— Не начинай снова, Джордж.

— Не получается.

Энн очень медленно повернулась от раковины к своему уже сорок лет как возлюбленному супругу. Вытерев руки о полотенце, она аккуратно сложила его и положила на стол.

— Съешь это дерьмо и помри, — проговорила она с милой улыбкой. На что Джордж рассмеялся, еще более раздражая ее этим. — Ну, Джордж, будь серьезным! Ты оставишь здесь все, что знаешь и любишь…

— Правильно. И даже если вернешься назад живым, все, кого ты знал, будут мертвы! — согласился он задиристым тоном. — Ну и что? Они и так и этак будут мертвы. Или ты хочешь сидеть рядом с ними и наблюдать за процессом? — Энн моргнула. — Ну, подумай. Когда твои прадеды плыли на корабле из Европы, они с тем же успехом могли думать, что отправляются на другую планету. Они также оставляли все известное за спиной! Потом, Энн… кого мы с тобой здесь оставим? Родителей наших нет в живых. Детей у нас нет. Помилуй бог, у нас даже кошки нет.

— У нас есть мы… — ответила Энн несколько оборонительно.

— И поэтому нам выпадает замечательный шанс…

— О боже. Замолчи, наконец. Хорошо? Просто замолчи. — Она повернулась лицом к раковине. — В любом случае они не предложат никакой работы такой паре старых пердунов, как мы.

— Хочешь пари? — спросил Джордж, и она услышала в его голосе самодовольную улыбку. — Священники также не станут нашими детьми. И вообще в шестьдесят лет живется далеко не так, как раньше.

— Черт возьми, Джордж! Я уже по горло сыта этой темой! — выпалила в гневе Энн, поворачиваясь к мужу. — Поэтому прости, но если ты скажешь, что ты, мол, прекрасна в гневе, я выпотрошу тебя, — огрызнулась она, грозя десертной вилкой.

Джордж рассмеялся, и Энн чуть остыла.

— Хорошо. Фантазируй. Веселись. Но, Джордж, — произнесла Энн, серьезно посмотрев на него, — если они действительно предложат? В том, что касается меня лично, ответ будет — нет. И кончим на этом.

Ужин в доме Эдвардсов в тот день происходил в непривычной тишине.

* * *

В конце того долгого воскресенья Джимми вызвали в кабинет Масао Яногути, который обратил внимание на помятый нелепый наряд и окруженные красными ободками глаза и подумал, что мальчишка, наверное, не спал уже тридцать шесть часов. Движением руки пригласив Куинна сесть, он проводил взглядом комичную длинную фигуру, медленно складывавшуюся в сидячую позу. На столе Яногути лежал журнал регистрации посетителей.

— Мистер Куинн, мнезнакомы имена мисс Мендес и мистера Эдвардса. Полагаю, что дама, расписавшаяся как доктор Эдвардс, является женой мистера Эдвардса. Но кто такой Э. Сандос, просветите, пожалуйста?

— Мой друг, сэр, священник. Все они мои друзья. Простите меня. Мне следовало в первую очередь известить вас, но было всего четыре утра, и я еще не был окончательно уверен… то есть не испытывал стопроцентной уверенности…

Яногути позволил молчанию воцариться в кабинете. Джимми крутил туда и сюда на запястье часы, неосознанно повторяя вчерашнее движение Софии. Уставившись в пол на несколько мгновений, он посмотрел на Яногути, однако тут же отвел глаза.

— Я боялся, что ошибаюсь, и хотел, чтобы кто-то меня выслушал… — Джимми умолк, снова посмотрел вверх, и на сей раз не стал прятать взгляд. — Это неправда. Я уже знал. Я был уверен. Просто хотел поделиться своей радостью с друзьями. Они для меня как семья, доктор Яногути. Это не оправдание моей ошибки. Я подам в отставку, сэр. Простите.

— Я принимаю ваши извинения, мистер Куинн. — Яногути закрыл журнал и взял со стола небольшой листок бумаги. — Мисс Мендес оставила мне эту записку. Она рекомендует ограничить проект ИИ запросом и ответом. Полагаю, что дам на это согласие. Это можно сделать при значительной экономии средств ИКАН благодаря вашему предложению оформить этот проект в виде пари. — Яногути отложил записку в сторону. — Мне хотелось, чтобы вы продолжили сотрудничество с ней, но уже в новом качестве.

Он проследил за тем, как Куинн справляется со своими чувствами, удовлетворился его самообладанием и продолжил:

— Начиная с завтрашнего дня вы будете на полной ставке руководить мониторингом источника передачи. Вам дадут штат из пяти человек. Наблюдение круглосуточное, по два человека на смену. Я бы хотел, чтобы вы координировали свои усилия с работой аналогичных групп в Барстоу и других обсерваториях.

Он встал, и Джимми также поднялся на ноги.

— Поздравляю вас, мистер Куинн, с историческим открытием. — Масао Яногути, руки по швам, коротко поклонился; только потом до Джимми дошло, что он был удивлен этим жестом больше, чем всем прочим, что случилось с ним в тот день.

— Позвольте мне отвезти вас домой, — проговорил Яногути. — Едва ли вам сегодня следует садиться за руль. На сегодняшнюю ночь можете оставить свой автомобиль здесь.

Джимми был слишком ошеломлен для того, чтобы что-то сказать. Рассмеявшись, Масао Яногути повел молодого человека к парковке.

* * *

В ту ночь, впервые за множество ночей, Эмилио Сандос никак не мог заснуть. Он пользовался своей квартирой как милостыней, потому что дом находился слишком близко к неуклонно наступающему океану; никто более не смел жить в нем, и владелец оставил все попытки отыскать очередного постояльца. Этой ночью, как всегда один в своей небольшой спальне, Эмилио смотрел на потрескавшийся и латаный потолок, казавшийся прекрасным под рассыпавшимися отблесками лунного света, и слушал гипнотический рокот ближних волн. Он знал, что сон скоро к нему не придет, и потому не закрывал глаз, чтобы обманом вызвать его.

Он был готов в какой-то степени к ночам, как та, которую ему пришлось пережить предыдущим вечером.

— В этом мире наличествует уйма душ, — некогда предупреждал его Д. У. Ярброу. — И однажды, невесть где и как, но одна или две затронут тебя напрямую. Рассчитывай на это, сынок.

Так что еще до знакомства с Софией Мендес он понял, что ему непременно предстоит встретиться с важной для себя женщиной. И более не отрицал то смятение, которое она произвела в его душе; Эмилио просто признавал, что привести естественную реакцию в соответствие с обетами будет непросто.

Он никогда не сомневался в своих обетах. Он воспринимал их как нечто существенно важное для апостольского служения — как необходимое условие для трудов на благо душ человеческих, — и когда пришло время, принял их всем сердцем. Но в пятнадцать лет, когда, собственно, началась эта история, сама идея стать священником казалась ему смехотворной и глупой. Ну, конечно, Д. У. добился оправдания и увез его с острова, чтобы не пристрелили заинтересованные лица, и Эмилио был благодарен ему за это полубессознательным образом, но в самом начале пути он всего лишь мечтал залечь на дно до тех пор, пока ему не исполнится восемнадцать и он получит право поступать как хочет. Можно было уехать в Нью-Йорк. Пойти в подручные к авторитету. Быть может, боксировать. В весе мухи. Или пера, если наберет вес. Если придется, снова заняться торговлей.

Первые месяцы в иезуитской школе стали для него потрясением. Он настолько же отставал от других учащихся в научном знании, насколько опережал их в житейской практике. Мало кто из ребят разговаривал с ним, разве что только дразнили, и он отвечал обидчикам тем же. Д. У. заставил его дать только одно обещание: никого не бить.

Конец ознакомительного фрагмента