Аш не видел смысла в продолжении разговора, который мог привести лишь к потере самообладания, а следовательно, и к потере престижа одним из представителей Каридкота — скорее всего, им самим, ибо он редко испытывал такой гнев. С него хватало одного сознания, что он потерял Джули, но обнаружить вдобавок, что ее будущий муж — мерзкий урод, преждевременно состаренный развратом и невоздержностью, и подлец, способный отказаться от своего слова, прибегнуть к шантажу и даже оскорблять Джули в присутствии своих советников, — это было уже слишком.

Самый факт, что такое гнусное существо смеет требовать плату за великую честь сделать Джули своей женой, казался нестерпимым, и Аш понимал, что рано или поздно он даст волю своим с трудом сдерживаемым чувствам и выскажется откровенно, в выражениях недипломатичных и совершенно непростительных.

Поэтому он резко завершил переговоры, решительно заявив, что, к сожалению, выдвинутые визирем условия абсолютно неприемлемы и выполнены не будут, а затем, предупреждая дальнейшие доводы, поднялся на ноги, коротко поклонился ране и удалился с соблюдением всех правил приличия, сопровождаемый кипящими гневом представителями Каридкота.

28

Эскорт ждал их в наружном дворе, и они сели на лошадей в угрюмом молчании и не обменялись ни словом, пока ехали обратно по узким городским улицам и проезжали под громадной аркой Слоновых ворот, где изнывающие от безделья часовые открыто заухмылялись при виде их.

Долина мерцала, подернутая знойным маревом, и в выходящих на нее фортах, расположенных на холмах справа и слева от города, не наблюдалось признаков жизни, поскольку гарнизоны отдыхали в тени. Но пушечные дула зловеще чернели на фоне высушенного солнцем камня, и Аш пристально посмотрел на них, мысленно отметив количество орудий, и резко сказал хриплым от ярости голосом:

— Это моя вина. Я должен был положиться на собственное суждение и не позволять напыщенному политическому офицеру отдавать мне приказы и выговаривать мне за неуместную подозрительность, оскорбляющую правящего князя. Много он знает! Этот вероломный старый паук все заранее спланировал, и мы сделали именно то, чего он ждал от нас: безропотно вошли в расставленную западню.

— Это ужасно, ужасно, — простонал Кака-джи. — У меня в голове не укладывается… Мыслимо ли, чтобы рана отказался платить? Чтобы платить пришлось нам?

— Не волнуйтесь, Рао-сахиб. Мы не будем платить, — отрывисто сказал Аш. — Он просто блефует.

— Вы так считаете? — спросил Мулрадж. — Хм. Хотелось бы разделять вашу уверенность. В этих фортах у него достаточно пушек, чтобы обратить долину в пыль, и все они направлены на наш лагерь. Если дело дойдет до сражения, у нас не будет ни шанса на успех, ибо что значат мечи и мушкеты против каменных стен и тяжелых орудий?

— До сражения дело не дойдет, — отрезал Аш. — Он не посмеет.

— Будем надеяться, вы правы. Но я бы не стал биться об заклад, что так оно и будет. Раджпутанские князья могут по своим соображениям лицемерно заверять Британию в преданности, но в пределах своих владений они по-прежнему обладают огромной властью, и даже сахибы из политического департамента, как вы видели, предпочитают оставаться глухими и слепыми ко всему, что творят эти правители.

Аш язвительно заметил, что на сей раз остаться глухим или слепым будет трудно, так как он намерен поднять шум вокруг случившегося. Он собирается написать подробный доклад политическому офицеру и сегодня же отправить письмо с нарочным.

— Это было бы хорошо, — согласился Мулрадж и задумчиво добавил: — Впрочем, не думаю, что ваш нарочный доберется до адресата: у них дороги хорошо охраняются. Вдобавок вчера вечером мои лазутчики сообщили одну вещь, которая мне не понравилась: они доложили, что город и форты могут переговариваться без слов.

— То есть посредством сигнализации? — встревожился Аш.

— Значит, вам об этом известно? И что, такое действительно возможно?

— Разумеется. Это очень просто. Это делается флажками: вы подаете ими определенные сигналы и… ладно, слишком долго объяснять. Я покажу вам когда-нибудь.

— Ага, но здесь это делается не флажками, а полированными серебряными щитами, которые ловят солнечный свет и вспышками посылают предупредительные сигналы, видные на расстоянии многих миль.

— Да нет, это все сказки, — сказал Аш разочарованно.

Его скептицизм был понятен: хотя он читал о североамериканских индейцах, которые издавна передавали зримые послания с помощью дыма, похожий способ сообщения, описанный Мулраджем и впоследствии получивший название гелиографии, тогда еще не стал известен индийской армии (и не получит применения в ближайшие годы). Посему Аш отмахнулся от этой информации как от вымысла и заметил, что не стоит верить всему, что болтают люди.

— Я и не поверил, — резко ответил Мулрадж. — Но мои лазутчики говорят, что в Бхитхоре такой способ сообщения не новость и что им пользовались с незапамятных времен. По слухам, этот секрет принес сюда один городской торговец, который много путешествовал и научился такому приему у чинни-логов, — он имел в виду китайцев, — за много лет до установления власти британской Компании. Так или иначе, не приходится сомневаться, что за всеми нашими передвижениями будут следить и незамедлительно о них докладывать и что ни один наш посыльный не покинет лагерь незамеченным. Они будут наготове и перехватят его. А даже если кому-нибудь и удастся проскользнуть сквозь расставленные бхитхорцами сети, я готов поставить пятьдесят золотых мухуров против пяти рупий, что он привезет от сахиба из политического департамента ответ, предписывающий вам проявлять крайнюю сдержанность и не делать ничего такого, что может рассердить рану.

— По рукам, — коротко ответил Аш. — Вы проиграете, поскольку представителю политического департамента придется принять меры.

— Я выиграю, друг мой, поскольку ваше правительство не хочет ссориться с князьями. Любая ссора может привести к кровопролитию и вооруженному восстанию, а это означало бы расформирование полков и огромные денежные траты.

К несчастью, Мулрадж оказался прав в обоих пунктах.

Аш отправил подробный отчет о последних событиях, но по прошествии четырех-пяти дней нарочный с ответом так и не вернулся. И только после настойчивых расспросов и резких протестов, выраженных визирю, выяснилось, что посланцу не удалось уехать дальше конца ущелья, где его задержали и посадили в тюрьму форта по ложному обвинению. (Как было сказано, его ошибочно приняли за гнусного бандита, о каковой ошибке глубоко сожалеют.) Второй посыльный отправился в сопровождении двух вооруженных солдат. Они вернулись через три дня, пешком, и рассказали, что уже за пределами княжества, милях в двадцати от границы, они подверглись нападению шайки разбойников, которые обобрали их дочиста, отняли лошадей и предоставили им, голым, раненым и лишенным пищи, самим искать обратную дорогу.

Аш заявил, что следующим посыльным станет он сам и поедет с вооруженным эскортом из пятнадцати отборных солдат каридкотской армии, метких стрелков все до одного. И хотя в действительности он этого не сделал, не желая оставлять лагерь в такое время, когда рана и советники находятся далеко не в лучшем расположении духа, а их возмущенные гости кипят гневом, он выехал с настоящим посыльным и эскортом и проделал с ними часть пути, повернув обратно, когда отряд удалился на значительное расстояние от Бхитхора.

Аш не видел предупредительных солнечных сигналов, часто мигавших позади их отряда на высокой городской крыше и наружных стенах двух охраняющих долину фортов. Но Мулрадж видел и ухмылялся, наблюдая за ними. Его лазутчики не бездействовали, и код оказался очень простым — гораздо проще, чем сложный код из точек и тире, который сахиб называл «морзе» и пытался ему объяснить. Бхитхорцы по недомыслию не считали нужным тратить усилия на такие вещи и, подобно краснокожим индейцам, ограничивались лишь самым необходимым. Их код был образцом простоты: один длинный световой сигнал означал «враг»; три длинных подряд говорили «друг, не нападать»; серии коротких вспышек, следовавших за каждым из этих сигналов, указывали на количество врагов или друзей, вплоть до двадцати, а любое большее количество обозначалось лихорадочным миганием вспышек. Дополнительное перемещение сверкающего щита вправо-влево означало, что человек или люди, о которых идет речь, передвигаются верхом, а не пешком, тогда как несколько широких круговых движений щитом являлись приказом к задержанию. Ответом обычно служила одна короткая вспышка, переводившаяся как «сообщение принято и понято». Никаких других сигналов не было — этих Бхитхору вполне хватало.

Мулрадж с довольной ухмылкой пронаблюдал за частыми вспышками, сообщавшими «друзья, не нападать», и под конец рассмеялся: он знал, что Аш собирается повернуть обратно, когда они благополучно пересекут границу, и был уверен, что на сей раз попыток устроить засаду не последует. Рана не рискнет напасть на хорошо вооруженный отряд, возглавляемый самим сахибом, а к тому времени, когда выяснится, что сахиба с ними больше нет, будет уже поздно инсценировать очередное несчастливое происшествие.

Все это заняло довольно много дней. Но они не тратили времени даром. Люди, не имевшие палаток, занимались строительством шалашей для защиты от палящего солнца и ночной росы, и, хотя Бхитхор отнюдь не изобиловал лесами, Мулрадж — предвидя длительное пребывание здесь и беспокоясь о лошадях, поскольку установилась жаркая погода, — поставил людей валить метельчатые пальмы и алые деревья дак, и вскоре на территории лагеря выросли два десятка крепко сколоченных навесов, крытых пальмовыми листьями и озерным тростником.

Аш и его панчаят, со своей стороны, чуть ли не ежедневно наносили визиты во дворец, где вели бесконечные споры с визирем и одним из двух старших министров, а иногда с самим раной, пытаясь разрешить тупиковую ситуацию и убедить последнего выполнить свои обязательства или хотя бы умерить свои требования. Они также устроили несколько торжественных обедов для него и его придворных, советников и вельмож, а один раз, когда рана передал, что не может присутствовать из-за мучительного приступа фурункулеза, они предложили ему воспользоваться услугами Гобинда в надежде, что неоценимый хаким Кака-джи сумеет облегчить боль и таким образом снискать расположение правителя.

Гобинд не только успешно снял боль, но и добился полного исцеления пациента от недуга, перед которым были бессильны собственные хакимы раны. Благодарный пациент наградил своего спасителя горстью золотых мухуров и подарил Кака-джи золотое кольцо с огромным рубином, однако его позиция относительно условий брачного договора осталась неизменной. Несмотря на все положительные результаты, достигнутые Ашем и его товарищами, они с таким же успехом могли обращаться со своими доводами к колоннам Диван-и-Ама и устраивать торжественные обеды для местных голубей; а когда наконец вернулся посыльный с долгожданным ответом от политического офицера, письмо оказалось почти в точности таким, как предсказывал Мулрадж.

Политический офицер майор Спиллер признавался, что сильно встревожен сообщением капитана Пелам-Мартина. Он мог лишь предположить, что капитан Пелам-Мартин либо неверно понял предложения раны, либо не обнаружил должного терпения в общении с правителем и его министрами. Майор отказывался верить, что рана намерен нарушить свое слово, но он допускал возможность обоюдных заблуждений: вероятно, стороны неправильно поняли друг друга. Он советовал капитану Пелам-Мартину действовать без излишней поспешности, но с величайшей осторожностью и, указав на необходимость проявлять Такт, Любезность и Выдержку, напоследок выразил надежду, что капитан Пелам-Мартин сделает все возможное, чтобы избежать ссоры с правящим князем, который всегда был преданным приверженцем британских властей, а следовательно…

Аш молча вручил Мулраджу пять рупий.

Мяч опять отпасовали на его половину поля, и он понял, что ему придется вести переговоры без всякой помощи со стороны политического департамента — во всяком случае, в ближайшее время. Если он успешно справится с делом — что ж, прекрасно. А если нет, тогда он, и только он один, будет повинен в неудаче. Короче говоря, капитану Пелам-Мартину вменят в вину неспособность проявить такт, любезность и выдержку, а британские власти, располагая столь удобным козлом отпущения, по-прежнему останутся в превосходных отношениях и с Каридкотом, и с Бхитхором. Перспектива не из приятных.

«Я проигрываю так или иначе», — горько заключил Аш.

Он провел еще одну бессонную ночь (в последнее время их было слишком много), измышляя способ передать весточку Джули и гадая, почему она не пытается связаться с ним, зная, как он тревожится о ней. Ее молчание — хороший знак или дурной? Если бы он знал, ему было бы легче держаться нынешней линии поведения. Но пока он ничего не знает, остается опасение, что, если он продолжит вести переговоры с терпением и осторожностью, рекомендованными политическим офицером, промедление окажется губительным для Джули.

Аша пугал фактор времени. По идее, бракосочетание должно было состояться через несколько дней после прибытия невест в Бхитхор, и, очевидно, Джули (как и ему самому) не приходило в голову, что может быть иначе. Но вот уже три недели прошли за бесплодными переговорами, и минуло почти два месяца после ночи песчаной бури. Если ее надежды исполнились и она забеременела, вскоре почти не останется возможности выдать ребенка за родившегося прежде срока отпрыска раны. А если на сей счет возникнут хоть какие-то сомнения, Джули и ребенок умрут, как пить дать. Это будет проще простого. Ни один из представителей британской власти не задаст никаких вопросов, ибо смерть от родов — самое обычное дело и известие, что младшая рани Бхитхора скончалась, рожая недоношенного ребенка, ни у кого не вызовет удивления. Если бы только Джули прислала весточку! Она уже должна знать…

Той ночью Аш не сомкнул глаз. Он смотрел, как звезды медленно движутся в своих сферах и бледнеют в желтом зареве очередного рассвета, а когда солнце взошло, он снова отправился с Мулраджем и остальными в город (уже в четвертый раз на неделе), на встречу с визирем, которая оказалась не успешнее всех предыдущих.

В четвертый раз подряд их заставили ждать в передней более часа, а когда наконец впустили, они опять ничего не добились. Ситуация оставалась тупиковой. Рана не сомневался в своей победе и не собирался сдавать позиции, которые считал неуязвимыми. Напротив, он дал понять, что может даже потребовать более крупную сумму за женитьбу на дочери иноземки на том основании, что ему придется много заплатить жрецам за свое очищение после вступления в брак с такой женщиной. Данное мероприятие обойдется весьма дорого, намекнул визирь, и при существующих обстоятельствах требования жениха нельзя считать необоснованными.

Аш, отвечая от имени Каридкота, указал, что все это подробнейшим образом обсуждалось более года назад. Ничто не было сокрыто от представителей Бхитхора, и достигнутая договоренность была признана удовлетворительной обеими сторонами. Следует ли заключить, что бхитхорские эмиссары не имели полномочий выступать от лица своего правителя? А если они злоупотребили своими полномочиями, безусловно, ране не составило бы труда по возвращении послов отправить в Каридкот депешу о прекращении переговоров до того времени, когда он сможет поручить более компетентным людям возобновить обсуждение условий брачного договора. По крайней мере, рана мог остановить свадебную процессию, пока она не удалилась на значительное расстояние от своего княжества, а не позволять ей закончить путешествие. Подобное поведение, заявил Аш, не совместимо с достоинством и честью князя, а поскольку расходы на дорогу были огромными, об отказе от выплаты второй половины выкупа за принцессу Шушилу или о какой-либо прибавке к сумме, уже выплаченной за ее сводную сестру Анджули-Баи, не может идти и речи.

В ответ визирь пообещал поставить своего господина в известность о позиции Каридкота и выразил уверенность, что дело в конце концов будет улажено к удовлетворению обеих сторон. И на этой до боли знакомой ноте встреча завершилась.

— Интересно, сколько еще времени они будут упорствовать? — спросил Аш на обратном пути в лагерь.

Мулрадж пожал плечами и угрюмо ответил:

— Пока мы не сдадимся.

— В таком случае, похоже, мы здесь задержимся надолго, ибо я не намерен поддаваться на шантаж, и чем скорее они поймут это, тем лучше.

— Но что еще мы можем сделать? — простонал Кака-джи. — Возможно, если мы предложим ему…

— Ни одной аны, — резко перебил Аш старика. — Ни одного пи. Рана заплатит все, что должен. И даже больше, гораздо больше.

Мулрадж ухмыльнулся.

— Шабаш, сахиб. Смело сказано! Но позвольте полюбопытствовать, как вы собираетесь добиться этого? Ведь в западне-то находимся мы, а не он. И мы не можем захватить форты, даже если нападем ночью.

— Я не намерен ничего захватывать, тем более форты. И не намерен пороть горячку, — горько добавил Аш. — Никто не скажет, что я действовал опрометчиво или не проявил должного терпения. Я собираюсь дать ране столько времени, сколько он захочет, и посмотреть, чье терпение иссякнет первым: мое или его. Или Бхитхора.

— Бхитхора?

— Разумеется. Разве мы не гости княжества? А в качестве таковых разве мы должны тратиться на свое пропитание и прочие нужды? Безусловно, содержать гостей — привилегия хозяина. В ближайшем времени лавочники, земледельцы, скотоводы и все, кто снабжает нас продуктами, топливом и фуражом, потребуют платы. И от нас они ничего не получат, обещаю вам. Рана и его советники вскоре поймут, что расходы на наше содержание значительно превосходят сумму, которую они с нас требуют, и, возможно, по зрелом размышлении они решат, что для них будет дешевле пойти на уступки.

Впервые за несколько недель Мулрадж рассмеялся, и лица остальных прояснились.

— Арре, а ведь верно, — сказал Мулрадж. — Об этом я не подумал. Пожалуй, если мы пробудем здесь достаточно долго, эти вероломные сыновья бесчестных матерей еще и заплатят нам, лишь бы мы убрались поскорее.

— Или возьмут, что хотят, силой? — предположил Кака-джи, уныло мотнув головой в сторону ближайшего форта. — Ну да, сахиб, вы так не думаете, я знаю, и мне хотелось бы разделять ваше мнение. Но я не уверен, что рана воздержится от применения силы, коли поймет, что не может добиться желаемого мирными средствами.

— То есть шантажом и блефом? — язвительно спросил Аш. — Но таким приемом, как блеф, могут пользоваться оба игрока, отец, какового обстоятельства эти бесчестные макаки не принимают в расчет. Ладно, мы сыграем с ними по их правилам.

Он отказался пояснить свои слова, и, по правде говоря, в тот момент в голове у него не было единой мысли, помимо твердой решимости отказать ране во всех требованиях и заставить его выплатить все до последнего гроша. Сейчас Ашу надлежало действовать с оглядкой, хотя бы для того, чтобы показать политическому офицеру, что он сделал все возможное для мирного урегулирования вопроса и проявил терпение, которому позавидовал бы сам Иов. Если эта цель будет достигнута, а рана по-прежнему останется непреклонным, то Аша едва ли станут винить, когда он пойдет на более действенные меры, дабы образумить сторону жениха. Но что бы ни случилось, он не должен терять самообладания.