Мэри Пирс

Джек Мерсибрайт

Хозяин и мужчина я —

Поспорьте, коль не прав, друзья.

Мужчиной в доме станет тот,

Кто с честью этот путь пройдет:

Малыш, любовью окруженный;

Мальчишка, что весь день в игре;

Красавец-юноша влюбленный;

Муж и отец — глава в семье.

Поправьте, коль не прав, друзья,—

Мужчина я.

Уильям Барнс

Если утро выдавалось холодным, сырым, колено снова начинало болеть и ныть, и забираться по лестнице на скирду, чтобы набрать сена, оказывалось делом нелегким. Удерживая на голове тяжелый пук и почти спустившись вниз, он увидел хозяина, который пристально наблюдал за ним. Он сразу почувствовал, что Деннери был не в духе.

— Что с тобою? Ты ползаешь, как паралитик, — начал Деннери, видя, как Джек, прихрамывая, тащится через двор к загону для коров. — Тебе уже пора грузить свеклу на другом дворе.

— Скоро пойду туда, не волнуйтесь.

— Что, старая боевая рана не дает тебе покоя? Поэтому ты отлыниваешь от работы? Боже, да старые бабы проворнее тебя!

Джек невозмутимо молчал и ковылял от кормушки к кормушке, раскидывая сено.

— Мерсибрайт! Я к тебе обращаюсь! — взвился Деннери. — И не говори мне, что у тебя все еще болит нога, ведь прошло столько лет, — я все равно не поверю!

— Я и не говорю, — ответил Джек. — Зачем?

— Ведь твоя рана не из геройских, а? Как ты ее получил? Не в своем ли пакгаузе?

— Разве я вам рассказывал об этом? — удивился Джек и вспомнил, как однажды они с Деннери сидели в «Барабане и мартышке» в Астон Чармере. — В тот вечер я опрокинул не один стаканчик, и у меня, наверное, развязался язык.

Теперь ты понимаешь, что не следует напиваться, правда?

— Да, теперь я понимаю, что не следует напиваться с кем попало.

— Это была не бурская пуля! — продолжал Деннери. — Нет! Это была английская пуля, она-то и пробила тебе ногу, а? Вот о чем ты мне рассказал. Разве не так?

— Бурская или английская, — какое это имеет значение, пуля есть пуля и одинаково вышибает коленку. Только буры, подозреваю, стали бы стрелять в живот, как они это любят делать, и не промазали бы, потому что они меткие стрелки и могут вышибить косточку из вишни, не целясь.

— Герой Махубы! — взвизгнул Деннери. — Вот уж есть чем гордиться! Клянусь, они тебе за это еще и медаль повесили! Что — нет? Клянусь, они дали тебе кровавый «Крест королевы Виктории»!

— Нет, они дали мне месяц тюрьмы, — ответил Джек и направился к скирде, чтобы набрать еще сена.

Когда он снова забрался по лестнице наверх, Деннери позвали в дом, а во дворе появился работник Боб Фрэнк, который все это время, сидя в сарае, подслушивал их разговор и сейчас вылез из своего укрытия потолковать с Джеком.

— Интересно, почему люди ведут себя, как свиньи? — произнес он.

— Не знаю. Может быть, оттого, что у них на душе неладно. Сейчас ведь для фермеров наступили скверные времена.

— Ха! Уж он-то ничего не потерял! И его миссис тоже. Туго только таким, как ты и я. А подлец Деннери ничего не потерял. Он ни за что не платит, в том числе и за удовольствия.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду мою кузину Пегги, которая прислуживала семейке Деннери. И не говори, что ты ничего не слышал!

— Я знаю, что Деннери ее выгнали, и еще знаю, что у нее родился ребенок. Уж не хочешь ли ты сказать, что отец ее ребенка — Деннери?

— Именно так, могу поклясться на Библии! — воскликнул Боб. — Вот те крест! Пегги Смит, конечно, не бог весть что, но считаю, что мужчина обязан нести ответственность за то, что обманул женщину.

— А почему ее отец помалкивает?

— Кто? Мой дядя Сидни? Да он и время спросить постесняется! И что ему может ответит Деннери? Он, как последняя свинья, рассмеется Сиду в лицо — и все.

— Да, Деннери отпетый негодяй, — согласился Джек. — В нем нет ничего человеческого.

И побрел прочь, размышляя, почему такая юная и привлекательная девушка, как Пегги, подпустила к себе этого старика Деннери, вместо того чтобы закрутить роман с каким-нибудь молодым парнем — благо их и Астон Чармер пруд пруди.

Войдя во двор, где хранились овощи, Джек заметил, что мальчуган Ной Дингл уже доверху нагрузил кормовой свеклой телегу и тщетно понукал старую конягу Шайнера двинуться вперед по дороге, ведущей на пастбище.

— Не могу заставить его идти! — пожаловался Ной. — Я бьюсь тут с ним уже добрые десять минут, и все без толку!

— Ты перегрузил телегу, — сказал Джек. — Бедняге Штайнеру просто не под силу утащить ее.

Он забрался на гору сваленной на повозке свеклы и принялся вилами сбрасывать лишнее на булыжную площадку.

— Сам-то сумел бы сдвинуть такую тяжесть? — ворчал Джек.

— Мистер Деннери приказал погрузить всю свеклу, чтобы не делать много ездок.

— Но что это за экономия времени, если в результате лошадь подохнет.

Джек уже наполовину разгрузил телегу, когда во двор из маслодельни вышел хозяин и закричал:

— Что ты себе позволяешь, черт тебя дери! Я велел мальчишке загрузить телегу доверху, и работники мои приказы должны выполнять!

Джек, не обращая внимания на его крик, как ни в чем не бывало продолжал молча орудовать вилами. Несколько свекол скатилось к ногам Деннери, и тот проворно отскочил в сторону.

— Ты слышишь меня, разрази тебя гром, или ты так же глух, как и ленив?

— Я прекрасно слышу вас, — ответил Джек, — но прислушиваюсь только тогда, когда вы говорите дело, а сегодня все утро вы талдычите что-то невразумительное. Шайнер слишком стар, чтобы тащить такой груз. Ему не хватит ни сил, ни дыхания, зачем же заставлять его надрываться?

— Боже всемогущий! — воскликнул Деннери. — Вот мы сейчас увидим, есть у него силы или нет! Он у меня побежит как миленький! Смотри!

Хозяин подошел к коню и, ухватившись обеими руками за его хвост, с силой дернул. Шайнер громко заржал от боли и подпрыгнул на булыжниках, но предательские оглобли мешали ему вырваться из рук своего мучителя.

— Может, еще? — взвизгнул Деннери. — Конечно, после второго раза ты сдвинешься с места, ленивая тварь! Или хочешь добавки?

Джек слез с телеги и с такой силой схватил Деннери за запястье, что перевернул его через голову. Затем хозяин получил по физиономии и отлетел к телеге.

— Если хочешь кому-то накрутить хвост, — сказал Джек, — давай сделай это мне — за два года работы у тебя я ко всему привык.

— Клянусь Богом, так и поступлю! — прошипел Деннери, утирая кровь, хлынувшую из носа. — Твой финт не пройдет тебе даром, поверь мне! Ты сам напросился на неприятности, и из этой поганой ситуации есть только один выход.

— Я тоже так думаю, — ответил Джек.

— Ты уволен! Убирайся с фермы! Сию минуту! Бросай все, что ты не доделал, и дуй отсюда!

— Не возражаю. Странно, что не ушел от вас раньше.

— Катись с моей земли, ты, хромая свинья!

— Уже качусь, не волнуйся.

— Тогда что стоишь как столб?

— Только вот думаю: может, врезать вам еще разок перед уходом.

— Если тронешь меня, я привлеку тебя к суду за оскорбление личности, а Дингл будет свидетелем.

— Хорошо. Можете расслабиться. Мне жаль своих кулаков: не хочется зазря обдирать кожу на костяшках. Опять же, вам, кажется, нечем утереть нос? Смотрите: у вас вся жилетка в крови.

Джек направился к телеге и начал распрягать Шайнера. Он ослабил постромки, и оглобли упали на пол. Потом снял хомут и все остальное и передал их Ною Динглу, который, раскрыв рот, в полном изумлении смотрел на него.

— Что ты делаешь, что тебе нужно? — крикнул Деннери.

— Собираюсь забрать коня с собой, — ответил Джек.

— Нет, тебе это не удастся! Прежде я увижу, как ты будешь гореть в аду!

— Я покупаю его у вас за десять фунтов.

— Десять фунтов? Не смеши меня! Где тебе взять десять фунтов?

— Они у меня есть.

— Сначала покажи их мне. Только тогда я разрешу тебе увести коня с моей фермы.

— Вы их никогда не увидите, потому что я собираюсь отдать эти деньги Пегги Смит. И вы знаете почему, так что не задавайте глупых вопросов, иначе этому мальчугану придется многое услышать о ваших тайных делишках. Если он еще не в курсе.

— Ты ответишь мне по закону, Мерсибрайт, за то, что украл коня с фермы!

— Отлично, — ответил Джек, — и, возможно, судьям будет небезынтересно узнать печальную историю малютки Пегги.

Деннери злобно сверкнул глазами.

— А что это у тебя за интерес к ней? — с усмешкой спросил он. — Тот же, что и у других мужиков?

— Нет, — ответил Джек. — Я, конечно, кой к чему и питаю слабость, но, слава Богу, не к женщинам, тем более к Пегги Смит.

Он взял Шайнера за повод и повел к. воротам.

— Ты не можешь вот так просто уйти! — заорал Деннери, двигаясь за Джеком на некотором расстоянии. — Я еще покажу тебе, кривобокая свинья, и ты пожалеешь о том, что натворил сегодня, поверь мне! Запомни: в этих краях меня отлично знают, а уж я постараюсь, чтобы тебе ни на одной здешней ферме не дали работу, ты до дня Страшного суда будешь обивать пороги!

Бросив взгляд через плечо, Джек продолжал вести Шайнера.

— Тогда я попытаю счастья в каких-нибудь других местах, подальше отсюда, — сказал он, пожимая плечами.

Он отправился в дом Джима Лоуэлла, у которого снимал комнату, уложил свои пожитки в полотняную сумку и достал из-под матраса деньги, накопленные за работу у Деннери. Мэтти Лоуэлл подошла к двери, чтобы проводить его.

— Снова в дорогу? — спросила она. — Пора бы тебе уже осесть. Не в том ты возрасте, Джек, чтобы бродить по свету. Пора осесть и найти себе хорошую жену.

— Я постараюсь внимательно посмотреть по сторонам, — ответил он и чмокнул ее в полную щечку. — И как только увижу такую, как ты, схвачу ее и уж никогда не выпущу из рук.

Заглянув в дом Смитов, он застал Пегги в компании невзрачной собаки, по кличке Молл, и месячного младенца Мартина, который мирно посапывал в бельевой корзине, стоящей на скамье. В кухне было жарко и пахло горячим хлебом.

— Десять фунтов? — подозрительно спросила Пегги. — С чего это вдруг Деннери послал мне десять фунтов?

— Я забрал Шайнера, — ответил Джек, — а деньги, которые должен был заплатить за него, отдаю тебе.

Он высыпал монеты ей в карман.

— Они не фальшивые, — добавил он.

— Мне не нужны деньги Деннери! И твои тоже!

— Сейчас речь идет не о тебе. Подумай о малыше. Ему они понадобятся.

— Ему! — воскликнула Пегги. — Этому ублюдку! — Но, взглянув на спящего ребенка, она тут же смягчилась. — Деньги — это плата за те несчастья, которые он мне принес, — пробормотала она.

— Ты тоже принесла ему несчастья. Может быть, даже больше, чем он тебе.

— Как это? Да что он знает о моих жизненных трудностях? Он только и делает, что ест и спит.

— Скоро узнает, раз уж он так начал жизнь, благодаря тебе.

— А я? Кто теперь возьмет меня замуж? С таким довеском?

— Какой-нибудь парень обязательно найдется, рано или поздно.

— Не ты, надеюсь?

— Я только что купил лошадь. И на жену мне уже не хватает. Кроме того, я отправляюсь в дорогу.

— И где ты думаешь найти работу?

— Не знаю. Где предложат. Тут уж как повезет.

— В это время года трудно что-нибудь подыскать, но я все равно желаю тебе успеха. Могу я чем-нибудь помочь тебе, пока ты не ушел, Джек Мерсибрайт?

— Да, — ответил Джек. — Ты можешь мне дать с собой хлеба, который только что испекла, и кусочек сыра. Прошагав пару миль, я ведь проголодаюсь.

— А зачем идти пешком? Ты же можешь ехать на Шайнере?

— И правда. Отличная мысль.

Люди провожали взглядами седока на старом сером коне, который тащился вдоль деревни, некоторые даже кивнули в знак приветствия. Но никто не заговорил с Джеком. Такое уж это местечко — Астон Чармер. Джек появился здесь всего два года назад и сейчас, покидая эти края, так и остался для местных жителей чужаком.

В Чармер-Кросс он остановился у развилки. Из шести дорог он выбрал ту, которая вела на юг. Ему пришлось поднять воротник, чтобы укрыться от холодного дождя, хлеставшего в спину.

В этот день Джек десять раз заглядывал на фермы и узнавал, есть ли работа, но везде получал отказ. Так он ехал по узким извилистым тропинкам, вдоль мокрых изгородей, и его глазам открывался лишь неприютный пейзаж, пропитанный серой зыбкой влагой.

Уже смеркалось, когда он подъехал к заброшенному дому, одиноко стоявшему на повороте дороги, и решил расположиться здесь на ночлег. Сад около дома представлял собой неприглядное зрелище, а чуть дальше, за кривой калиткой, виднелись старые грушевые деревья, видимо, посаженные очень давно. Джек запустил Шайнера в этот сад, а сам вошел в дом и развел огонь в очаге.

Кругом валялось множество щепок, и костер удался на славу. Джек удобно устроился перед ним и принялся с аппетитом за хлеб и сыр, которые дала в дорогу Пегги Смит, запивая пивом. Постепенно одежда его высохла, и тепло от огня медленно разливалось по всему телу. Согревшись, он застегнул куртку на все пуговицы и растянулся на соломе у самой сухой стенки.

Вдруг его разбудил тихий шорох: у порога послышались легкие шаги, и кто-то стал шарить руками по дверному косяку. Он приподнял голову и увидел в проеме двери темную фигуру девушки, в накидке с капюшоном.

— Бевил? — позвала она шепотом и повторила чуть громче: — Бевил? Ты тут?

Замерев на своем ложе, Джек услышал тихий возмущенный возглас и всхлип, полный разочарования, который выдавал очень молоденькую девушку. Минуту она постояла, вглядываясь в темноту и топая ножкой по ступеньке. Затем, снова вскрикнув от досады, она развернулась и исчезла, задев краем накидки куст шиповника, который рос у порога.

Джек перевернулся на другой бок, но не успел заснуть, как опять услышал чьи-то шаги. На этот раз в проеме двери показался худощавый юноша невысокого роста, с копной спутанных светлых волос.

— Ненна! — окликнул он, и до Джека донесся запах спиртного, хотя между ним и пришельцем было не меньше десяти футов. — Ненна? Ты здесь?

Не получив ответа, он тоже ушел в темноту. Но если девушка убежала возмущенной и раздосадованной, то молодой человек, засунув руки в карманы, фланирующей походкой пустился вниз по тропинке, громко распевая песню:

Красавица Мери косу расплела
И укрылась от ушек до пят.
Она так нежна, она так скромна,
Что стыдится себя показать.

Вскоре его голос растворился в ночи, и наконец в заброшенном доме воцарилась тишина. Джек снова расслабленно погрузился в солому.

«Может, хоть сейчас человеку дадут поспать», — подумал он.

Наутро, поставив на огонь котелок с водой, он отправился осматривать дом. Это был очень старый сруб, сложенный из крепких бревен, щели между которыми были залеплены глиной, отвалившейся во многих местах. Солома, покрывавшая крышу, почти вся облетела, настил на верхнем этаже тоже обветшал, но кирпичная труба осталась целой, и дубовые перекрытия не потеряли прочности. Джек представил, как все это выглядело раньше: промазанные дегтем бревна, побеленные стены, сверкающие на солнце оконные рамы.

Дальше, там, где кончались ряды деревьев, возвышались две кирпичные хозяйственные пристройки и навес, под которым стояла полуразвалившаяся телега и сложенные рядом с ней инструменты. Похоже, это был когда-то добротный фермерский дом, оставленный хозяевами, переселившимися в более комфортабельное жилище, видимо, неподалеку отсюда.

Прохаживаясь с ножом в руках, проверяя бревна на прочность, Джек услышал властный голос и увидел двух женщин. Одна из них — очень молоденькая, в накидке с капюшоном — была та самая Ненна, забегавшая в дом сегодня ночью. Другой, со строгими чертами лица, ярким румянцем и гладко зачесанными волосами, на вид было лет тридцать. Они открыли калитку, вошли в сад, и та, которая постарше, резко заявила:

— Вы вторглись в чужие владения! Вам понятно это?

— Теперь, когда вы мне объяснили, понятно, — ответил Джек.

— Это моя земля. И мой дом. Я не люблю, когда всякие бродяги разводят огонь в моем доме. Вы могли запросто тут все спалить.

— Но ведь я этого не сделал, вы сами видите.

— А в саду разгуливает ваша лошадь? По какому праву вы пускаете ее пастись на моей земле?

Джек, пошарив рукой в кармане, протянул ей два пенса:

— Вас устроит такая плата за колючки, которые сейчас переваривает моя лошадь?

Молоденькая девушка улыбнулась, а старшая, наоборот, напустила на себя еще более высокомерный вид.

— Как вас зовут? Откуда вы вдруг свалились? И почему слоняетесь по моему дому?

— Меня зовут Джек Мерсибрайт. Я иду из Астон Чармер в Вуборо и хочу где-нибудь найти работу. Что еще вам хотелось бы знать?

— Здесь вы не найдете работы. В это время года я обычно увольняю людей, а не беру их на работу. И везде вы получите тот же ответ, тем более что…

— Что?

— Тем более что вы, кажется, хромой.

— Это не мешает мне работать.

— Извините, — сказала она, — но ничем не могу вам помочь.

Она посмотрела на него, и в какой-то момент в ее глазах мелькнуло сомнение в своем решении. Но она тут же отвела взгляд и прошла мимо него к дому, Джек остался вдвоем с девушкой, которая смущенно улыбнулась, желая показать, что ей не по душе поведение сестры. Потом она подошла ближе.

— Вы были тут прошлой ночью? — шепотом спросила она.

— Да, — ответил он, — но я не подал голоса, потому что боялся напугать вас.

— Я почувствовала запах костра и подумала, что, наверное, тут успел побывать Бевил.

— Да, он приходил немного позже. По-моему, он перепутал время.

— Не говорите, прошу, ничего моей сестре. Понимаете, она не любит Бевила. Во всяком случае, она будет недовольна, если узнает, что я бегала ночью на свидание к нему.

— А почему вы не пошлете ее к черту?

— Я несовершеннолетняя, и она — моя опекунша. Мы не родные сестры — отец Филиппы женился на моей матери, и если бы не она, мне вообще негде было бы жить. Все имущество отписано ей.

— Да, о том, что она владелица всего, что здесь есть, я уже успел услышать от нее самой, — ответил Джек. Филиппа вышла из дома, отряхивая пыль с подола.

— Проверили? — спросил он. — Убедились, что я не повредил вашу солому, мешки или старые плетни, сваленные в доме?

— Полагаю, я вправе проверить сохранность своего имущества.

— Раз уж вы так дорожите этим своим имуществом, — подхватил Джек, — почему же вы так запустили хозяйство?

Она снова устремила на него тяжелый взгляд и не сразу ответила.

— Позвольте дать вам совет, — произнесла она наконец. — Уж коли вы ищете работу, постарайтесь не распускать язык. Ни один наниматель не потерпит вашей наглости, и, мне кажется, в ваши годы пора бы понимать это. Что касается меня, то я буду очень благодарна, если вы как можно скорее покинете мой дом и отправитесь своей дорогой.

— Хорошо. Как скажете. Я тронусь в путь сразу же, только позавтракаю.

Джек долго смотрел им вслед, пока они шли через сад, и заметил, что девушка приостановилась, чтобы погладить Шайнера по шее.

Когда Джек укладывал свои пожитки в сумку, он вдруг обнаружил на полу браслет, который, видимо, обронила женщина, пока осматривала дом. Браслет был серебряный и представлял собой две полукруглые половинки, соединенные шарнирами, а на узорчатой поверхности красовалась гравировка: Агнес Филиппа Мэри Гафф. Сначала он повесил его на гвоздь, торчавший из стены, чтоб его легко можно было найти, но потом передумал и сунул браслет себе в сумку, собираясь отнести на ферму.

По дороге он обратил внимание, что поля были заброшены, пастбища заросли тростником и хвощом, а кусты шиповника и ежевики местами тянулись футов на пятнадцать в ширину; и на редких участках полей, которые были засеяны зимними сортами пшеницы, к небу сквозь сорняки пробивались жалкие ростки, изрядно пострадавшие от набегов кроликов.