После верховой езды балет стал последним и самым продолжительным увлечением Грэйс. Она отказалась от занятий несколько лет назад и решительно заявила, что отныне всё время будет посвящать учёбе и домашним делам. На этом эксперименты и закончились.

— Ты прав, наверное. — Грэйс почесала кончик носа. — Просто однажды я почувствовала, что музыка намного сильнее, а я своими неуклюжими движениями не могу передать и малой части её волшебства. Приятнее, закрыв глаза, слушать… и представлять себе всё, что захочется. В мыслях можно парить над городом, танцевать на крышах в лучах заходящего солнца и, не переводя дыхания, сделать больше тридцати двух фуэте.

— Ты чересчур часто пропадаешь в мечтах, — заметил Джек без всякого упрёка.

— Наверное, реальности мне недостаточно.

— А я желаю иногда, чтобы реальности стало поменьше. Кстати, я только что понял, как готов провести остаток жизни: хочу крепкими корнями врасти в эту скамейку и лежать здесь, смотреть на звёзды сквозь ветки клёна и чувствовать на лбу твои руки.

На миг Грэйс замерла в нерешительности.

— Мне кажется, что ты способен на большее, — ответила она медленно, подбирая каждое слово. — И если бы ты сумел разглядеть себя таким, каким я тебя вижу…

Позабыв о намерении лежать вечно, Джек резко сел, придвинулся к Грэйс вплотную и уставился на её зарумянившиеся щёки.

— И какой я? — спросил он требовательно.

— Ты хороший друг, преданный и смелый, ты внимательный, — перечислила Грэйс и вдруг добавила храбро: — А ещё ты красивый.

Румянец смущения на её щеках сменился бледностью.

— Я эгоистичная свинья, — поспешил разочаровать её Джек, — я, между прочим, знал, что у тебя сегодня свидание, и намеренно его испортил.

— В самом деле? — Грэйс машинально поправила волосы, проверяя, не видны ли её уши.

— Да. С неким Теодором Уолшем. Стыдно ли мне? Ничуть! Я рад, что нарушил твои планы.

— Почему?

— Потому что он тебе не подходит, — сообщил Джек категорично, — крайне неприятный тип. Ты видела, какой у него подбородок? Да под ним несколько детей могут спрятаться от дождя! Поверь, он тебя недостоин.

— А кто достоин? Может быть, ты?

Она постаралась произнести это ненавязчиво, придать словам оттенок дружеской шутки, но Джек физически ощутил их вес.

— Только не я, — ответил он с нервным смешком. — Я недостоин даже твоего общества в этот вечер. Но почему-то ты выбрала меня.

— Я всегда выберу тебя, Джек.

Уже совсем стемнело, и ночные светила захватили власть на небе. Джек отметил, как лучисто звёзды отражаются в её глазах, и почти подошёл к тому самому краю, у которого принято произносить подобные пошлости.

— Я хочу поцеловать тебя. — Джек думал об этом последние минуты четыре и вот сказал вслух. Эх, нужно было думать громче, представлять выразительнее — тогда Грэйс продолжила бы ровно дышать. Она неестественно вытянулась и замерла каменным изваянием.

— Ладно. — Совладав с шейными позвонками, Грэйс кивнула.

Наверное, наркоман, который уже год находится в завязке и под воздействием внешних факторов начинает задумываться о губительной дозе, не так яростно приказывает себе остановиться. Джек положил руку на плечо Грэйс и легко сжал напряжённые мышцы, желая, чтобы она расслабилась и не боялась, чтобы вела себя раскованнее и тем самым разделила с ним хотя бы малую часть ответственности.

У часов над входом в университет не было секундной стрелки, но Джек почему-то услышал тиканье. Под навязчивый звук он преодолел последние дюймы до точки невозврата. Первый поцелуй — переваренная, слипшаяся каша из смущения с комками неловкости и крупицами стыда вместо сахара.

— Ты пахнешь мятой, — сказал Джек чуть погодя. Он размяк, почти освоился и уже без всякой робости поглаживал её спину через тонкую ткань платья.

Грэйс хихикнула.

— Это зубная паста, я ведь собиралась на свидание. А ты пахнешь табаком и пивом.

— Это табак и пиво. Я ведь собирался напиться. — Джек потёрся носом о её нос, наклонился к самому уху и прошептал: — Пойдём к тебе?

* * *

Стекло снова нагрелось. Джек отлепил от него лоб и нос, оставив ещё два жирных пятна, и приклеился лицом к окну чуть дальше, где стекло ещё было прохладным. Вчера он неистово хотел, чтобы день закончился — то самое желание, которое всегда исполняется. Миновал вечер, прошла ночь, наступило очередное начало нового дня, который не обещал ничего хорошего. Всю ночь Джек бродил по городу, виртуально подвергая себя пыткам. Ближе к утру, когда закончились сигареты, а мышцы ног ныли уже невыносимо, он завалился в общежитие к Тони и уснул в его кресле. Лучший друг без лишних вопросов предоставил ему воду, подушку, одеяло и чистую футболку. Сейчас Тони приводил себя в порядок, а Джек приклеился к окну и наблюдал за синичками: те весело чирикали, клевали на земле невидимые крошки и, поднявшись высоко в небо, летели куда вздумается. Джек хотел бы превратиться в маленькую синичку.

В дверь постучали.

— Открыто! — крикнул Тони из ванной комнаты и вышел навстречу гостю.

На пороге стояла Самира. А ведь Джек только минуту назад размышлял о вероятных сюрпризах и неприятностях предстоящего дня.

— Мне нужен Джек, мне сказали, что он здесь, — заявила Самира повелительно.

Тони растерялся, будто зубная паста вычистила Джека из его памяти. Легко оттолкнув его, девушка вошла в комнату, а Тони так и остался стоять на месте, делая примерно один вдох в десять секунд.

— Вчера ты был у него в кабинете. Что он хотел? — Самира решила не утруждать себя предисловием, элементарным приветствием или всякими там «простите, что потревожила, — вот вам шоколадка».

— Про тебя спрашивал, — честно ответил Джек, вспомнив разговор с мистером Маршаллом.

Самира заметно напряглась:

— И что ты сказал?

— Назвал твоё имя и любимые предметы. А что?

— И всё? — Она угрожающе сощурилась.

— Я больше ничего о тебе не знаю. Послушай, не переживай. — Джек смягчился. — Ты, конечно, вела себя вчера не совсем вежливо, но профессор Маршалл классный и понимающий. Зайди, извинись, покажи заинтересованность в предмете и…

— Мне нужно, — Самира прервала ободряющую речь, — чтобы ты немедленно пошёл к нему и кое-что обо мне рассказал.

Тони наконец разморозился и поставил рядом с Самирой стул, но она проигнорировала предложение сесть, как, впрочем, и самого хозяина комнаты. Это сбило Тони с толку, и он опять застыл.

Странно, раньше таких проблем с девушками у него не наблюдалось. Не то чтобы Тони был популярным (хотя некоторые считали его застенчивость романтичной), но для Джека его друг имел объективно приятную внешность. И хотя Тони всегда больше интересовался точными науками, чем искусством завоевания противоположного пола, познакомиться с девушкой и пригласить её на свидание он никогда не боялся. До недавнего времени.

В ответ на странную просьбу Джек хмыкнул:

— С чего бы?

— Я прошу тебя об этом.

— Не аргумент.

Самира взяла небольшую паузу, чтобы зарядить голосовые связки, и продолжила настойчивее:

— Ты должен сказать ему, что ошибся вчера. Что меня зовут… как-нибудь по-другому, что я давно живу здесь и…

Ей всё труднее удавалось сохранять самообладание. В отличие от Тони, который так и не начал дышать размеренно, Самира глотала воздух как выброшенная на берег рыба.

— Боюсь, ничего не получится. — Джек наигранно вздохнул. — Профессор Маршалл не поверит. К тому же, и это главное, у меня нет ни малейшего желания что-нибудь для тебя делать.

Тони прокашлялся. Кажется, шоковое оцепенение прошло и к нему вернулись безусловные рефлексы.

— Если вы не против, я бы хотел понять, что происходит, — вежливо попросил он.

— Ничего особенного, — ответил Джек. — Просто после вчерашнего концерта на литературе Маршалл вызвал меня к себе в кабинет и расспрашивал о Самире. Кстати, Тони, я ведь забыл рассказать тебе главное! Вчера в кабинете у профессора я видел такую же штуку, как у тебя.

— Какую штуку? — Тони опешил, он не успевал так быстро переваривать информацию и перескакивать с одной темы на другую.

— Твой стеклянный шар, помнишь? У мистера Маршалла есть точно такой же.

Джеку показалось, что воздух вокруг него зазвенел.

— Этого не может быть. — Тони испугался и засунул руки в карманы.

— Я тебе точно говорю. Где он?

— Его здесь нет.

— Не говори ерунды, я же знаю, что он всегда с тобой.

Джек уже проводил обыск в ящиках письменного стола.

— Джек, это ведь сейчас неважно, — вновь запротестовал Тони.

Раньше он рассказывал про диковинный шар всем подряд, но всё чаще сталкивался с неприятием, ведь люди охотнее верят убеждениям, чем собственным глазам. Тогда желание делиться у Тони пропало, а со временем даже сменилось страхом, что кто-то узнает и назовёт его ненормальным.

Только Джек почему-то чувствовал, что именно сейчас это очень важно. Он переместился к книжному шкафу. Хоть бы шар был здесь, а то придётся рыться в белье и носках.

Он нашёлся на верхней полке, в коробке с разной мелочью. Вероятно, Тони засунул его туда, к сгоревшему жёсткому диску из ноутбука, неработающей зажигалке и старым разбитым очкам, в очередном приступе разочарования.