Мэри Даунинг Хаан

Когда Хелен придёт

История о привидениях для Нормы

Глава 1

— Вы что, правда церковь купили?

Мы с Майклом ошарашенно выглянули из-за стопок учебников, которыми был завален кухонный стол, где мы делали уроки. Я сочиняла стихотворение для урока английского у мистера Пеловски, а Майкл успешно двигался к концу математического теста из двадцати пунктов.

Мама налила воды в чайник и поставила его на плиту. Её щёки и кончик носа порозовели от мартовского ветра.

— Вам с Молли там понравится, — пообещала она. — Мы с Дейвом всю зиму искали чего-то именно такого. Там есть каретный сарай, где он сможет устроить гончарную мастерскую, а на балконе для хора получится отличная мастерская для меня. Это мечта, а не место.

— Но разве можно жить в церкви? — не унимался Майкл, отказываясь пасовать перед её восторгом.

— Ну, строго говоря, это уже не церковь, — откликнулась мама, — в прошлом году её купили какие-то люди из Филадельфии, которые пристроили к ней жилой дом. Они планировали открыть в самой церкви антикварный магазин, но, обустроив место, поняли, что им всё-таки не нравится жить за городом.

— Это за городом? — Я хмуро поглядела на котёнка, которого машинально нарисовала на полях тетрадки.

Мама улыбнулась и посмотрела куда-то мимо меня, через окно кухни в окно Овертонов [В оригинале mrs. Overton window — это явно шутка, отсылающая к «окну Овертона», которое «окно возможностей». — Здесь и далее прим. пер.], расположенное прямо напротив, через дорогу. Мне показалось, что она уже видит себя за мольбертом, пишущей одну из своих гигантских картин маслом, вдали от всего того, что она называла «убивающей душу городской атмосферой». Есть у неё эта жуткая привычка погружаться в свой внутренний мир именно тогда, когда она нам нужнее всего в этом.

— Где именно находится эта церковь? — громко спросила я.

— Где она находится? — Мама налила вскипевшую воду в чашку и добавила мёда. — Она в Хоулвелле, это штат Мэриленд, в холмистой его части. Там красиво. Очень красиво. Замечательное место для того, чтобы рисовать и лепить.

— Но как же мы с Молли? Что будем делать мы, пока вы с Дейвом рисуете и лепите? — вмешался Майкл.

— Ты же обещала, что я этим летом буду участвовать в развивающей программе, — напомнила я, думая о писательских курсах, на которые собиралась пойти. — Это в силе?

— Вот именно! Что с моим Научным клубом? — поддержал меня Майкл. — Я в него уже записался. Мистер Филлипс сказал, что отвезёт нас в Аквариум, в Научный центр и даже в Смитсоновский центр в Вашингтоне!

Мама вздохнула и покачала головой.

— Боюсь, вам придётся откорректировать планы на лето. Мы переезжаем в июне, так что я вряд ли смогу ежедневно возить вас в Балтимор.

— Но я же весь год мечтал о Научном клубе! — Голос Майкла стал выше и тоньше: я совершенно уверена, что он с трудом сдерживал слёзы.

— Там вокруг будут огромные леса, которые можно исследовать, — мягко сказала мама, — только подумай, какой простор для наблюдений за дикой природой и сколько насекомых ты сможешь добавить в коллекцию. За день, который мы там провели, мы с Дейвом успели увидеть енота, опоссума, сурка и уйму белок! — Перегнувшись через стол, мама улыбнулась в надежде, что ей удалось убедить Майкла в прелестях жизни в деревне, вдали от мистера Филлипса и Научного клуба.

Но убедить Майкла было не так легко. Откинувшись на спинку стула, он буркнул:

— Я бы предпочёл остаться в Балтиморе, даже если это значит видеть исключительно тараканов, голубей и крыс.

— О боже, Майкл! — Мама, похоже, рассердилась. — Тебе всего десять лет! Веди себя соответственно!

В тот момент, когда Майкл открыл рот, чтобы ответить, в дверях кухни появилась Хизер, у которой, кажется, был встроенный радар, позволявший чувствовать, где назревает конфликт. Она переводила светло-серые глаза с мамы на Майкла, потом на меня и снова на маму с таким выражением лица, словно надеялась стать свидетелем кровопролития, воплей и жутких сцен домашнего насилия.

— О, Хизер! Где ты была? — обернулась к ней мама. Её голос вновь был полон энтузиазма. — Представляешь себе? Мы с твоим папой нашли для нас новый дом, за городом. Здорово, правда? — Ослепительно улыбнувшись Хизер, она потянулась, чтобы обнять её.

С кошачьей ловкостью Хизер увернулась от маминых объятий и посмотрела в окно.

— Это папин дом будет, — объявила она, не глядя на нас.

— Господи, я, кажется, забыла поставить запеканку в духовку! — Мама бросилась к холодильнику, вынула оттуда смесь баклажанов, сыра, помидоров и булгура и сунула её в духовку в тот самый момент, когда из открытой Дейвом задней двери в кухню влетел порыв зябкого мартовского ветра.

Обняв и поцеловав маму, он взял на руки Хизер.

— Как поживает моя девочка? — пророкотал он.

Хизер обхватила его руками за шею и застенчиво улыбнулась.

— А они здесь передрались! — сказала она, бросив взгляд на нас с Майклом.

Дейв вопросительно глянул на маму, та улыбнулась и покачала головой.

— Мы просто обсуждали переезд за город, и только. Никто тут не дрался. — Мама включила холодную воду и начала промывать листья салата.

— Я не люблю, когда они дерутся. — Хизер плотнее обхватила Дейва за шею.

— Пошли, Майкл. — Я встала и начала собирать учебники и тетради. — Давай, внизу доделаем.

— Ужин будет готов примерно через полчаса! — прокричала мама нам вслед, когда мы уже спускались на цокольный этаж.

Стоило нам выйти из зоны слышимости для всех, я резко обернулась к Майклу:

— Ну и что делать будем?

Майкл плюхнулся на старый диван перед телевизором.

— А что тут поделаешь? Поезд ушёл. Молли, они уже купили эту церковь, и мы туда переезжаем. Это конец.

Схватив подушку, он запустил ею в другой конец комнаты, чуть не сбив одну из маминых картин — огромную, написанную крупным планом головку подсолнуха.

— Зачем ей было выходить за него замуж? Всё было так хорошо, пока не появились они с Хизер!

Я шлёпнулась рядом, кивнув в знак согласия:

— Это они всё испортили.

Я покосилась на лестницу, желая убедиться, что Хизер не прокралась вниз шпионить за нами, и проговорила:

— Хоть бы Хизер была нормальным ребёнком! Она ведёт себя так, будто ей два года, а не семь. И она злюка, она ругается и врёт, делая всё возможное, чтобы поссорить нас с Дейвом. Почему все они всегда на её стороне — даже мама?

— Ты же знаешь, как Дейв говорит. — Майкл скорчил строгое лицо, передразнивая Дейва, его голос стал глубоким и важным: — «Хизер — очень впечатлительный и ранимый ребёнок. И она пережила большое горе. Вы с Молли должны быть добры с ней».

Я застонала:

— И сколько ещё нам её жалеть и проявлять терпение? Я понимаю, что это должно быть ужасно — видеть, как твоя мать гибнет в огне, и быть не в состоянии ничего сделать. Потому что ты совсем малышка, но ей тогда было всего три года. Ей пора бы уже как-то справиться с этим.

Майкл кивнул:

— Готов спорить, что, если бы Дейв отвёл её к психологу, ей бы давно полегчало. У моего приятеля Мартина младший брат ездил к какому-то мозгоправу в Тоусон, и ему это очень на пользу пошло. Он играет в куклы, рисует картины и лепит всякие штуки из глины.

— Ты же знаешь, что Дейв думает о психологах, — вздохнула я, — я слышала, как он говорил маме, что они только зря голову людям морочат.

Майкл встал и включил в телевизоре Спиди-гонщика. Поглядывая одним глазом на экран, он вновь погрузился в свою математику, а я осталась сидеть и рисовать кошек. Дописывать стих не хотелось совсем.

Через некоторое время я окликнула Майкла:

— Помнишь то кино по телику, про маленькую девочку, творившую всякие ужасы со своими врагами?

— «Дурная кровь»? [«Дурная кровь» (другое название — «Плохое потомство», в оригинале The Bad Seed) — американский психологический триллер 1956 г.]

— Ага, оно самое. Ну, в общем, мне иногда кажется, что Хизер похожа на эту девочку, Роду. Может, она нарочно сожгла свою маму — как Рода подожгла уборщика?

Майкл ошалело уставился на меня поверх очков.

— Ты, Молли, свихнулась. Ни один трёхлетний ребёнок на такое не способен. — Тон у него был такой, словно он академик, объясняющий что-то младенцу, а не десятилетний мальчик, говорящий с двенадцатилетней сестрой.

Понимая, как смешно должны были звучать мои слова, я сама рассмеялась, сказав:

— Я же пошутила.

Но это было не так. Было в Хизер что-то, от чего я чувствовала себя неуютно. Как бы я ни старалась, у меня не получалось вызвать у себя хотя бы тень симпатии к ней — не то что полюбить, как всё время требовала от нас мама. Я не могла даже жалеть её или сочувствовать ей и не ощущала ничего, кроме неприязни.

Честное слово, я старалась. Когда Хизер только переехала к нам, я делала всё, что могла, чтобы стать ей хорошей старшей сестрой, но она ясно дала понять, что не желает иметь со мной ничего общего. Когда я пыталась расчесать ей волосы, она вырывалась и жаловалась маме, что я делаю ей больно. Когда предлагала почитать ей, она зевала после одной-двух первых фраз и говорила, что этот рассказ скучный или дурацкий. Однажды я совершила ошибку, позволив ей поиграть со своими старыми барби — теми, которые я хотела сохранить для собственных детей на память: она обрезала им волосы, играя в салон красоты, и порвала их лучшие платья. А ещё она порвала целую семью бумажных кукол, которых я для неё сделала, и явно получала удовольствие, по очереди отрывая им головы прямо у меня на глазах. А потом она брезгливо выкинула их в мусорное ведро и просто вышла из комнаты.