Энтони делла Сальва расстроился.

— Нив, ходят слухи, Стюберу есть что скрывать, кроме подпольных мастерских. Из-за каши, которую ты заварила, федералы уже копаются в его налоговых декларациях.

— Отлично, — фыркнула Нив. — Если он и здесь мошенничает, надеюсь, его посадят.


«Ладно, — решила она, расправляя на вешалке костюм от Стюбера, — это последняя его вещь, которая продается в моем магазине». Ей вдруг захотелось поскорее прочитать статью Этель. Очень скоро эта статья появится в журнале «Современная женщина», с которым Этель постоянно сотрудничает.

Наконец Нив закончила составлять списки для Этель. «Синий шелковый вечерний костюм, носить с белой шелковой блузкой; украшения к нему в коробке «А». Розово-серый ансамбль: серые лодочки, сумочка в тон, драгоценности в коробке «В». Черное платье для коктейлей…» И так далее. Всего восемь ансамблей. Вместе с аксессуарами стоят почти семь тысяч долларов. Столько денег на обновки Этель тратила три-четыре раза в год. Она по секрету рассказала Нив, что когда развелась двадцать два года назад, то получила большую сумму по брачному контракту и выгодно вложила эти деньги.

— А еще я добилась выплаты пожизненных алиментов, тысяча долларов ежемесячно, — посмеивалась она. — Когда мы разводились, дела у моего бывшего шли в гору. Он ляпнул своему адвокату, что готов отдать любые деньги, лишь бы избавиться от меня. На суде он заявил, что если я собираюсь снова выйти замуж, то мне надо искать человека, который глух как пень. Если бы не это, я, может, и отказалась бы от алиментов. Он снова женился, у него трое детей, а его бар на Колумбус-авеню захирел. Он постоянно названивает, умоляя снять его с крючка. А я отвечаю, что мне еще не попался подходящий «глухой пень».

В эту минуту Нив охватила неприязнь к Этель, но та вдруг тоскливо добавила:

— Я всегда мечтала о семье, а он не хотел детей. Мы разошлись, когда мне было тридцать семь, через пять лет брака.

У Нив вошло в привычку читать все статьи Этель. Она сразу поняла, что при всей своей болтливости и вздорности писательница та великолепная. За какую бы тему она ни взялась, всегда досконально проверит каждую мелочь.

Вдвоем с продавщицей Нив застегнула чехлы, отдельно упаковала драгоценности и туфли. Затем уложила все в кремово-розовые картонные коробки с надписью «Дом Нив» сбоку. Облегченно вздохнув, она позвонила Этель.

Никто не подошел. Автоответчик не сработал. Значит, Этель с минуты на минуту явится сама, решила Нив. Как всегда, запыхавшись и оставив такси ждать у входа.

К четырем покупатели разошлись, и Нив отпустила служащих. «Черт бы побрал эту Этель! — сердилась она. — Так хочется поскорее домой». Снег все валил и валил. При таком снегопаде скоро и такси не поймаешь. В половине пятого она еще раз позвонила Этель. Потом в пять. И в пять тридцать. «В чем дело?» — недоумевала Нив. Внезапно ей пришла в голову отличная мысль. Она закроет магазин в половине седьмого, как обычно, и по пути домой сама завезет Этель вещи. Пакеты можно оставить управляющему. Таким образом, если Этель вздумается уехать, без новой одежды она не останется.

Диспетчер неохотно принял заказ на такси.

— Леди, мы велели нашим водителям возвращаться. Езда сейчас — сплошная головная боль. Ну ладно, давайте свое имя и номер телефона.

Услышав имя, диспетчер мгновенно сменила тон:

— Нив Кирни! Почему вы сразу не сказали, что вы — дочка комиссара? Не волнуйтесь, доставим вас домой с комфортом.

Такси подъехало без двадцати семь. Они с трудом пробирались по заваленным снегом улицам. Водитель явно был не в восторге от заказа.

— Поторапливайтесь, леди, не то меня снегом завалит.

Этель не открыла дверь. Управляющий — тоже. В особняке было еще четыре квартиры, но Нив понятия не имела, кто там живет. А оставлять одежду незнакомым людям рискованно. Наконец она вырвала чек из книжки, написала на обороте записку и подсунула Этель под дверь: «Все твои вещи у меня. Позвони, когда вернешься». Подумав, добавила телефон — на всякий случай. Затем, сгибаясь под тяжестью коробок и пакетов, вернулась в такси.


Записку Нив забрали, прочитали и скомкали. После чего возобновились поиски стодолларовых купюр. Этель обычно прятала их под коврами или между диванных подушек. Деньги, которые она весело именовала «алиментами слизняка Симуса».


Майлс Кирни никак не мог отделаться от беспокойства, которое терзало его уже несколько недель. Бабушка называла это «шестым чувством». «У меня предчувствие, — говорила она. — Надвигается беда».

Майлс помнил один случай. Когда ему было десять, бабушке прислали из Ирландии фотографию кузена. «У него смерть в глазах!» — заплакала она. Через два часа позвонили и сообщили, что кузен погиб в автокатастрофе.

Семнадцать лет назад Майлс отмахнулся от угрозы Никки Сепетти. У мафии был собственный кодекс чести — они никогда не мстили женам или детям врагов. И вдруг погибла Рената. В три часа дня, когда она шла за Нив через Центральный парк в школу «Святое сердце». Ее убили. Стоял холодный и ветреный ноябрьский день, в парке почти никого не было. Не нашлось ни одного свидетеля, который бы видел, кто подходил к Ренате или увел ее на площадку за музеем.

Майлс сидел у себя в кабинете. В половине пятого позвонил директор «Святого сердца» и сообщил, что миссис Кирни почему-то до сих пор не пришла за Нив. Ей звонили, но дома никого нет. Что случилось? Положив трубку, Майлс уже знал: с Ренатой произошло что-то ужасное. Спустя десять минут полиция обыскивала Центральный парк. Он тоже ехал туда, когда раздался звонок: нашли тело.

В парке полицейские сдерживали толпу зевак и любителей сенсаций. Пресса тоже была тут как тут. Майлс помнил, как слепили его вспышки фотокамер, пока он шел к месту, где лежало тело. Рядом стоял Херб Шварц, его заместитель.

— Майлс, не смотри на нее сейчас. Не надо, — попросил он.

Стряхнув руку Херба, Майлс рухнул на колени на промерзшую землю, убрал покрывало с лица Ренаты. Казалось, она спит. Лицо прекрасно и в вечном покое. Ни следа ужаса, который он столько раз видел на лицах других жертв. Глаза закрыты. Закрыла она их сама в тот последний миг или это сделал Херб? Сначала ему показалось, что на ней красный шарф. Нет. Сколько раз он видел убитых, но в тот момент весь его профессионализм будто испарился. Он отказывался видеть, что ее полоснули по яремной вене, а потом вспороли горло поперек. Багровый от крови воротничок белой лыжной куртки, капюшон соскользнул. Лицо в рамке тяжелых исси-ня-черных волос. Красные лыжные брюки, красная кровь, белая куртка и снег под телом — даже в смерти она выглядела как фотомодель.

Майлсу хотелось обнять Ренату, прижать к своей груди, вдохнуть в нее жизнь. Но он знал, что сейчас трогать ее нельзя, и только поцеловал ее щеки, глаза, губы. На руке остались пятна крови… и у него мелькнула мысль: «Мы встретились в крови и расстаемся в крови».


Майлс пришел в полицию в двадцать один год. На следующий день после налета на Перл-Харбор он записался в армию добровольцем. Три года спустя воевал в Италии, в рядах Пятой армии Марка Кларка. Они брали город за городом. В Понтеси он забрел в церковь. Казалось, там пусто. Но в следующий миг раздался хлопок, и кровь хлынула у него из головы. Резко обернувшись, он увидел немецкого солдата, тот прятался за алтарем. Прежде чем потерять сознание, Майлс застрелил немца.

В себя его привело чье-то прикосновение.

— Пойдем со мной, — прошептал кто-то по-английски, с сильным акцентом.

Майлс соображал с трудом, голова раскалывалась. Глаза слиплись от запекшейся крови. Снаружи стояла кромешная тьма. Вдали раздавались выстрелы. Маленькая девочка — он понял, что рядом ребенок, — повела его пустынными закоулками. Он удивлялся, куда она ведет его, почему одна. Слышал звук собственных шагов по каменным ступеням, скрежет ржавой калитки. Напряженный, быстрый шепот, объяснения девочки. Теперь она говорила по-итальянски. Он не понимал ни слова. Его поддержали, помогли лечь на кровать. Он то проваливался в забытье, то просыпался, чувствуя, как ласковые руки обмывают ему голову, бинтуют.

Первое четкое воспоминание — армейский врач, осматривающий его.

— Не представляешь, как тебе повезло, — буркнул он. — Вчера нас вышибли из города. Плохо пришлось бедолагам, которые не успели удрать.


После войны Майлс воспользовался законом о льготах для демобилизованных солдат и поступил в колледж в Фордем-Роуз-Хилл, всего в нескольких милях от Бронкса, где он вырос. Его отец, капитан полиции, был настроен скептически:

— Мы с трудом заставили тебя окончить школу. Не то чтобы у тебя мозгов не хватало, но ты никогда не любил копаться в книгах.

Четыре года спустя, с отличием закончив колледж, Майлс пошел учиться дальше, в юридическую академию. Отец был в восторге, но предупредил:

— В тебе сидит коп. Не забывай про него, когда получишь всякие мудреные степени.

Юридическая академия. Окружная прокуратура. Частная практика. Тогда он обнаружил, как легко умелому юристу снять с крючка подзащитного, Даже если тот виновен. Майлсу это претило. И он решил стать окружным прокурором.