Мэри Пирсон

Проклятье воскреснуть

Посвящается моему замечательному мужу Деннису и любимым детям, Джессике, Карен и Бену

КАЛИФОРНИЯ

В прошлой жизни я определенно кем-то была, и звали этого человека Дженной Фокс.

Так, во всяком случае, говорят. Но я не умещаюсь в рамки, ограниченные именем, всевозможными фактами и статистическими данными, которыми меня пичкают. Хочется верить, я представляю собой нечто более существенное, чем видеоклипы, которые вынуждена смотреть.

Да, что-то гораздо более важное. Знать бы еще, что именно.

— Дженна, иди сюда, садись поближе. Такое событие нельзя пропустить. — Женщина, которую приходится называть мамой, поглаживает подушечку, приглашая сесть рядом. — Ну, скорее же, — торопит она.

И я послушно иду.

— Наступает исторический момент, — сообщает женщина и крепко меня обнимает.

Левый уголок рта поднимается вверх, правый делает то же самое, и я улыбаюсь, потому что именно улыбки от меня и ждут. Так хочет женщина.

— Первый случай в истории, — говорит та, которую я называю мамой. — У нас никогда не было женщины-президента нигерийского происхождения.

— Первый, — машинально повторяю я, глядя на экран монитора.

Я наблюдаю за маминым лицом, потому что только сейчас научилась улыбаться. Не знаю, как приспособиться, когда ее лицо меняет выражение, но нужно это сделать как можно скорее.

— Ма, посиди с нами! — кричит она в сторону кухни. — Сейчас начнется.

Знаю, что вторая женщина не придет. Она меня не любит. Не понимаю, как я догадалась. Ее лицо кажется бесцветным и невыразительным, как и у всех остальных людей. Значит, дело не в лице и истинная причина кроется в чем-то другом.

— Я занята. Готовлю кое-что вкусненькое. Посмотрю передачу здесь, — откликается вторая женщина.

Послушно поднимаюсь с места и предлагаю:

— Лили, я могу уйти.

Вторая женщина выходит из кухни и останавливается в проеме сводчатой двери. Она смотрит на маму, а я пытаюсь прочитать по лицам их мысли.

— Дженна, ведь она твоя бабушка. Ты всегда называла ее бабулей, помнишь?

— Ничего, пусть зовет меня Лили, — соглашается бабушка и тоже садится рядом с мамой.

ОЩУЩЕНИЯ

Место, где царит непроглядная тьма.

Здесь у меня нет ни глаз, ни рта, и я не в состоянии произнести хотя бы слово.

Позвать на помощь тоже нельзя, потому что не могу дышать. Окружающая тишина такая гнетущая, что хочется умереть.

Но и умереть не получается.

Темнота и безмолвие длятся вечно.

И это не сон.

Снов я не вижу.

ПРОБУЖДЕНИЕ

Авария случилась более года назад, и вот уже две недели, как я пришла в себя. Больше года пролетело впустую. Мне уже не шестнадцать, а семнадцать лет. На пост президента во второй раз избрали женщину, а в Солнечной системе дали имя двенадцатой планете. Умер последний живущий на воле белый медведь. Заголовки новостей меня нисколько не волнуют, ведь я благополучно проспала все события, о которых в них упоминается.

Я проснулась с громкими криками. Так мне потом об этом рассказывали. Первого дня после пробуждения совсем не помню. Потом я слышала, как Лили перешептывается на кухне с мамой и жалуется, что мои крики сильно ее напугали.

— Похоже на рев дикого зверя, — ужасалась она.

Я до сих пор кричу, когда просыпаюсь. Почему — не знаю. Ведь я ничего не чувствую, во всяком случае, такого, чему можно дать определенное название. Это можно сравнить с дыханием. Неведомые процессы происходят внутри, и управлять ими невозможно. Папа специально приехал из Бостона и тоже присутствовал при моем пробуждении, назвав его хорошим началом. Похоже, любое мое действие вызывает у него восторг. Несколько первых дней приходилось тяжко, так как ни мозг, ни тело не хотели слушаться. Первым пришел в себя мозг, а вот руки еще некоторое время стягивал ремень. На второй день они тоже успокоились, и их наконец развязали.

В доме царило оживление. Меня все время осматривали, ощупывали, проверяли, не давая ни минуты покоя. Папа по несколько раз на дню сканировал в нетбук данные о состоянии моего здоровья, и кто-то неизвестный отзывался и присылал рекомендации по лечению. Да никакого лечения и не требовалось. С каждым днем мне становилось все лучше. Вот ведь какая штука. Еще вчера я не могла ходить, а уже на следующий день проблема решилась сама собой. Правое веко совсем недавно падало на глаз, а теперь он смотрит вполне нормально. И язык, который только что беспомощно лежал во рту неповоротливым куском мяса, вдруг стал произносить забытые за полтора года слова.

На пятый день, когда я твердой походкой, совсем не спотыкаясь, вышла на веранду, мама расплакалась и сказала, что это настоящее чудо.

— Неужели ты не видишь, что девочка выглядит неестественно, — заметила Лили, но мама ничего не сказала в ответ.

На восьмой день папе настало время возвращаться в Бостон. Они с мамой переговаривались шепотом, но до моего слуха долетели обрывки фраз: «Большой риск… Нужно возвращаться… Все будет хорошо». Перед отъездом папа подошел и, взяв меня за подбородок, сказал:

— Наберись терпения, ангелочек. Постепенно, шаг за шагом все встанет на свои места, и память восстановится.

Походка у меня сейчас вполне нормальная, а вот с памятью дело обстоит хуже. Я не помню ни мамы, ни папы, ни Лили. Не помню, что когда-то жила в Бостоне, и сама авария тоже не сохранилась в памяти. А еще не могу вспомнить, какая она, Дженна Фокс.

Папа говорит, что со временем все пройдет. «Время лечит», — не устает он повторять любимую поговорку.

А я боюсь признаться, что не понимаю значения слова «время».

ВРЕМЯ

Слова существуют сами по себе.

Слова, которых я не помню.

Речь идет не о малоизвестных словах, которые девочке моего возраста знать не обязательно, а о самых простых, таких как «прыгать», «жаркий», «яблоко», «время».

Я их ищу в словаре, нахожу и уже никогда не забуду.

Куда же они подевались, эти слова, которые когда-то жили в моей голове?

ПОРЯДОК

Любознательный, имя прилагательное. 1. Страстно желающий что-либо изучать или познавать; пытливый.

Любопытный, имя прилагательное. 1. Вмешивающийся не в свои дела, надоедливый.

Курьезный, имя прилагательное. 1. Необъяснимый, в высшей степени необычный.

2. Странный, чудной.

В первую неделю после моего пробуждения мама углубилась в подробности прошлой жизни. Она называла мое имя, рассказывала о животных, живших у нас дома во времена моего детства, перечисляла любимые книги, говорила о проведенных всей семьей каникулах. После описания очередного события она неизменно спрашивала: «Помнишь?» И всякий раз я отвечала «нет», наблюдая, как меняются мамины глаза. Создавалось впечатление, что они уменьшаются в размере. Разве такое бывает? Я хотела, чтобы слово «нет» звучало как можно мягче, и старалась произносить его с разной интонацией. Однако на шестой день, когда мама принялась рассказывать о моем последнем сольном выступлении с балетным номером, ее голос оборвался. Помнишь?

На седьмой день она принесла небольшую коробку с дисками.

— Не хочу оказывать на тебя давление, — начала мама. — Здесь все разложено по порядку и наклеены этикетки. Может быть, просматривая эти диски, будет легче восстановить в памяти все события.

Она обняла меня, и я почувствовала прикосновение пушистого свитера и прохладу маминой щеки. Кое-что я чувствую, могу определить твердое и мягкое, шершавое и гладкое. Но по внутреннему содержанию чувства ничем не отличаются друг от друга, и в результате получается полная неразбериха. Возможно, какая-то частица меня еще не пробудилась от сна? Я обвила маму руками и тоже попыталась изобразить объятие. Похоже, ей это понравилось.

— Я люблю тебя, Дженна, — прошептала мама. — Если захочешь о чем-то спросить, знай, я всегда рядом и готова помочь.

— Спасибо, — откликаюсь я, понимая, что такой ответ вполне уместен в данном случае.

Не знаю, то ли я это вспомнила, то ли успела выучить заново. Не испытываю любви к той, что называется мамой. Понимаю, так нельзя, но как прикажете любить человека, которого совсем не знаешь? И все же в сумятице чувств постепенно стало кое-что вырисовываться. Только не соображу, как это точнее назвать. Глубокая привязанность? А может, чувство долга? Одним словом, мне хочется порадовать маму. Я вспомнила о мамином предложении задавать любые вопросы. Но спрашивать пока не о чем, вопросы еще не успели возникнуть.

И вот я просмотрела первый диск, резонно рассудив, что лучше смотреть их по порядку. Первый фильм посвящался мне, когда я находилась в утробе матери, час за часом. Я узнала, что стала первым ребенком в семье. Два мальчика, что родились до меня, не прожили и трех месяцев. Когда мама носила под сердцем меня, они с папой предприняли дополнительные меры предосторожности, которые дали желаемый результат, а я так и осталась единственным ребенком, их чудо-дитя. Я наблюдала за зародышем, которым когда-то была, а он плавал в мире, состоящем из темной жидкости. Неужели мне следует помнить и этот период своей жизни?