— Видите ли, я не так умна, как Адди или Мод. Никогда всерьез не интересовалась политикой… А потом, у меня старомодные взгляды. Мне не нравится, что членам парламента платят деньги. Просто не могу привыкнуть. Как можно служить своей родине за деньги?

— Служить родине бесплатно не всем по карману, леди Трессильян, — заметил я.

— Да, знаю. Особенно в наши дни. Что ж, об этом можно только пожалеть. Следует выбирать законодателей из представителей того класса, которому нет нужны работать, чтобы добывать средства к существованию; представители этого класса и в самом деле беспристрастны и не заинтересованы в заработках.

Меня так и подмывало сказать: «Боже, моя дорогая, да вы как будто с луны свалились!»

Как, однако, интересно — оказывается, есть еще в Англии такие места, где подобные идеи до сих пор сохраняют свою живучесть. Правящий класс. Верхушка общества. Аристократия. Какие отвратительные ярлыки! А может, что-то в этом есть?

Леди Трессильян тем временем продолжала:

— Знаете, мой отец баллотировался в парламент. Он тридцать лет был членом парламента. Говорил, что членство отнимает у него много времени и сил, но он всегда гордился тем, что выполняет свой долг.

Я перевел взгляд на трибуну. Майор Габриэль разговаривал с леди Сент-Лу. Да, не повезло ему с ногами! Интересно, он тоже считает членство в парламенте своим долгом? Сильно сомневаюсь…

— Лично мне, — леди Трессильян проследила за моим взглядом, — он кажется очень искренним. А вы как считаете?

— Именно так и мне показалось.

— А как замечательно он отзывается о милом мистере Черчилле… По-моему, нет сомнения в том, что вся округа горой стоит за него. Вы согласны со мной?

Я согласился. Сам я был склонен считать, что консерваторы победят на выборах с небольшим перевесом.

Тут ко мне подошла Тереза, а с ней и мой бойскаут.

— Ты получила удовольствие? — спросил я Терезу.

— Да.

— А что ты думаешь о нашем кандидате? Она не отвечала, пока мы не вышли из здания Манежа. Потом она сказала:

— Я не знаю.

Глава 5

Пару дней спустя я лично познакомился с кандидатом. Он зашел к Карслейку обсудить кое-какие вопросы, и тот привел его к нам выпить.

Разговор зашел о канцелярской работе, которую выполняла Тереза, и вскоре они с Карслейком вышли из комнаты, чтобы что-то прояснить.

Я извинился перед гостем за то, что не могу встать, показал ему, где находятся напитки, и попросил его налить себе и мне заодно.

Подавая мне бокал, Габриэль спросил:

— Получили ранения на войне?

— Нет, — ответил я, — на Харроу-роуд. — Тогда я всем так отвечал на вопрос о том, откуда у меня увечья, и получал даже какое-то удовольствие, наблюдая за реакцией собеседников на мой ответ. Габриэля он весьма позабавил.

— Прискорбно слышать, — заметил он. — Упускаете ценный шанс.

— Я что, по-вашему, должен сочинять сказки о своем героизме?

— Зачем же сочинять? — удивился он. — Скажите просто: мол, я был в Северной Африке или в Бирме, словом, там, где вы на самом деле побывали. Вы ведь воевали?

— Да, — кивнул я. — В районе Аламейна.

— Вот видите! Сошлитесь на Аламейн, и этого будет достаточно. Никто не станет расспрашивать вас о подробностях — сочтут, что и так все ясно.

— По-вашему, стоит так делать?

— С женщинами — стоит, — задумчиво ответил он. — Женщины обожают раненых героев.

— Знаю, — с горечью заметил я.

Он понимающе кивнул:

— Да. Порой вам, должно быть, достается. Тут кругом толпы женщин, а некоторые так и норовят разыгрывать из себя мамочек. — Он поднял пустой бокал. — Ничего, если я налью себе еще?

— Ну разумеется.

— Я сегодня обедаю в замке, — объяснил он. — Боюсь старой карги до чертиков!

Могло статься, что мы с леди Сент-Лу — лучшие друзья, но он, по-моему, прекрасно знал, что особой дружбы между нами нет. Джон Габриэль вообще редко ошибался, и вскоре у меня появилась возможность в этом убедиться.

— Кого вы боитесь? — спросил я. — Леди Сент-Лу или их всех?

— Против толстухи я ничего не имею. Такие легко приручаются. А миссис Бигэм Чартерис — настоящая лошадь: мне кажется, что она в любой момент может заржать. Но леди Сент-Лу… Такие дамы видят тебя насквозь! Моментально разгадывает суть, в какие бы перья ты ни рядился! Собственно говоря, — добавил он, — с ней я и не пробовал кого-то изображать. Видите ли, — продолжал он задумчиво, — невозможно противостоять истинной аристократке, и тут уж ничего не поделаешь.

— Не уверен, что вполне вас понимаю, — заметил я.

Он улыбнулся:

— Понимаете, я, собственно говоря, вроде как нахожусь не в том лагере.

— Хотите сказать, что по своим политическим взглядам вы — не тори?

— Нет-нет. Я хочу сказать, что слеплен из другого теста. Им нравятся — просто не могут не нравиться — выпускники дорогих частных школ. Разумеется, в наши дни выбирать не приходится, и они вынуждены иметь дело с парнями вроде меня. — Помолчав, он продолжал: — Мой папаша был водопроводчиком, причем не слишком хорошим.

Он поднял на меня взгляд и подмигнул мне. Я улыбнулся в ответ. В тот момент я поддался его обаянию.

— Да, — вздохнул он. — По-настоящему мое место — среди лейбористов.

— И что? — заинтересовался я. — Вы не верите в их программу?

— Да нет, — ответил он непринужденно, — у меня нет убеждений. Для меня важен вопрос выгоды. Мне нужна работа. Война, можно сказать, кончена, и скоро все теплые местечки расхватают. А мне всегда казалось, что я смогу сделать политическую карьеру. Вот увидите!

— Вот, значит, почему вы стали тори! Предпочитаете партию, которая будет стоять у власти?

— Господи боже, вы что же, серьезно думаете, что тори пройдут на выборах? — удивился он.

Я подтвердил, что действительно так считаю. Тори победят с незначительным перевесом.

— Чушь! — заявил он. — Лейбористы их сметут. За них проголосует подавляющее большинство.

— Но тогда… раз вы так считаете… — Я замолчал.

— Почему я не хочу быть в стане победителей? — Он ухмыльнулся. — Дружище, именно поэтому я и не лейборист. Не хочу затеряться в толпе. Самое подходящее место для меня — оппозиция. Что собой сегодня представляет партия тори? В общем и целом — толпу тупоголовых никудышных джентльменов и дельцов-неудачников. Они безнадежны. У них нет курса, нет четкой программы и вообще все кувырком. Любой, у кого в голове есть хоть капля мозгов, даст им фору сто очков вперед. Вот увидите — на их фоне я взлечу вверх, как ракета!

— Если пройдете в парламент, — напомнил я.

— О, с этим никаких проблем. Я пройду.

Я с любопытством посмотрел на него:

— Вы и правда так думаете?

Он снова ухмыльнулся:

— Если только не сваляю дурака. У меня тоже есть кое-какие слабые места. — Он залпом допил свое виски. — Главным образом женщины. Придется держаться от них подальше. Здесь это будет нетрудно. Хотя в «Королевском гербе» есть одна прехорошенькая малышка. Вы с ней встречались? — Тут он вспомнил о том, что я не могу передвигаться самостоятельно. — Нет… Извините. Конечно, вы с ней не встречались. — И он поспешил добавить, причем, как мне показалось, с неподдельным чувством: — Тяжелая участь!

Впервые проявление сочувствия не вызывало у меня отторжения. В его устах оно прозвучало так естественно…

— Скажите, а с Карслейком вы тоже ведете подобные разговоры? — поинтересовался я.

— С кем, с этим ослом? Боже сохрани.

До сих пор удивляюсь, почему Габриэль с самой первой встречи был со мной так откровенен. Я склонен считать, что причиной было его одиночество. Он показывал публике великолепный спектакль, однако вряд ли ему удавалось расслабиться в антрактах. Он также понимал, не мог не понимать, что лишенному подвижности калеке самой судьбой уготована роль слушателя. Я нуждался в развлечениях, и Джон Габриэль охотно развлекал меня, пуская за кулисы своей жизни. И, кроме того, он был откровенным по натуре.

Я полюбопытствовал, как относится к нему леди Сент-Лу.

— Прекрасно! — воскликнул он. — Просто лучше некуда, дьявол ее раздери! Это-то меня и бесит. Безупречно вежлива — просто не к чему придраться… Она свое дело знает. Старые ведьмы! Если они хотят быть грубыми, они так грубы, что просто дыхание спирает. Но если они не хотят вести себя грубо, их невозможно к тому вынудить.

Я слегка подивился его горячности. Мне было непонятно, какое значение для него имеет то, грубо или нет ведет себя по отношению к нему пожилая дама вроде леди Сент-Лу. Разве с ней нужно считаться? Ведь она — продукт ушедшей эпохи.

Конец ознакомительного фрагмента