— В такой давке я еще не бывала, — прошептала она своему спутнику. — Не потеряй свою шляпу.

На голове сэра Персиваля, одетого под Наполеона Бонапарта, естественно, была треуголка.

— Смотри, как бы тебе не столкнуться с герцогом Веллингтоном, а то начнешь еще одну войну, — со смехом сказала Френсис, когда он заехал за ней в Коррингам-хаус.

— А тебя он примет за разбитную служанку и прикажет принести ему бренди, а потом захочет усадить к себе на колени. С чего тебе вздумалось так одеться? Весь вечер придется всех обслуживать.

— Ты думаешь, я не справлюсь?

— Ты с чем угодно справишься, моя дорогая.

Перси был истинным джентльменом, порядочным и внимательным, и Френсис иногда думала, как было бы хорошо, если бы она любила его и вышла за него замуж. Она порой удивлялась, почему о них с Перси не сплетничают. Наверное, не находят ничего интересного.

Другое дело — герцог Лоскоу, вот тут было чем поживиться. Человек-загадка, высокомерный и неприступный, вдовец, которому, несомненно, нужна жена. Кого он выберет? Френсис тряхнула головой — опять она думает о Маркусе, хотя решила ведь, что с ним покончено. Только как себя в этом убедить?

— Ну наконец, — проворчал Перси, когда они достигли верхней лестничной площадки, на которой стояли леди Уиллоуби и ее супруг.

— Графиня, как приятно вас видеть, — воскликнула леди Уиллоуби. — Я рада, что вы без маски, а то вас приняли бы за одну из моих служанок. Добрый вечер, сэр Персиваль.

Поздоровавшись со всем семейством, Френсис и Перси вошли в бальный зал и окунулись в какофонию звуков. Танцы еще не начались, музыканты настраивали инструменты под аккомпанемент громких голосов и взрывов смеха. Они смешались с толпой, здороваясь и переговариваясь со знакомыми, и Френсис то и дело ловила себя на том, что смотрит на дверь. Пришел ли Маркус?

Грянул оркестр, и Перси повел ее танцевать. Потом она танцевала с сэром Грэмом, потом с супругом миссис Батерворт… Это продолжалось часа полтора, пока Френсис не запросила пощады. Она сидела, разговаривая с Ричардом и Аугустой, когда падчерица со смехом воскликнула:

— Ты посмотри, кто пришел! В чем это он? Френсис повернулась и увидела Джеймса, одетого французским дворянином семнадцатого века, в бледно-голубом с желто-лимонным, с двумя юношами, одетыми так же. Заметив сестру и мачеху, Джеймс направился к ним.

— Мама, к вашим услугам, — весело проговорил он, с шиком взмахивая огромной шляпой с длинным пером.

— Ты великолепно выглядишь, Джеймс, — заметила Френсис, — только я удивляюсь, как это лорд Уиллоуби тебя пригласил.

— Да он не злопамятный. Вот о бедном Риели этого не скажешь, ему до конца семестра сидеть в четырех стенах.

— Откуда ты знаешь?

— Малышка мне сказала.

— Ты имеешь в виду леди Лавинию? Где ты ее видел?

— В Стенмор-хаусе, заезжал узнать, как там Риели. Она сказала, они возвращаются в Лоскоу-Корт.

— Когда? — Вопрос вырвался невольно.

— Не сегодня завтра. А герцог тебе разве не говорил?

— Нет, а почему он должен говорить? — Значит, сегодня его здесь не будет. Странное чувство облегчения нахлынуло на Френсис. Они больше не увидятся, не будет взаимных пикировок, часов, проведенных в молчании, когда она писала портрет. Сплетни улягутся, она вернется к прежней спокойной жизни.

Закончился гавот, начинался следующий танец. Френсис подняла голову. Джеймс стоял перед ней в поклоне, с улыбкой до ушей.

— Миледи, позволено ли мне будет пригласить вас на менуэт?

— Ну что за несносный мальчишка! — засмеялась Френсис.

— Может, я должен завоевать право танцевать с вами в поединке с вашими поклонниками?

— Нет-нет, не надо. — Она положила руку на сгиб его локтя и пошла на середину зала. — А это не покажется смешным твоим друзьям?

— Да они от зависти умирают, у них матери далеко не такие молодые и красивые.

— Как тебе не стыдно, Джеймс! Приберег бы свои комплименты для кого-то, кто их больше заслуживает.

— Никто их не заслуживает больше, чем ты, — сказал он серьезно. — Ты сама знаешь, я обожаю тебя.

— Да ну!

— Правда. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, и если кто-нибудь причинил тебе огорчение, я пошлю ему вызов.

— Джеймс, ну что ты выдумываешь, кто, по-твоему, меня огорчил?

— Его светлость герцог Лоскоу.

— Его светлость? С чего ты решил?

— Маленькая птичка начирикала мне, что вы поссорились. И что ты очень переживаешь.

— И что ж это за птичка?

— Прямо так и скажу! Боже правый! Леди Лавиния! — воскликнул Джеймс, глядя куда-то за спину Френсис.

Френсис резко повернулась и увидела ведьму.

Она была вся в черном, в высокой островерхой шапке, пол-лица закрыто маской с длинным носом и острым подбородком. Видны были только веселые глаза и брови вразлет. Лавиния танцевала с Бенедиктом Уиллоуби.

— О господи, — выдохнула Френсис. — Как ты думаешь, отец знает, что она здесь?

— Сомневаюсь.

— Что делать? Он же может появиться в любой момент.

— Надеюсь, не появится. Но какой потрясающий костюм, а?

— Ты лучше подумай, что будет, если ее узнают. Она же еще даже в свет не выходила! Не хватало герцогу сплетен, так еще Лавиния добавит.

— Давай двигаться так, чтобы к концу танца оказаться рядом с ней и потом, загородив ее, уговорить уйти.

Но не успели они сделать и шага, как танец закончился, и Френсис с ужасом увидела, что Бенедикт взял Лавинию за руку и повел вон из зала.

— Я пойду за ними. — Френсис двинулась к двери. Джеймс пожал плечами и последовал за ней.

Пробираясь сквозь толпу, они достигли верхней галереи, но юной пары нигде не было видно.

Джеймс, перегнувшись через балюстраду, посмотрел вниз.

— Вон они! — сказал он.

Френсис заспешила вниз по лестнице. Народу на первом этаже было немного, и никто не обратил внимания ни на них с Джеймсом, ни на пару, исчезнувшую в оранжерее. Джеймс распахнул дверь, и Френсис вбежала внутрь.

В тусклом свете фонарей они увидели, как Лавиния, без маски, молча борется с Бенедиктом. Тот обхватил ее, а она пытается вырваться, вцепиться ему в лицо, и все это в полнейшей тишине.

Джеймс с Френсис еще не успели добежать до них, когда Лавиния ухитрилась ударить Бенедикта под дых одной рукой, а другой влепила ему пощечину, оцарапав щеку перстнем. Тот, выругавшись, схватился рукой за щеку и в это мгновение заметил подбегавшего Джеймса. Не теряя ни минуты, он бросился к дальней двери и выскочил на улицу.

— Это ж надо так драться! — с восхищением произнес Джеймс. — Еще минута, и вы уложили бы его на обе лопатки.

Лавиния взглянула на него, потом на Френсис и разразилась слезами. Френсис ласково обняла ее.

— Джеймс, поди возьми извозчика. И потихоньку. Мы пока подождем в дамской комнате. — Она посмотрела на Лавинию. — Пойдем, приведешь себя в порядок и никто ничего не заметит. — Френсис подняла с пола маску. — Лучше пока надень и завернись в плащ.

— Вы не скажете папе?

— Нет, хотя стоило бы.

— Я не хотела… я не думала…

— Конечно, не хотела… — Френсис кивком отпустила Джеймса, и они с Лавинией юркнули в дамскую комнату. — Давай-ка определим размер ущерба. — Френсис осмотрела лицо девушки. Царапин и ссадин не было, только бороздки от слез. — Вроде ничего нет. Тебе не больно?

— Нет. — Лавиния внезапно улыбнулась. — Неплохо я за себя постояла, а?

— Да, моя дорогая, только нельзя доводить дело до этого. О чем ты только думала?

— Я была ужасно зла на папу. Он сказал, что я вас больше не увижу.

— Я это знаю, — мягко произнесла Френсис. Смочив платок холодной водой, она осторожно отерла девушке лицо.

— Это нечестно, вы не виноваты, что Дункан попал в переделку, да и я тоже не виновата. Я так и сказала папе, а он разозлился еще больше. На самом деле во всем виноват Бенедикт Уиллоуби, он всегда плохо влиял на Дункана. Я решила встретиться с ним и заставить признаться папе, что во всем виноват он. — Лавиния улыбнулась. — Ну, и я насела на Фелисити, чтобы она дала мне приглашение…

— Значит, Фелисити знает, что ты здесь?

— Да, но я заставила ее поклясться, что она никому не скажет.

— Однако как ты позволила Бенедикту увести тебя из зала? Остается только надеяться, что тебя никто не узнал, иначе будет беда.

— Я его отругала за то, что он бросил Дункана одного все расхлебывать, а ему не понравилось. Я не хотела устраивать сцен на глазах у всех, но решила непременно заставить его признаться папе…

— И согласилась уединиться с ним в тихом уголке. Ах, Лавиния, какая же ты глупенькая.

— Он сказал, что у него есть что-то важное для меня, я и подумала… — Она снова заплакала.

— Не расстраивайся, дорогая, ничего страшного не случилось и не случится, если мы тебя благополучно отвезем домой.

— Еще как случилось. Это ужасно, он сказал мне… сказал, чтобы я не строила из себя недотрогу, потому что мой отец первостатейный распутник. Он сказал, что папа… сделал ребенка жене своего конюха…

Френсис почувствовала укол в сердце, но ровным голосом проговорила:

— Я уверена, это выдумки, Бенедикт просто хотел тебя запугать.

— Я ему сказала то же самое, но потом вспомнила… Миссис Пул действительно родила, когда муж ее был на войне, а когда он вернулся, она исчезла вместе с ребенком.

— Но это же еще не доказывает, что его отец — герцог, не так ли?

— Я впомнила еще одно. Того маленького мальчика, которого рисовала. Я же говорила, он мне кого-то напоминает…

— А ты не подумала, что в лице и повадках этого мальчика ты заметила что-то схожее с мальчиком на картине, которая висит у вас в гостиной в Стенмор-хаусе, и бессознательно усилила сходство? Знаешь, такое бывает.

— Тогда почему папа забрал рисунок? И откуда Бенедикт узнал?

— Послушай, Лавиния, Бенедикт Уиллоуби просто шантажировал тебя. А сейчас вытри глаза, придет Джеймс, мы поедем домой и постараемся, чтобы ты проскользнула в свою комнату незаметно для отца.

— А он уехал в Риели, сказал, дня на два. Послышался осторожный стук в дверь.

— Это я. Откройте.

Френсис приоткрыла дверь, Джеймс заскочил внутрь.

— Я взял извозчика, кеб у двери.

— Хорошо. Я отвезу Лавинию домой, а ты извинись перед сэром Перси, скажи, у меня разболелась голова.

— Ладно, но есть проблема. Как раз когда я подъехал на кебе, появился герцог, спрашивал, здесь ли ты. Я ему сказал, ты здесь, но плохо себя чувствуешь и попросила меня взять для тебя кеб, чтобы уехать домой. Он заявил, что приехал в карете и отвезет тебя сам, это гораздо лучше грязного кеба.

— О господи! Ты хоть попытался его отговорить?

— Естественно, но он и слушать не захотел. Кажется, он и приехал-то специально, чтобы увидеться с тобой, так что…

— Ну нет, я не вынесу еще одного выговора…

— Да нет, он вроде не для этого приехал. Говорит, он и слова не произнесет без твоего позволения, просто отвезет домой.

— И что же нам делать? — простонала Лавиния. — Он же меня увидит…

— Я боюсь этого не меньше вас, миледи, — едко произнесла Френсис. — Ладно, я выйду и разрешу герцогу отвезти меня домой. Как только мы отъедем, ты, Джеймс, сажаешь леди Лавинию в кеб и мчишься в Стенмор-хаус. Конечно, это не идеальное решение, Лавиния поедет с тобой без компаньонки…

— Да уж, его светлость шкуру с меня спустит, если узнает.

— Ничего, рискнем, делать нечего. Подождите, пока мы отъедем, прежде чем выходить. — Френсис поцеловала Лавинию в щеку. — Не расстраивайся, все будет хорошо. Я пошла.

Господи, что я делаю? — думала Френсис, вытаскивая свою пелерину из-под груды одежды и направляясь в холл, где ее ждал Маркус. Мало того, что она поссорилась с ним из-за Дункана, так теперь еще покрывает проделку его дочери. Он же взбесится, если узнает! А она сама сует голову в петлю, решившись ехать с ним домой.

Глава десятая

Маркус повернулся на шум шагов и пораженно застыл, увидев, в какой одежде она явилась на бал. Впрочем, и это простое донельзя платье, и чепец на голове не могли испортить ее красоту. Все осталось при ней — черты лица, плавные линии фигуры, свет, горящий в глазах.

— К вашим услугам, прелестная служанка, — приветствовал ее Маркус.

Вопреки владевшему ею беспокойству, Френсис улыбнулась.

— Ой, сэр, вы обманываете бедную девушку, — жеманно проговорила она, подделываясь под служанку.

— Мне сказали, вы плохо себя чувствуете и решили уехать домой, — продолжал он, переходя на серьезный тон.

— Ничего особенного, просто голова болит, а в зале так шумно…

— Моя карета у ворот, вы позволите мне проводить вас до дома?

— Благодарю вас.

Маркус помог Френсис залез в карету, сел рядом с ней и приказал кучеру ехать к Коррингам-хаусу.

— И давай поосторожнее на поворотах, у ее милости болит голова, — добавил он.

Понимая, что чем дольше они будут ехать, тем больше времени будет у Джеймса, чтобы отвезти Лавинию домой, Френсис страдальчески улыбнулась и бессильно откинулась на спинку сиденья.

— Бедная моя Фэнни, — произнес Маркус, глядя на нее. — Если я хотя бы отчасти послужил причиной твоего недомогания, прошу меня простить. Вот уж кому я ни за что не хотел бы причинять страданий, так это тебе.

Френсис открыла глаза.

— Ваша светлость…

— Не называй меня так, прошу тебя. Разве перед тобой герцог?

Френсис улыбнулась.

— По правде говоря, просто не знаю, кто передо мной.

— Мужчина. И его зовут Маркус Стенмор.

— Очень хорошо, значит, я вижу Маркуса Стенмора, — пробормотала Френсис, пораженная произошедшей в нем переменой. Куда девалась его резкость, безапелляционность?

— Которого ты когда-то любила.

— Правда?

— Ах, Фэнни, перестань меня дразнить, я хочу поговорить с тобой серьезно, если с твоей мигренью ты в состоянии меня выслушать.

— Я в этом не уверена.

— Тогда я заеду завтра. — В его голосе явственно слышалось разочарование.

— Удивляюсь, как ты решился на это, — заметила Френсис. — О нас же сплетни ходят. Якобы ты постоянно крутишься у меня под дверью. Разве не из-за этого ты решил избавить свою дочь от моего тлетворного влияния? И запретил своему сыну общаться с моим?

— Вовсе нет, и поверь мне, я глубоко раскаиваюсь, я не должен был перекладывать на тебя вину за то, что сам несостоятелен как отец. Ты меня простишь?

— Прощаю.

— И можешь ли ты меня простить за ту гнусную ложь, которую возводят на тебя? Узнав ее чудовищные масштабы, я был потрясен.

— Я не обращаю внимания на злые сплетни.

— Правда? Но мне-то это небезразлично, и я заставлю всех замолчать.

— Каким образом?

— Докажу, что они лгут. — Он взял ее за руку. Френсис не шевельнулась. — Фэнни, ты, верно, слышала о пропавшем ребенке?

— Слышала, но ты не обязан мне говорить.

— Обязан. Так вот, это не мой ребенок.

— Не твой? Но на рисунке Лавинии он так похож…

— Да. Но как твоя голова? Тебе не больно меня слушать?

Френсис забыла, что якобы страдает, и улыбнулась.

— Продолжай.

— Джон тогда закончил Кембридж, еще не решил, что делать дальше, и жил у меня, когда пришло известие о гибели моего старшего конюха Джозефа Пула в Испании. На свою беду я попросил Джона навестить жену Пула и посмотреть, не нуждается ли она в чем. Вообще-то он человек отзывчивый, и, думаю, ему хотелось просто утешить ее, но в результате появился младенец…

— Понимаю. Но как мальчик потерялся?

— Я не выгонял эту женщину, на самом деле я даже подумывал, не заставить ли Джона жениться на ней, но понял, что это бессмысленно — они слишком далеки друг от друга. Я отправил Джона в большое путешествие, из которого он до сих пор не вернулся, а ей назначил пенсию якобы за мужа. В конце войны вдруг выяснилось, что ее муж жив и едет домой. Оказалось, он был в плену. Миссис Пул страшно перепугалась и сбежала вместе с ребенком.

Карета остановилась у Коррингам-хауса, но ни он, ни она не спешили вылезать. Френсис слушала с серьезным лицом, а внутри у нее все пело от радости.

— И ты беспокоишься за них?

— Да. Пул, когда приехал и узнал про ребенка, пришел в ярость и поклялся отомстить, причем не только жене, но и тому, кто ее соблазнил. Я пытался его образумить, он потребовал, чтобы я назвал имя отца, но я не мог это сделать. И тогда он исчез, решив, по-видимому, разыскать жену и наказать ее.

— И ты должен найти ее раньше него? — Да.

— Ах, Маркус, это все просто ужасно. А ты рассказал об этом Лавинии?

— Нет.

— Ну почему? Мне кажется, она бы очень хорошо тебя поняла, она достойна того, чтобы знать правду.

— Я скажу ей завтра. Но это еще не все. Наверное, Пул все-таки видел ребенка и решил, как многие другие, что его отец я. За себя я не боюсь, а вот с миссис Пул и мальчиком может случиться что угодно.

— Ах, дорогой, теперь понятно, почему ты такой взвинченный.

— Меня мучит не только это. — Маркус невесело улыбнулся в полутьме. — В одном сплетники правы — я действительно попросил тебя давать уроки Лавинии, чтобы почаще видеться с тобой…

— Чтобы пикироваться со мной и, задрав кверху свой аристократический нос, указывать мне, что я делаю не так.

— Вовсе нет. Если так было, я прошу прощения. — Он помедлил и, собравшись с духом, добавил: — Потому что я люблю тебя и никогда не переставал любить все годы, пока мы были врозь. Я и надеяться не смел, что ты хранишь обо мне приятные воспоминания, и все же мне хотелось увидеть тебя снова, разговаривать с тобой. Я пытался убедить себя, что мои мечтания о тебе — просто мыльные пузыри, стоит мне тебя увидеть, как они тут же лопнут, но случилось обратное — я снова попал в ту же ловушку.

— Я не ставила ловушек.

— Знаю, я сам себе ее поставил. Я поначалу немножко потрепыхался, мол, не рискну жениться во второй раз, но это так, для вида, на самом деле я понимал, что мне не выбраться. Фэнни, скажи, что ты меня понимаешь, что прощаешь мне мою грубость, мой отвратительный характер, все, что тебе противно во мне, и разрешишь мне попробовать исправиться. Ради тебя. Я тебя люблю. И хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хотел этого все семнадцать лет. Пожалуйста, скажи, что еще не поздно. Скажи, что согласна.

Сердце у Френсис с такой силой колотилось в горле, что она не могла говорить. Она уже не наивная девочка, а зрелая женщина, способная оценивать последствия своих поступков. А таким по-ступком на сегодня является то, что она покрыла выходку его дочери и отправила ее домой в кебе одну с Джеймсом.

Признайся она сейчас во всем и Маркус решит, что она все нарочно подстроила, что он сидит тут, выворачивает перед ней душу, а она заманила его сюда совсем с другой целью. Френсис улыбнулась в темноте — пусть это останется ее секретом.

— Маркус, ты застал меня врасплох, — заговорила она, стараясь из всех сил, чтобы голос звучал ровно, — дай мне время подумать…

— О чем тут думать?

— Ах, Маркус, семнадцать лет подряд я тайком мечтала, как однажды ты ворвешься снова в мою жизнь прекрасным рыцарем в сверкающих доспехах и увезешь на своем белом коне в благословенное место, где мы будем любить друг друга вечно. Но сам знаешь, жизнь — она иная, и мы оба уже не те. Ты герцог Лоскоу, аристократ и землевладелец, а я — Френсис Коррингам, портретистка и мать не только для пасынка и падчерицы, но и для множества сирот…

— Все это сочетается в тебе, Фэнни. — Маркус поднес ее руку к губам и поцеловал в ладонь. — Но я умолкаю, у тебя ведь голова болит. Наберусь терпения, а завтра утром приеду.

— Хорошо, — ответила Френсис. Надо послать пораньше за Джеймсом, узнать, как все прошло, до приезда Маркуса. — Я буду ждать, только приезжай не раньше полудня, хочу выспаться.