Маркус закончил работу и сложил инструменты.

— Подвезти вас до дома, миссис Рэндал? — спросил он, надевая сюртук.

Френсис согласилась.

Пока она мыла руки и приводила себя в относительный порядок, фаэтон подвели к крыльцу.

— А вы не боитесь, что вас увидят с судомойкой? — шутливо спросила она, когда фаэтон тронулся.

— Если судомойка так мила и добра, как вы, то я горд тем, что она сидит со мной рядом.

— Вы мне льстите!

— Но скажите, зачем этот маскарад?

— Просто я не хочу, чтобы тут знали, что я графиня Коррингам, иначе все будут стесняться.

— А миссис Томас тоже не знает?

— Может, и знает, но уважает мое желание.

— А дамы из благотворительного комитета?

— Нет, конечно. Маркус засмеялся.

— Да уж, они наверняка бы подумали, что вы сошли с ума. — Он посмотрел на ее руки. День был теплый, и Френсис не надела перчаток. Кожа на руках была сухая, ногти на некоторых пальцах сломаны. — А как вы объясните это?

— Ну, хорошее мыло и маникюр делают чудеса, да и потом, в обществе я чаще всего бываю в перчатках.

— Я сохраню ваш секрет, если вы сохраните мой.

— Ваш? — Уж не собирается ли Маркус сказать ей правду?..

— Что я мистер Маркус Стенмор и ничего более.

— Так вы собираетесь еще прийти?

— Собираюсь. Мне никогда не было так хорошо, как сегодня.

— Угу. Мне только непонятно одно: почему вы чувствуете себя так свободно с сиротами и так ласковы с ними, а с собственной дочерью такой неприступный?

— Именно потому, что она моя дочь. Я хочу, чтобы у нее было все, чтобы она была само совершенство и удачно вышла замуж. Хочу быть хорошим отцом и ужасно боюсь, что у меня не получится. А среди этих детей я ни о чем таком не задумываюсь.

— Но почему у вас должно не получиться?

— Трудно объяснить. У моего отца не получилось, хотя он этого так и не понял. — Маркус с улыбкой посмотрел на Френсис. — Вам в самом деле это интересно? Это старая история.

— Так или иначе она повлияла на всю вашу жизнь, и чем скорее вы это осознаете, тем быстрее освободитесь.

— Мудрая Фэнни. Скажите мне, почему вы сумели направить свою жизнь по выбранному вами пути, а меня несло по течению, я делал то, что от меня ожидали, и в результате всегда чувствовал себя неудовлетворенным?

— Это правда? — мягко спросила Френсис.

— Да, с самого рождения. Прежде всего я должен был всегда помнить, что я наследник герцога и мне надлежит быть безукоризненно вежливым с равными, а тем, кто ниже, не давать забыть ни на минуту, что они ниже. Но самым главным было правильно жениться. Все это вбили мне в голову еще до того, как я стал интересоваться прекрасным полом… — Маркус хохотнул. — И надо признаться, со мной это случилось довольно рано.

— В это я могу поверить. — Френсис натянуто улыбнулась. Главное — сохранять спокойствие, ничего иного ей не остается.

— Я как раз закончил Кембридж и вернулся в Лоскоу-Корт, где стал помогать отцу управлять поместьем, когда к нам приехала Маргарет Конно со своими родителями. Все старались нас свести. Собственно, ее и мои родители сразу решили, что поженят нас чуть позже. Это было еще до того, как мы с вами встретились. Свадьба была намечена на осень восьмисотого года. В то лето Маргарет должна была выйти в свет, но родители предупредили ее, чтобы она ни на кого не заглядывалась. Я же решил последний раз глотнуть свободы до того, как она приедет в Лондон с родителями, и вот тогда я встретил вас.

— Действительно, старая история.

— Я умолял отца освободить меня, но он был непреклонен. Я же опозорю семью, к тому же он оставит меня без гроша и наследником станет мой младший брат Джон. Так он сказал. Я ответил, что мне все равно. Он спросил, как в таком случае я собираюсь обеспечить жену, тем более что она нищая.

Я вспылил, сказал, что как-нибудь обойдусь, но потом подумал, что не имею права обречь вас на прозябание в нищете; к тому же я был уверен, что ваша мать все равно этого не допустит. И все-таки я колебался. И вот тогда отец сказал, что моя мать серьезно больна и мое сумасбродство ее убьет. Я очень любил свою мать и потому сдался.

— И?..

— Наш брак был ужасен. Бедная Маргарет в то лето тоже в кого-то влюбилась. Меня она возненавидела и внушила эту ненависть детям.

— Лавиния вовсе не ненавидит вас.

— Нет? Она меня боится, вы сами говорили. А это еще хуже, потому что мой отец внушал мне ужас. Он был жестоким человеком, и всякое нарушение его правил грозило мне побоями. Мне кажется, это доставляло ему удовольствие. Я Лавинию ни разу и пальцем не тронул, а она все равно меня боится.

— Потому что она вас не знает, она никогда не видела вас добрым, Маркус. Она милая девочка, но ей нужно знать, что вы ее любите и поддержите, что бы она ни сделала.

— Легко вам говорить.

— Вовсе не легко. Мне пришлось завоевывать доверие детей моего мужа. Они были уверены, что я постараюсь вытеснить память об их матери, и мне понадобилось много терпения, чтобы переубедить их.

— Мне даже завидно, когда я смотрю на вас. А теперь Винни на вас молится.

— Не преувеличивайте, просто мы с ней нашли общий язык.

— А мы с вами, моя дорогая, сможем найти общий язык?

Это “моя дорогая” чуть не выбило Френсис из колеи, но она быстро справилась с собой.

— Ну что вы, ваша светлость, мы прекрасно понимаем друг друга, — сказала она беспечным тоном.

Маркус спрыгнул на землю, распахнул дверцу и протянул руку Френсис.

— Если это так, то к чему это официальное обращение?

— Да затем, ваша светлость, — улыбнулась Френсис, — что мы снова в реальном мире. Я больше не миссис Рэндал, а графиня Коррингам, ну а вы из мистера Стенмора превратились в его светлость герцога Лоскоу.

— Ну что ж, тогда его светлость надеется увидеть ее милость на маскараде у леди Уиллоуби в следующую среду.

— А как я вас узнаю? Вы будете аристократом или разбойником?

Маркус засмеялся.

— Сами увидите! — Он дернул поводья, и фаэтон тронулся.

Френсис медленно пошла к дому. Рассказ Маркуса о пережитом только обострил ее чувства, она любила его сейчас сильнее и глубже, чем когда-либо, и от мысли, что потеряно столько лет, ей захотелось плакать. Но полно, были ли эти годы потеряны?

Она не погрузилась в пучину отчаяния, вышла замуж и прожила достойную жизнь с супругом, человеком благородным и добрым. Она не бездарна, ее способности идут на пользу людям, у нее много друзей.

Лишь бросившись в изнеможении на кровать в своей спальне, Френсис сообразила, что Маркус не упомянул ни единым словом о миссис Пул и ее ребенке. Он далеко не во всем открылся ей. Кое-что все же утаил.

Глава девятая

— Может, королева? — предложила Роуз. — Королева Елизавета? Или какая-нибудь греческая богиня, не помню, как ее там звали…

— Нет, Роуз, так все одеваются на маскарадах, а я хочу что-нибудь оригинальное.

— Может, какое-нибудь животное? — предложила неутомимая Роуз.

— Но я же запарюсь в меховом костюме, — засмеялась Френсис. — Кроликом, что ли, одеться? У герцога чувство юмора порой хромает, еще подумает, что я над ним смеюсь.

А Грили уже объявил, что герцог Лоскоу ждет ее внизу и желает с ней поговорить.

— Я провел его в гостиную, миледи, — сообщил дворецкий и озабоченно добавил: — Он чем-то очень встревожен.

— Скажи ему, я сейчас спущусь.

Френсис поправила прическу и пошла в гостиную.

— Милорд, что-то случилось? Надеюсь, не с леди Лавинией?

— При чем тут Лавиния? Я пришел совсем по другому поводу.

Ага, значит, до него дошла сплетня. Сейчас полетят искры.

— Может, сначала выпьете чего-нибудь? Чаю? Мадеры? Чего-нибудь покрепче?

— Спасибо, не надо.

— Садитесь, пожалуйста.

Он прошагал к окну, потом обратно и наконец сел напротив Френсис.

— Мой сын удрал из школы и оказался в каком-то игорном притоне, куда я и сам вряд ли решился бы войти…

— Мне очень жаль, но какое отношение это имеет ко мне?

— Его затащил туда ваш пасынок.

— Да вы что? Быть такого не может!

— Дункан никогда не лжет, мадам, я ему верю.

— В таком случае глубоко сожалею. Но думаю, это просто юношеская выходка, и ничего больше. Птенцу хочется опробовать крылья.

— Очень меткая метафора. Этот лоботряс, ваш сын, так заморочил голову этому самому птенцу, что тот взлетел чересчур высоко и опалил себе крылья, ни перышка не осталось.

Френсис с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться.

— Вы преувеличиваете, я уверена.

— По-вашему, проиграть две тысячи — это преувеличение?

У Френсис перехватило дыхание, смеяться расхотелось.

— Так много?! Но ведь маркиз несовершеннолетний, по закону этот долг не считается, не так ли?

— Может, и так, но это долг чести, и он должен быть выплачен.

— Так вы хотите, чтобы я его возместила? За этим и пришли?

— Нет, миледи, не за этим. Долг записан не на графа, а на тех, кто с ним был. — Маркус умолк, удивляясь про себя, зачем он сюда пришел. Взбешенный выходкой сына, он выскочил из дома, полный решимости разыскать Джеймса, сам не зная зачем. На квартире Джеймса не оказалось, и ему подумалось, что, может, он у мачехи.

Грили сообщил, что графа нет, и надо было повернуться и уйти, но вместо этого он потребовал встречи с графиней. Зачем? Чтобы посоветоваться с ней или просто пожаловаться и найти у нее сочувствие?..

— Я явился, — сердито заговорил Маркус, — чтобы выразить вам возмущение недостойным поведением вашего пасынка и сообщить, что моя дочь больше не переступит порог этого дома. А для вашей же пользы советую обуздать графа Коррингама, пока он вас не разорил. Доброго дня, графиня. — Не дав Френсис сказать ни слова, он покинул гостиную.

Остановившись в дверях, Френсис смотрела, как дворецкий закрыл за ним дверь, и словно вся жизнь ее осталась за этой дверью. Она написала гневную записку Джеймсу с приказанием как можно скорее явиться к ней, отправила ее с лакеем и поднялась в свою спальню.

— Мы никуда не пойдем, Роуз, — устало сказала она, — я жду графа.

— А как же костюм, миледи? Осталось так мало времени…

— Ничего не надо делать, я оденусь горничной. У нас с тобой примерно одинаковый размер, возьму что-нибудь из твоих вещей.

— Но, миледи, это же не то.

— Ничего, сойдет. Герцог Лоскоу смотрит на меня как на служанку, что ж, я и буду ею. Посмотрим, как ему это понравится, если, конечно, он приедет на бал, в чем я начинаю сомневаться.

Маркус шел домой. Интересно, как бы она отнеслась к случившемуся, если бы Дункан был ее сыном? Просто посмеялась бы, сказала, что юношей надо прощать, им просто очень хочется поскорее стать взрослыми? Неудивительно, что ее пасынок вырос таким безответственным.

Впрочем, он и сам терпимо отнесся бы к выходкам Дункана, если бы тот пришел и откровенно рассказал о своих проблемах. Может, они даже посмеялись бы вместе. В том-то вся и загвоздка — они никогда не смеются вместе, и он сам виноват в этом. Ходьба немного успокоила Маркуса, но не настолько, чтобы повернуть обратно и извиниться.

Дункан сидел в библиотеке на том же месте, где он его оставил час назад, опустив голову и зажав ладони между колен. Вид у него был подавленный, что неудивительно — Маркус так на него накричал, что слышно было, наверное, на милю вокруг.

— Ты мне заплатишь из своего содержания! — рычал он. — Не получишь ни пенса, пока все не выплатишь. И если для этого тебе потребуется сидеть без гроша до самого совершеннолетия, когда ты получишь наследство своей матери, то так тому и быть.

— Но, отец, как же я буду жить?

— Работай.

— Как? Я же учусь. Вы хотите, чтобы я бросил учебу и пошел работать?

— На той неделе начинаются каникулы, поедешь домой в Риели и будешь работать в поместье. Решение о твоем будущем я приму позже.

Дункан разрыдался, и Винни, которая явно подслушивала под дверью, бросилась его утешать.

— Мы что-нибудь придумаем, миленький, — повторяла она, опустившись перед ним на колени и сжимая его руки. — Мы что-нибудь придумаем.

— Не говори глупостей! Что, черт побери, ты придумаешь? — закричал в бешенстве Маркус, и тогда Винни метнула на него взгляд, полный ненависти. Это было уже слишком. Маркус выскочил за дверь, оставив детей плакать и утешать друг друга, а сам помчался к Джеймсу.

Сейчас же при взгляде на сына ему захотелось вдруг подойти, погладить его по волосам и взять обратно все, что он в сердцах наговорил. Ему почудилось, будто он слышит голос Френсис: “Если вы оставите сына без средств, как вы думаете, что он станет делать? Вернется за карточный стол в надежде отыграться. Вы что, хотите, чтобы он стал законченным игроком?”

Маркус подошел к сыну и сел рядом.

— Прости, что я накричал на тебя, Дункан, но ты должен понять…

— Ой, только не начинайте все сначала, — пробурчал Дункан и оглянулся вокруг, словно ища, куда бы спрятаться. — Я же сказал, что раскаиваюсь. Если вы опять будете ругаться, я лучше прямо сию минуту отправлюсь в Риели.

— Ну нет, ты вернешься в школу и будешь ждать, пока я тебя заберу, понятно?

— Да, сэр.

Маркус не знал, что делать дальше. За мальчиком нужен глаз да глаз, но злиться надо было на тех, кто подтолкнул его к игре, а вместо этого он обрушился на Френсис Коррингам, которая тут ни при чем.

И вот теперь из-за Дункана и ее пасынка он больше не сможет с ней видеться. А ведь у них как будто уже все налаживалось! Маркус приказал подать карету, и за всю дорогу они с Дунканом не проронили ни слова. Вернувшись домой, он вызвал Лавинию в библиотеку, совершенно не готовый к новому скандалу.

Узнав о том, что ее занятия живописью прекращаются и она больше не поедет в Коррингам-хаус, девушка разразилась слезами.

— Но я же не виновата в том, что натворил Дункан! Это нечестно! Мне нравится в Коррингам-хаусе!

Маркус протянул ей носовой платок.

— Уроки все равно надо было прекращать, сама графиня сказала мне, что больше ничему не может тебя научить, тебе нужен кто-то более знающий…

— Более знающий, папа?! Таких нет! Графиня самая знающая из всех!

— Это ее слова, не мои.

— Небось, вы напали на нее из-за чего-то, вот она и сказала. Леди Коррингам была добра ко мне, она никогда не смотрела на меня свысока.

— Она слишком снисходительна. Как и я.

— Вы снисходительны? Да что вы говорите?! — Лавиния зашлась истерическим смехом.

Маркус стоял, сцепив пальцы за спиной, и смотрел на дочь. Откуда в ней это своеволие? Кто научил ее перечить отцу?

— Лавиния, — процедил он сквозь зубы, — хватит. Я решил, значит, так и будет.

Девушка внезапно перестала рыдать и вытерла глаза.

— В глубине сердца, если оно у вас, конечно, есть, вы сами понимаете, что леди Коррингам абсолютно не виновата в том, что произошло. — Лавиния шмыгнула носом. — И граф тоже не виноват. Если и есть виноватый, так это Бенедикт Уиллоуби.

— Молодой Уиллоуби? С чего ты взяла?

— Дункан сказал. Мы всегда все друг другу рассказываем, еще с детства. Все придумал Бенедикт. Ему захотелось провести ночку вне школы, вот он и уговорил Дункана сказать учителю, будто вы вызываете его на несколько дней домой и чтобы он приехал с другом.

— Это я знаю от самого учителя. Рассказывай дальше.

— У Бенедикта при себе всегда много денег, гораздо больше, чем вы даете Дункану. Он решил сходить в игровой клуб, но они знали, что их туда не пустят, и потому обратились к графу Коррингаму с просьбой, чтобы он поручился за них. Граф не хотел, но Бенедикт знал, что тот обещал ее милости больше не играть, и сказал, что все ей расскажет, если он их не проведет. Граф очень не хотел расстраивать свою мачеху и потому согласился, у него и в мыслях не было навлекать неприятности на Дункана.

— А ты, выходит, посвящена даже в намерения графа?

— Он заезжал к нам, пока вы отвозили Дункана в школу.

— И ты его приняла? — недоверчиво спросил Маркус. — Как только тебе это в голову пришло!

— В этом нет ничего дурного, я была не одна, со мной была мисс Хастингс. А вы, папа, должны признать, что были неправы по отношению к графине, и разрешить мне ездить к ней.

Маркус и сам знал, что неправ.

— Я непременно поговорю с графиней, но что касается уроков, то…

— Ну почему, папа?!

— Все, Лавиния, я больше не хочу говорить об этом. Иди в свою комнату, займись чем-нибудь.

После ухода дочери Маркус несколько минут шагал по комнате, потом переоделся и приказал оседлать своего скакуна. Полезно проветрить голову, прежде чем снова ехать в Коррингам-хаус. Странно он ведет себя в последнее время. Раньше такая вспыльчивость была ему несвойственна, почему же он так изменился? И случилось это здесь, в Лондоне, когда он встретил Френсис и обнаружил, что она вовсе не пропала без него, а прекрасно жила все эти годы. А когда он увидел, какая она прекрасная мать, и лишний раз убедился, что как отец он никуда не годится, ему стало и вовсе не по себе.

Маркус пустил жеребца вскачь. Что он ей скажет? Что виноват, просит прощения?

— Стенмор! Ты здесь! — послышался голос Доналда.

— Привет, дружище.

— Ты что как в воду опущенный? Она дала тебе от ворот поворот?

— Кто?

— Прекрасная графиня, кто же еще.

— Я не делал ей предложения.

— Маркус, ты меня удивляешь. Ты что, боишься рот открыть в присутствии леди?

— Вовсе не боюсь. Напротив, слишком широко его открыл…

— Что, рассказал ей о бастарде, а она не хочет простить?

— До этого дело не дошло.

— Понял. — Доналд многозначительно кивнул. — Наверное, слыхал свежую сплетню?

— Нет. Давай рассказывай.

— Распространился слух о ребенке, и миссис Харкорт уверяет, будто это ребенок твой и… — Доналд замялся, зная взрывной темперамент друга, — графини Коррингам. Якобы вы много лет подряд были любовниками, это началось еще до твоей женитьбы, и, хотя ребенка тогда отдали кому-то, сейчас, после кончины жены, ты решил взять его и ее к себе.

— Боже мой! Воистину нет предела женской злобе, — пробормотал Маркус. Он был ошеломлен. Как он явится пред очи Френсис после всего услышанного? И что скажет?

Нет, надо как-то ухитриться сообщить ей, что он раскаивается во всем и считает себя кругом виноватым. Сейчас он к ней не поедет, но на маскараде постарается поговорить с ней наедине.

— Так что ты намерен предпринять? — ворвался в его размышления голос Доналда.

— Сам не знаю. Женщинам надо заткнуть рты, а для этого мы должны непременно разыскать ребенка и его мать. Ты сколько-нибудь продвинулся?

— Ни на шаг. Я облазил весь Лондон, разве что в высшем свете не показывал тот рисунок, и — безрезультатно. Может, женщина затесалась в высшее общество, стала дамой полусвета, чьей-нибудь любовницей…

— Нет, мы же знаем, ребенок живет в трущобах. Вполне возможно, что Пул уже нашел их, и, если это так, да помогут им небеса.

— Да нет, вряд ли. Если мой информатор не врет, Пул собрался в Дербишир подговаривать тамошних ткачей напасть на Лоскоу-Корт.

— И когда это должно произойти?

— Девятого июня, через два дня. Нам бы лучше быть там.

— Но одиннадцатого я должен быть на маскараде у леди Уиллоуби.

— Знаешь, заварушка в Риели поважнее танцев. К тому же, если повезет, мы успеем разобраться там и вернуться обратно. Ты опоздаешь, но ведь бал длится до утра?

Да, надо ехать. Маркус выругался вслух и повернул коня в сторону Стенмор-хауса. Пора собираться в дорогу.

* * *

Минут двадцать, не меньше, Френсис и сэр Персиваль, вызвавшийся ее сопровождать, продирались сквозь толпу перед входом в дом Уиллоуби на Пиккадилли. Попав наконец внутрь и стоя в очереди, чтобы поздороваться с хозяевами, Френсис осмотрелась. Многие были в маскарадных костюмах и масках, узнать кого-либо было невозможно.