Накануне прошел дождик, и в прозрачном холодном воздухе далекие горные вершины казались совсем рядом — самое большее, на расстоянии дня пути, а то и часа. Глядя на них, Аш оставил мысли о Белинде и Джордже и стал думать о других вещах — о далекой лунной ночи, когда он шел через такую же равнину к чинаровой роще близ Гулкотской дороги. Интересно, как сложилась судьба Хира Лала? Хорошо бы встретиться с ним снова и частично вернуть долг благодарности за лошадь и деньги. В ближайшие дни Аш возьмет отпуск и… Внезапно он отвлекся от мыслей о прошлом и прищурил глаза, напрягая зрение.

По равнине двигались какие-то тени — явно не домашние животные, ибо поблизости не было деревень. Может, какие-нибудь олени, например чинкара? Трудно сказать, ведь лунный свет часто играет шутки со зрением. Но поскольку неясные фигуры направляются в его сторону и сейчас нет ветра, который донес бы до них его запах, он скоро узнает. Надо только сидеть неподвижно, и они пройдут совсем рядом. Одежда у него одного цвета с камнями, и, если затаиться в тени, он останется почти невидимым даже для зоркого глаза дикого животного.

Сначала Аш испытывал лишь праздный интерес, который в мгновение ока сменился настороженностью, когда лунный свет блеснул на чем-то, что было не оленьим рогом, но неким металлическим предметом. Он видел на равнине людей, а не диких животных, — людей, вооруженных мушкетами.

Когда они приблизились, Аш рассмотрел, что мужчин всего трое, и нервное напряжение разом отпустило. Поначалу он решил, что это налетчики из-за границы, собирающиеся напасть на какую-нибудь спящую деревню и угнать с собой скот и женщин. Но три человека не представляют особой угрозы, и, возможно, это всего лишь повиндахи — представители кочевого племени вроде цыган, обитающие в палатках и ведущие бродячий образ жизни. Хотя вряд ли, ведь сейчас, когда дни снова стали приятно прохладными, мало кто предпочел бы путешествовать пешком ночью. Но кем бы они ни были, Аш не испытывал ни малейшего желания встречаться с ними: причины, побудившие незнакомцев разгуливать по равнине в такой час, почти наверняка неблаговидны, а угонщики скота и разбойники обычно сначала стреляют, а потом задают вопросы. Посему он сохранял неподвижность и радовался тому факту, что тени удлинились, а луна теперь находится за его спиной и светит прямо в глаза приближающимся мужчинам.

Уверенный, что он останется незамеченным, если не пошевелится, Аш расслабился и стал наблюдать за ними с любопытством, смешанным с легким нетерпением. Он начинал замерзать и хотел, чтобы незнакомцы ускорили шаг: пока они не пройдут мимо и не удалятся на приличное расстояние, сам он не сможет покинуть свое укрытие. Аш зевнул, но в следующий миг встрепенулся.

Донесшийся до него едва уловимый звук произвели не мужчины, двигавшиеся к нему по равнине. Он раздался гораздо ближе, где-то позади него, предположительно ярдах в двадцати — тридцати, хотя в такой безветренной тишине любые звуки разносятся на значительное расстояние. Это был всего лишь стук камешка, сдвинувшегося с места, однако, если не считать холма, на котором сидел Аш, равнина на несколько сотен ярдов окрест была совершенно плоской, и никакой камешек не мог сдвинуться с места или столкнуться с другим без посторонней помощи. Аш затаил дыхание, напряг слух и услышал следующий звук, столь же легко узнаваемый, — стук подкованной железом чапли о камень. По меньшей мере еще один человек приближался к холму с противоположной стороны.

Несколько разных предположений молнией пронеслись в голове у Аша, все одинаково неприятные. На границе процветал обычай кровной мести, и, возможно, этот человек собирался напасть из засады на приближающихся мужчин. Или же намеченной жертвой являлся сам Аш — может статься, кто-то, у кого имелись причины ненавидеть разведчиков, заметил его и последовал за ним по пятам. Напрасно он не взял с собой оружия. Но было слишком поздно сожалеть об этом, ибо позади снова раздался стук металла о камень, и Аш осторожно повернул голову и замер в ожидании, напрягшись всем телом, готовый к нападению.

Совсем рядом раздался шорох, словно кто-то задел терновый куст у подножия холма, а несколько мгновений спустя одинокий мужчина стремительно прошагал мимо, не обернувшись. Он прошел слишком быстро, чтобы Аш успел толком разглядеть что-нибудь, кроме высокой фигуры, закутанной в грубое шерстяное одеяло и вдобавок защищенной от ночной прохлады отрезом ткани, намотанным на голову и вокруг шеи. В следующий миг человек превратился в черный силуэт на фоне залитой лунным светом равнины. Если он и был вооружен, то всяко не мушкетом, хотя, возможно, под одеялом скрывался патханский нож. Он явно не заметил Аша и не заподозрил его присутствия. Однако в нем смутно чувствовалась некая вороватая настороженность: он втягивал голову в плечи и постоянно поглядывал направо-налево, словно нервничая и опасаясь погони.

Четверо мужчин встретились ярдах в пятидесяти от холма, остановились и несколько минут разговаривали. Потом они присели на корточки, дабы продолжить беседу в более удобном положении, и Аш увидел вспышку трута, когда они зажгли кальян, чубук которого стали передавать по кругу. Мужчины находились слишком далеко, чтобы он мог услышать что-нибудь, кроме невнятного бормотания и изредка смеха, но он понимал, что, если попытается покинуть свое укрытие, они сразу его заметят и едва ли придут в восторг от присутствия постороннего человека, следившего за ними. Сам факт, что они сочли нужным встретиться в такое время и в таком месте, свидетельствовал об их нежелании афишировать свои дела, и при данных обстоятельствах Ашу представлялось разумным терпеливо сидеть и ждать.

Он ждал почти целый час, с каждой минутой все сильнее замерзая и проклиная себя, дурака, за пристрастие к ночным прогулкам. Но наконец долгое ожидание закончилось. Четверо мужчин поднялись на ноги и двинулись в разные стороны: трое направились обратно к горам, а четвертый вернулся тем же путем, каким пришел. Он снова прошагал всего в нескольких ярдах от холма, и на сей раз луна светила ему в лицо, но он прикрывал рот и подбородок свободным концом тюрбана, так что видными оставались только ястребиный нос и глубоко посаженные глаза. Тем не менее лицо показалось Ашу знакомым. Он явно встречал этого мужчину прежде — он был уверен, хотя сам не знал, откуда такая уверенность. Однако, прежде чем он успел собраться с мыслями, мужчина прошел мимо и исчез за холмом.

Выждав с минуту, Аш осторожно выглянул из-за валунов. Он смотрел вслед высокой фигуре, торопливо шагавшей в направлении Мардана, пока она не скрылась из виду, и лишь потом поднялся на затекшие, замерзшие ноги и пустился в долгий обратный путь к крепости, напрочь забыв про Белинду.

На следующее утро, в ослепительном сиянии сине-золотого осеннего дня, ночное происшествие утратило зловещий оттенок, сообщенный ему призрачным лунным светом, и стало казаться совершенно безобидным. Вероятно, эти четверо мужчин встретились, чтобы обсудить какой-нибудь срочный вопрос, касающийся сугубо племенных интересов, а если они предпочли увидеться ночью, то это их дело. Аш выбросил происшествие из головы и, наверное, никогда больше не вспомнил бы о нем, если бы не случайная встреча в сумерках, состоявшаяся примерно шестью днями позже.

В тот вечер в поло не играли, и потому Аш взял ружье и отправился стрелять куропаток в лесочке у реки, а возвращаясь обратно вскоре после заката, встретил на дороге неподалеку от расположения кавалерийских частей одного человека, совара из своего собственного эскадрона. Последний свет дня быстро мерк, и Аш узнал солдата, только поравнявшись с ним. Ответив на воинское приветствие, он прошел мимо, а потом резко остановился и повернулся, вдруг вспомнив этого мужчину. Он опознал его отчасти по походке — по манере слегка вздергивать одно плечо в такт шагам. Но было еще одно: старый шрам, рассекавший пополам правую бровь, который Аш, сам того не сознавая, успел заметить на лице, мельком увиденном в ярком лунном свете.

— Дилазах-хан…

— Сахиб?

Мужчина повернулся и подошел к нему. Он был патханом из афридиев, и его племя являлось одним из многих, формально подчинявшихся власти эмира Афганистана, но на практике не признававших никаких законов, кроме своих собственных. Ашу пришло в голову, что ночью на равнине Дилазах-хан почти наверняка встречался со своими родственниками, которые принесли ему новости из родной деревни, скорее всего касавшиеся родовой вражды с каким-нибудь соседним племенем, один или несколько представителей которого могли служить вместе с ним в корпусе разведчиков.

Британская территория считалась нейтральной, и кровная месть на ней находилась под запретом. Но по ту сторону границы дела обстояли иначе, и соплеменники Дилазаха, по-видимому, не хотели привлекать к себе внимание. В любом случае он не нарушил никаких законов, подумал Аш, а потому едва ли справедливо выпытывать у него вещи, которые он явно желает сохранить в тайне. В свое время Аш сам страдал и бесился от подобного вмешательства в свои дела, поэтому он не сказал того, что собирался сказать, и, наверное, напрасно: если бы Дилазах испугался, возможно, он изменил бы свои намерения и планы, а тем самым, помимо всего прочего, спас бы свою жизнь. Хотя, воспитанный своей верой в твердом убеждении, что от судьбы не уйдешь, он вряд ли поверил бы, что любые его или еще чьи-то поступки в силах изменить предначертанный ход событий.

В общем, Аш не сказал Дилазаху, что видел его на равнине ночью. Вместо этого он заговорил о каком-то пустяковом вопросе, связанном со школой верховой езды, а потом отпустил совара. Но теперь мысль о ночном происшествии никак не выходила у него из головы и изводила Аша с упорством докучливой мухи, раз за разом садящейся на лицо дремлющего человека. Поэтому он стал обращать на этого совара больше внимания, чем обращал бы в иных обстоятельствах, и в конечном счете пришел к выводу, что тот ему не нравится. Дилазах-хан был хорошим солдатом и более чем приличным кавалеристом — здесь к нему было не придраться. Но в нем чувствовалось что-то такое, что Аш определил для себя словом «ненадежность». Что-то в его поведении, слегка отдающем раболепием (качество в высшей степени нехарактерное для представителя пограничного племени), и в манере отводить глаза, избегая встречаться взглядом с собеседником.

— Я не доверяю этому Дилазаху, — признался Аш в разговоре с командиром эскадрона. — Я видел одну-две лошади с похожим выражением глаз и не согласился бы купить такую даже за фунт чая.

— Дилазах? Да ну, чепуха, — сказал командир эскадрона. — А что он натворил?

— Да ничего. Просто… я не знаю. У меня от него холодок по спине, вот и все. Я видел его на равнине однажды ночью…

Аш описал ночное происшествие, но командир эскадрона лишь рассмеялся, небрежно пожал плечами и дал объяснение, аналогичное первоначальному объяснению самого Аша:

— Ставлю десять против одного, что между его соплеменниками и жителями соседней деревни вышла ссора и они просто хотели предупредить парня, чтобы держал ухо востро, когда пойдет в следующее увольнение, потому что его кузен Хабиб на днях застрелил сына деревенского старосты, Али, а родственники Али открыли охоту на всех родственников Хабиба. Будьте уверены, именно так и обстоит дело.

— Я тоже сначала так подумал, но этого не может быть, ведь он пришел на встречу с ними. А значит, они договорились загодя. О встрече, я имею в виду.

— Почему бы и нет? Вероятно, они уведомили Дилазаха запиской, что у них есть новости для него. Если речь шла об убийстве, они не рискнули бы войти в подробности.

— Возможно, вы правы. Но все равно у меня такое ощущение, что за парнем следует приглядывать.

— Ну так приглядывайте, — добродушно согласился командир эскадрона таким тоном, словно предлагал малому ребенку пойти поиграть.

Аш покраснел и прекратил разговор. Но он не забыл о нем и чувствовал достаточный интерес к делу, чтобы попросить Ала Яра навести справки о происхождении и прошлом совара Дилазах-хана.

— В рисале служат еще пять человек из его клана, — доложил Ала Яр. — Все они гордые свирепые мужчины — афридии, поступившие на службу в корпус из соображений иззата, то есть чести, и из любви к сражениям. А также, возможно, потому, что их клан раздирает родовая вражда, а здесь никто не может неожиданно напасть на них из засады и застрелить. Двое из них служат в вашем собственном подразделении: Малик-шах и Лал Мает.

— Знаю. Оба они хорошие люди — лучшие из лучших. Я десять раз ходил на шикар с Маликом, а что касается Лал Маета…

Ала Яр поднял руку.

— Выслушайте меня. Я еще не закончил. Их клан очень маленький, и все они связаны родственными узами, приходясь друг другу троюродными, четвероюродными и, возможно даже, пятнадцатиюродными братьями или племянниками друг другу. Однако дело в том, что никто из них не любит своего родственника Дилазаха. Они говорят, что он обманщик и пройдоха, и не доверяют ему, как и вы.

— Почему? Из-за чего?

— О, из-за множества разных незначительных поступков, совершенных в детстве. Вы знаете, как оно бывает с детьми: один из них постоянно врет, обманывает и ябедничает старшим, а товарищи по играм недолюбливают его. И даже когда они становятся взрослыми, неприязнь не проходит. Все остальные были недовольны, когда Дилазах вступил в ряды разведчиков; они говорят, что не понимают, зачем ему это понадобилось, ибо такой поступок для него нехарактерен. Но он пришел с добрым конем, и он искусный наездник, да и стрелок отличный — он добился своего места в честном соревновании с другими претендентами, а поскольку офицеры отзываются о нем положительно, его сородичам не на что жаловаться, и из чувства клановой гордости они будут защищать и поддерживать парня. Тем не менее они по-прежнему недолюбливают Дилазаха. В свое время он каждому из них учинил какую-нибудь пакость — речь идет всего лишь о детских выходках, но мужчины, как я уже сказал, ничего не забывают.

Спросите Малика или Лал Маета, когда в следующий раз отправитесь с ними на охоту.

Аш так и сделал. Но не узнал ничего сверх того, что рассказал Ала Яр.

— Дилазах? Да он чистая змея, — сказал Малик-шах. — У него холодная кровь, и с языка каплет яд. Когда мы были детьми…

И он поведал длинную историю о детской шалости, закончившейся суровым наказанием и слезами для всех, кроме Дилазаха, который, собственно, затеял все дело, но потом выдал своих товарищей старшим, а сам избежал последствий с помощью наглой лжи. Было ясно, что давняя обида до сих пор не прошла, однако Малик признал, что год службы в полку изменил Дилазаха до неузнаваемости.

— Из него вышел хороший солдат, и когда нас, разведчиков, снова пошлют воевать, возможно даже, он заставит гордиться собой всех нас, и свой клан тоже. И все же странно, что он пожелал служить сиркару и подчиняться требованиям дисциплины. Я считал, что человек вроде него никогда не выберет такой образ жизни. Однако — кто знает? — может, он совершил какое-нибудь убийство, после которого оставаться в наших горах стало для него слишком опасно, и потому решил временно укрыться здесь. Он не единственный, кто так поступает!

Малик рассмеялся, и Аш, хорошо знавший, что последнее утверждение в полной мере соответствует истине, не стал продолжать разговор на эту тему. Но уже через несколько дней стало ясно, почему Дилазах-хан вступил в ряды разведчиков. И оказалось, что недоверие к нему сородичей и подозрения Аша были вполне обоснованными.

12

Луна не светила той ночью, когда Дилазах исчез из Мардана, прихватив два карабина, находящихся на вооружении кавалерии: свой собственный и еще один. И никто не видел, как он покидал крепость, ведь он, как и Малик, при желании мог двигаться бесшумно, словно тень.

Он нес караул в последнюю смену перед рассветом, патрулируя расположение своей части на пару с одним солдатом, и не зарезал своего напарника, вероятно, потому лишь, что не хотел навлекать на себя кровную месть его родственников, а не потому, что сколько-нибудь ценил человеческую жизнь. Второй часовой получил сильное сотрясение мозга и смог рассказать о случившемся лишь спустя некоторое время. Он, понятное дело, совершенно не ожидал нападения со стороны товарища и не помнил, как все произошло, но было очевидно, что Дилазах оглушил его ударом приклада, а потом засунул кляп в рот, связал снятым с него тюрбаном и оттащил в густую тень за пределами слышимости для спящего лагеря. Негодяй удрал под покровом тьмы, и прошло не менее часа, прежде чем приглушенные стоны связанного человека разбудили одного из солдат, ибо конные патрули, галопом пустившиеся прочесывать местность в поисках беглеца, вернулись ни с чем.

К вечеру найти Дилазаха так и не удалось, а на следующее утро командующий корпусом осведомился, сколько еще членов его клана служат в полку. Все они были вызваны к нему в кабинет и получили приказ снять все обмундирование и снаряжение, являвшееся собственностью корпуса. Они молча подчинились и один за другим сложили вещи в кучу на покрытом циновкой полу, а потом вернулись на свои места и стали по стойке «смирно».

— А теперь ступайте прочь, — сказал командующий. — И не показывайтесь мне на глаза, покуда не вернете в полк обе винтовки.

Мужчины вышли, не проронив ни слова, и никто не поставил под сомнение справедливость действий начальника, кроме Аша, для которого произошедшее стало кульминацией исключительно тяжелой недели. Побелев от гнева, Аш яростно заявил командиру эскадрона:

— Он не имел права поступать так! Они-то здесь при чем? Это не их вина! Да ведь они… ведь они даже не любили этого парня! Никогда не любили.

— Они принадлежат к одному клану, — спокойно объяснил командир эскадрона, — а наш начальник тертый калач и знает, что делает. Он хочет, чтобы похищенные карабины вернулись в полк, поскольку не может допустить, чтобы такого рода оружие использовалось на перевалах, и поскольку мы не вправе позволить, чтобы одному из наших солдат сошла с рук такая выходка. Это навело бы на преступные мысли множество других людей. Нет, он сделал единственное, что мог сделать в данной ситуации. Это вопрос иззата. Дилазах опозорил свой клан, и его сородичи вернут карабины обратно в собственных интересах. Вот увидите. Они наверняка подозревают, куда он направился, и, скорее всего, в течение двух суток вернутся сюда с винтовками.

— Ну и что с того? — осведомился Аш. — Их заставили снять форму и прогнали прочь — наказали и публично разжаловали за дело, к которому они не имеют ни малейшего отношения. Наказать следовало бы меня или вас! Я знал, что этот парень затевает неладное, и вы тоже знали. Я предупреждал вас, но вы отмахнулись от меня, словно я рассказал вам какую-то глупую сказку. Но все же я мог сделать что-нибудь, чтобы предотвратить случившееся, а Малик и остальные не могли. Это нечестно!

— Ох, бога ради, повзрослейте же наконец, Панди! — рявкнул командир эскадрона, теряя терпение. — Вы ведете себя как двухлетний ребенок. Да что за бес в вас вселился? Вы ходите злой как черт последние несколько дней. Как у вас со здоровьем?