилась ещё ближе и прошипела мне на ухо:
— Как тебе твой новый братец? Ты себе такого хотела?
Не дожидаясь ответа, бабуля Хеджпат швырнула в меня медальон и зашагала к калитке.
— Не смей называть этого урода моим братом! — дрожа от гнева, крикнула я ей вслед.
Бабуля Хеджпат оглянулась.
— Лучше научись держать язык за зубами, иначе тебя ждут ещё бо́льшие неприятности.
Взмахнув потрёпанным плащом, старуха прошла через калитку и скрылась из вида.
Не зная, что мне делать, я застегнула цепочку на шее и снова спрятала медальон под платьем. Его прохладное прикосновение больше не доставляло мне удовольствия, но я не хотела, чтобы кто-то ещё знал, что он у меня.
Несколько мгновений спустя, по дороге, что-то насвистывая, показался папа. Когда он возвращался с поля, я обычно бросалась ему навстречу. Когда я была маленькой, он сажал меня на плечи и нёс домой. Сидя у него на плечах, я чувствовала себя высокой-высокой! Мне были видны зелёные поля, протянувшиеся до самого Мирквуда, лежащего, как чёрная тень, у подножия гор. Папа обычно смеялся и говорил:
— Может, отнести тебя в Мирквуд и оставить там Доброму Народцу?
— Нет, папа, не надо! — Я цеплялась за него, страшась тёмного леса и его тайн. Я никогда не ходила туда и ни за что не пойду.
Этим вечером я не выбежала навстречу папе. Я сидела на скамейке и боялась представить себе, что он сделает, когда увидит подменыша в колыбели, которую своими руками смастерил для Томаса.
Папа остановился передо мной.
— Эй, Молли, почему ты сидишь здесь одна и почему я не услышал от тебя ни слова приветствия?
Пронзительный визг в доме избавил меня от необходимости отвечать.
— Это не наш Томас, — сказал папа. — Такие вопли издает лишь голодный кот.
Он посмотрел на меня так, будто ожидал объяснений.
— Ты прав, папа, это не наш Томас, — убитым голосом ответила я.
Я говорила так тихо, что папа не расслышал моих слов. С удивлённым лицом он пошёл домой. Я медленно поплелась за ним.
Взяв на руки подменыша, он посмотрел на маму:
— Что случилось с нашим Томасом? У него нездоровый вид.
Мама расплакалась. Я повернулась к папе, чтобы всё ему объяснить, но прежде чем я открыла рот, чтобы заговорить, он спросил:
— Бабуля Хеджпат видела его, Агнес? Он выглядит гораздо хуже, чем мне показалось на первый взгляд.
— Да, да, она уже была здесь и ушла, — снова зарыдала мама. — Она ничего не может сделать.
— Должно быть, плохо дело, если бабуля не может помочь. — Папа прижал подменыша к себе и нежно покачал на руках. — Не бойся, Томас, мы вылечим тебя. Есть и другие целители, которые знают столько же или даже больше, чем бабуля Хеджпат.
— Сэм, неужели ты слепой? — закричала мама. — Это не Томас у тебя на руках!
Папа улыбнулся подменышу, который посмотрел на него чужими, широко раскрытыми глазами.
— Не глупи, — сказал папа. — Если это не Томас, то кто? — И он засмеялся, как будто мама пошутила.
Я выхватила подменыша у папы и поднесла его к папиному лицу.
— Посмотри на него! — закричала я. — Разве ты не видишь, что это не Томас?
Истошно вопя, подменыш начал извиваться и попытался вырваться, но я крепко держала его.
— Они сегодня забрали Томаса! И оставили вместо него этого!
Папа до сих пор так ничего и не понял.
— Oни?
— Они, — сказала мама. — Ты прекрасно понимаешь, кого имеет в виду Молли, Сэм! Посмотри хорошенько на этого ребёнка.
Папа пристально посмотрел на кричащее существо в его руках и всё понял. Он тотчас изменился в лице. Тревога за Томаса в его глазах сменилась ужасом.
— Не может быть! — прошептал он. — Мы же были осторожны, Агнес. Мы не сказали ни слова, чтобы привлечь их к нашей двери.
Опасаясь, что он швырнёт подменыша об стену, я забрала его у папы. И громко, чтобы меня услышали, несмотря на плач уродца, крикнула:
— Они принесли своего хилого младенца и забрали нашего Томаса!
Папа простонал и отвернулся от меня:
— Мы не можем оставить у себя их уродца.
— Боюсь, что мы должны это сделать, — возразила мама. — Бабуля Хеджпат говорит, что если мы будем хорошо обращаться с подменышем, то они будут хорошо относиться к Томасу. Если их хворые дети поправляются, они иногда возвращают того, которого забрали, и уносят своего.
— Они никогда не вернут нам нашего Томаса, — сказал папа. — Сегодня ночью я отнесу этого уродца на перекрёсток и оставлю там, независимо от того, пожелают они его забрать или нет.
— Нет. — Мама забрала у меня плачущего подменыша. — Мы сделаем так, как говорит бабушка Хеджпат. Мы должны, Сэм, ради нашего Томаса.
На глазах у папы она расстегнула платье и поднесла подменыша к груди.
— Я не могу этого видеть! — воскликнул отец и без лишних слов вышел из дома.
Мама окликнула его:
— Куда ты идёшь, Сэм?
— В таверну. Там я не услышу истошных воплей этого урода.
— Когда ты вернёшься домой?
— Лишь после того как ты отнесёшь это создание на перекрёсток. Я не намерен спать под этой крышей, пока он здесь. — С этими словами папа открыл дверь и чуть не бегом выскочил из дома.
Я обняла маму и прижалась щекой к её боку. Над моей головой подменыш дёргался, извивался и шумно сосал мамино молоко, как будто умирал с голода.
— Папа вернётся, — сказала я, хотя моё сердце разрывалось от боли, когда я произносила эти слова. — Он вернётся, я точно знаю, что он вернётся.
Мама оттолкнула меня:
— Оставь меня, Молли. Мне не нужно, чтобы ещё и ты меня дёргала.
Куда только подевалось румяное мамино лицо! Исчезли её милые ямочки на щеках, исчезла её славная улыбка. Судя по её измученным, печальным глазам, с таким же успехом она сама могла быть подменышем.
Поздно, той же ночью, прежде чем уснуть, я лежала в своей кровати на чердаке, надеясь услышать, что папа вернулся домой, но слышала я только плач и хныканье подменыша и тщетные попытки мамы убаюкать его. Никаких шагов в переулке, ни единого звука за дверью, ни папиного голоса, окликающего маму по имени.