В два захода он перетащил в машину багаж. Теперь нужно перенести тело. Он поднял воротник пальто, нахлобучил поглубже старую кепку, которую нашел в машине, и выволок из дома пластиковый мешок с трупом Этель. И, захлопывая багажник, почувствовал, что, кажется, спасен.
Было чертовски страшно опять возвращаться в квартиру, но требовалось проверить, не осталось ли следов крови и вообще следов его пребывания здесь. Все в нем кричало: бежать отсюда, скорее, в парк! Избавиться от трупа! Но он понимал, что мчаться туда прямо сейчас — безумие. Полиция может обратить внимание на одинокого человека ночью в парке. Поэтому он оставил машину в шести кварталах от особняка и провел вечер как обычно, а в пять утра выехал вместе с жителями пригорода, спешащими на работу в Нью-Йорк…
Все проделано безупречно, твердил он себе. Он в безопасности.
Но с последним согревающим глотком виски его будто оглушило. Он понял, какую чудовищную ошибку совершил. И еще понял, кто может указать на него.
Нив Кирни.
2
Радио заговорило в половине седьмого. Нив вытянула руку, нашарила кнопку, чтобы отключить жизнерадостный голос диктора… И замерла, как только до нее дошел смысл сказанного. «За ночь выпало восемь дюймов снега. Не выезжайте из дома без крайней необходимости. Парковка разрешается лишь на одной стороне улиц. Занятия в школах прекращаются до особого объявления. По прогнозам синоптиков, снегопад продлится до позднего вечера».
Вот тебе раз, огорчилась Нив, снова откидываясь на подушки и натягивая шерстяное одеяло на голову. Она терпеть не может пропускать утреннюю пробежку. И тут же поморщилась, вспомнив о планах на сегодня. Две швеи живут в Нью-Джерси и наверняка не сумеют добраться на работу. То есть разумнее всего прийти в магазин пораньше и попробовать переиграть расписание Бетти, которой придется поработать одной. Та живет на 82-й улице и может дойти до магазина пешком в любую погоду.
Нив с сожалением рассталась с теплой постелью, сбросив одеяло, и быстро пересекла комнату, чтобы достать из шкафа старый махровый халат, который, по словам ее отца, помнит еще Крестовые походы.
— Если женщины, которые тратят кучу денег в твоем магазине, увидят тебя в этих лохмотьях, они сбегут к Кляйну.
— Кляйн уже двадцать лет как отошел от дел. И вообще, при виде этой тряпки все просто решат, что я эксцентричная, — парировала Нив. — Это лишь добавит мне загадочности.
Она завязала пояс и, как всегда, пожалела, что унаследовала хрупкое строение матери, а не сухощавую фигуру кельтских предков. Нив зачесала назад угольно-черные волнистые волосы — фамильная черта Россетти. Глаза ей тоже достались от Россетти — темно-вишневые, с черным ободком вокруг зрачка, и с длинными черными ресницами. А вот кожа «кельтская» — молочно-белая, с едва заметной россыпью веснушек на прямом носике. Большой рот и крепкие зубы тоже достались ей от Майлса Кирни.
Шесть лет назад Нив окончила колледж и заявила Майлсу, что не собирается переезжать на другую квартиру. Но он настоял, чтобы она переделала спальню. На «Сотби» и «Кристи» Нив купила разномастную мебель — кровать с медными спинками и старинное зеркало, бомбейский сундук, викторианское кресло и старый персидский ковер, переливавшийся всеми цветами радуги. Покрывалу и подушкам вернули ослепительную белизну, кресло обтянули бирюзовым бархатом, того же цвета была кайма на ковре, а белые стены служили прекрасным фоном для изящных картин и гравюр, доставшихся в наследство от матери. Журнал «Женские тайны» сфотографировал ее в этой комнате, назвав спальню изысканно-элегантной «в неповторимом стиле несравненной Нив Кирни».
Нив сунула ноги в теплые шлепанцы, которые Майлс величал «сапожками», и раздвинула шторы. Да, синоптикам не требовалось особой проницательности, чтобы предсказать снегопад. Из окна ее комнаты в Шваб-хаусе на пересечении 74-й улицы и Риверсайд-драйв обычно был виден Гудзон, а сейчас она едва различала здания на другом берегу. Дорога завалена снегом, машины еле ползут. Сегодня многострадальные жители пригородов отправились в путь пораньше.
Майлс уже хлопотал на кухне и даже варил кофе. Нив поцеловала отца в щеку и едва удержалась от замечания по поводу его усталого вида. Значит, он опять плохо спал. Если бы он согласился хоть иногда принимать снотворное…
— Как себя чувствует наша «легенда»? — спросила она.
Со дня отставки Майлса в прошлом году газеты называли его не иначе как «легендарный комиссар нью-йоркской полиции». Чего он терпеть не мог.
Сделав вид, что не слышал вопроса, Майлс обернулся к дочери.
— Только не говори мне, что не побежишь сегодня по Центральному парку, — усмехнулся он. — Что такое фут снега для неустрашимой Нив?
У них давно вошло в привычку подначивать друг друга. Теперь, когда отец больше не мог бегать, его беспокоили ее ранние пробежки в одиночку. Хотя, как подозревала Нив, он всегда беспокоится за нее.
Она достала из холодильника кувшин апельсинового сока, налила в высокий бокал отцу, в маленький — себе и начала готовить тосты. Прежде Майлс обожал плотно позавтракать. Но теперь бекон и яйца исчезли из его рациона. А также сыр, мясо и, как он говорил, «почти половина всего, что заставляет человека любить еду». Обширный инфаркт вынудил его сесть на строгую диету, а заодно покончил с его карьерой.
Завтракали они в дружелюбном молчании, каждый листал утреннюю «Таймс». Но, подняв глаза, Нив увидела, что отец не читает, а просто смотрит в газету невидящим взглядом. Тосты и сок стоят нетронутыми. Отпил только кофе. Нив свернула газету.
— Ладно, выкладывай. Плохо себя чувствуешь? Надеюсь, ты больше не станешь играть роль молчаливого страдальца?
— Да нет, со мной все хорошо. Во всяком случае, если ты про боль в груди, то ее нет. — Майлс бросил газету на пол и потянулся за кофе. — Сегодня выходит на свободу Никки Сепетти.
Нив охнула:
— Вроде в прошлом году ему отказали в условном освобождении?
— В прошлом году он подавал прошение в четвертый раз. А теперь отсидел до последнего дня. Правда, ему немного сократили срок за примерное поведение. Сегодня вечером он появится в Нью-Йорке.
Лицо Майлса исказилось от ненависти.
— Папа, взгляни на себя в зеркало. Продолжай в том же духе — и получишь новый инфаркт.
У Нив дрожали руки. Она вцепилась в стол, надеясь, что отец не заметит и не подумает, будто она испугалась.
— Мне плевать на угрозы Сепетти. Ты столько лет угробил, стараясь установить его причастность… — Голос у нее сорвался, но через минуту она совладала с собой. — Не было ни одной зацепки против него. И ради бога, не волнуйся за меня только потому, что он на свободе.
За решетку Никки Сепетти, крестного отца мафии, засадил ее отец, в то время окружной прокурор. После оглашения приговора Никки спросили, не желает ли он сказать последнее слово. Никки ткнул пальцем в Майлса: «Как я слышал, ты здорово потрудился, чтобы упечь меня в тюрягу. Тебя даже комиссаром сделали. Поздравляю! В «Пост» тиснули статейку про тебя и твою семью. Гляди, хорошенько береги жену и малышку, им потребуется защита».
Две недели спустя Майлса привели к присяге на пост комиссара полиции. А еще через месяц труп его молодой жены, тридцатичетырехлетней Ренаты Россетти Кирни, матери Нив, был обнаружен в Центральном парке. Ей перерезали горло. Раскрыть преступление так и не удалось.
Нив не стала спорить, когда Майлс предложил вызвать ей такси.
— По такому снегу пешком не дойдешь.
— Дело не в снеге, мы оба это знаем. — Нив поцеловала его и крепко обняла. — Папа, единственное, что имеет значение, — это твое здоровье. Вряд ли Сепетти захочет снова угодить в тюрьму. Спорю, если он умеет молиться, то молится, чтобы со мной долго-долго ничего не случалось. В Нью-Йорке все, кроме тебя, убеждены: на маму напал мелкий воришка и убил, потому что она отказалась отдать кошелек. А может, закричала на него по-итальянски и он запаниковал. Так что, пожалуйста, забудь о Сепетти, и пусть небеса покарают того, кто лишил нас мамы. Обещаешь?
Майлс кивнул, но не очень убедительно.
— А теперь беги скорее, — велел он. — Счетчик в такси тикает, и вот-вот начнется моя телеигра.
Снегоочистители на улицах старались вовсю, но от их «немощных потуг», как выразился Майлс, толку было мало. Снегоочистители еле ползли, соскребая снег со скользких тротуаров. Такси свернуло на 81-ю улицу, пересекавшую парк с запада на восток, и Нив поймала себя на мысли о том, что «если бы…» Если бы нашли убийцу матери, со временем боль утраты, возможно, притупилась бы и для Майлса, как это произошло с ней. Но для него это незаживающая рана. Он постоянно упрекает себя, что не сумел защитить Ренату. Ест себя поедом все эти годы, говорит, что должен был серьезно отнестись к угрозе. Невыносимо осознавать, что даже с помощью всей нью-йоркской полиции ему так и не удалось разыскать человека, несомненно выполнившего приказ Сепетти. У него осталась одна мечта — разыскать убийцу. Заставить и его, и Сепетти заплатить за убийство Ренаты.
Нив вздрогнула: в такси было холодно. Водитель, наверное, заметил это в зеркало заднего вида.
