Глава 4

Впервые имя Джона Габриэля в нашем доме было упомянуто в тот вечер, когда капитан Карслейк объяснял Терезе, что результат дополнительных выборов — вина представителей Консервативной партии.

Тогда кандидатом от консерваторов был сэр Джеймс Бредуэлл из Торингтон-Парка. Он являлся жителем округа, располагал кое-какими деньгами и был закоренелым тори с твердыми принципами. Честнейший человек. Но с другой стороны, ему было уже шестьдесят два года, и был он, что называется, «без изюминки» — начисто лишен воодушевления, вдохновения да и быстроты реакции. Он не обладал даром зажигать толпу во время публичных выступлений и легко терялся, если его речь прерывали критическими вопросами или выкриками.

— Как оратор он производил жалкое впечатление, — говорил Карслейк. — Весьма жалкое. Кашлял, мямлил, заикался. Разумеется, мы писали ему речи, и для особо важных митингов у нас был наготове опытный заместитель. Десять лет назад проблемы бы не возникло. Отличный парень, честный, искренний, прямой и к тому же джентльмен. Но в наши дни требуется нечто большее!

— Мозги, например? — предположил я.

Но Карслейку не было дела до мозгов.

— Сегодня требуется такой продувной тип — хитрый и скользкий, который может ловко ответить на каверзный вопрос и рассмешить публику. И, разумеется, люди верят тому, кто способен наобещать с три короба. Старомодному субъекту вроде Бредуэлла совесть не позволит дурить народ обещаниями, что, мол, у каждого будет собственный дом, завтра закончится война, у всех женщин будет в доме центральное отопление и стиральная машина…

— А еще, — продолжал капитан Карслейк, — необходимо учитывать движение маятника. Мы слишком долго находились у власти. Люди готовы были проголосовать за кого угодно — лишь бы был другой. Лейбористы выставили некоего Уилбрэма. Бывший школьный учитель, был ранен на войне, неплохо разбирается в ситуации, да и язык хорошо подвешен. Соловьем разливается о том, что надо сделать для демобилизовавшихся военных. Ну и обычная пустая болтовня о программах по национализации и здравоохранению. И должен признать: со своей задачей он справился неплохо. Победил с перевесом более чем в две тысячи голосов. В Сент-Лу такое случилось впервые. Для всех нас его победа стала просто ударом. Наш долг — победить Уилбрэма.

— Он пользуется популярностью?

— Не слишком. Его предвыборная кампания финансируется не очень щедро, но он честен, и у него приятные манеры. Победить его будет непросто. Битву предстоит вести по всему округу.

— Как по-вашему, лейбористы не пройдут на выборах?

Перед всеобщими выборами 1945 года мы скептически относились к такой возможности.

— Разумеется, лейбористы не пройдут, — заверил нас Карслейк. — Графство единодушно поддерживает Черчилля. Однако прежнего большинства в округе нам уже не набрать. Конечно, многое зависит от того, сколько человек проголосуют за лейбористов. Между нами говоря, мистер Норрис, не удивлюсь, если окажется, что число их сторонников значительно возросло.

Я искоса посмотрел на Терезу. Она старалась сохранять на лице выражение полнейшего сочувствия проблемам политической борьбы.

— Уверен, — Карслейк сердечно улыбнулся ей, — вы окажете нам посильную помощь.

— Боюсь, я не слишком хорошо разбираюсь в политике, — пробормотала Тереза.

— Что ж, всем нам придется как следует потрудиться! — добродушно заметил Карслейк и задумчиво посмотрел на меня, словно прикидывая, на что я могу быть способен. Я немедленно вызвался надписывать конверты.

— Руки у меня пока подвижны, — объяснил я.

Он тут же смутился и снова принялся качаться на пятках.

— Отлично, отлично! — сказал он. — Где вас? В Северной Африке?

Я ответил, что получил увечье на Харроу-роуд. Мой ответ его доконал. Он просто не знал, куда деваться от смущения.

Хватаясь за соломинку, Карслейк повернулся к Терезе.

— А ваш муж будет нам помогать? — спросил он.

Тереза покачала головой.

— Боюсь, — заявила она, — что он коммунист.

Если бы она сказала, что Роберт — ядовитая змея, она бы меньше огорчила Карслейка. Он просто вздрогнул.

— Видите ли, — объяснила Тереза, — он художник.

При этих словах лицо Карслейка слегка просветлело.

— А-а, понятно! Художники, писатели, все они такие… — протянул он, демонстрируя свою терпимость. — Да, теперь мне все ясно.

— Хотя бы Роберта удалось отстоять, — сказала мне Тереза после ухода капитана Карслейка.

Я обвинил ее в том, что она неразборчива в средствах.

Когда пришел Роберт, Тереза проинформировала его о его политических убеждениях. Он запротестовал:

— Я ведь никогда не был членом Коммунистической партии! То есть я хочу сказать, мне просто по душе их воззрения. По-моему, в целом их идеология верна.

— Вот именно, — кивнула Тереза. — Именно так я и сказала Карслейку. Время от времени будем оставлять на ручке твоего кресла раскрытый томик Карла Маркса — и все. Ты спасен, тебя не будут просить ничего делать.

Роберт засмеялся:

— Все это очень хорошо, Тереза, но что, если ко мне начнут приставать представители другой партии?

Тереза заверила его, что не будут.

— Насколько мне известно, — заявила она, — лейбористы боятся коммунистов еще сильнее, чем тори.

— Интересно, — спросил я, — кто наш кандидат?

Дело в том, что Карслейк не слишком распространялся по этому поводу. Тереза спросила его, собирается ли сэр Джеймс снова выставлять свою кандидатуру на выборах. Карслейк покачал головой:

— Нет, не собирается. Нам предстоит ожесточенная борьба. Даже не знаю, что из этого получится. — Он выглядел очень обеспокоенным. — Дело в том, что наш кандидат — не из местных.

— Кто он?

— Некий майор Габриэль. Кавалер креста Виктории [Крест Виктории — высшая военная награда Великобритании.].

— Он получил крест Виктории на этой войне или на предыдущей?

— На этой, на этой. Он совсем молодой — тридцать четыре года. Великолепный послужной список. Был награжден за «героизм и верность долгу». Во время атаки в Салерно командовал пулеметным расчетом под непрерывным огнем противника. Все его бойцы, кроме одного, были убиты, а он, раненый, в одиночку удерживал позицию до тех пор, пока у него не кончились боеприпасы. Затем отступил на основные позиции, убив несколько вражеских солдат ручными гранатами, и вытащил своего единственного оставшегося в живых бойца, тяжелораненого, в безопасное место. Здорово, правда? К несчастью, выглядит Габриэль не слишком впечатляюще — низкорослый, непривлекательный тип.

— А оратор он какой? — спросил я.

Карслейк просиял:

— О, тут все в порядке. Определенно ловок, если вы понимаете, о чем я. Быстрый как молния. И рассмешить публику тоже может. Конечно, многие его шуточки — просто дешевка… — На секунду на лице Карслейка мелькнула тень отвращения. По моим представлениям, он был истинным консерватором, предпочитающим смертную тоску дешевым увеселениям. — Но публике это нравится… да, им это нравится. Конечно, — добавил Карслейк, — он ничего собой не представляет…

— Вы хотите сказать, он родом не из Корнуолла? — уточнил я. — Откуда же он взялся?

— Откровенно говоря, понятия не имею… Он словно явился ниоткуда. Я думаю, что не следует заострять внимание избирателей на его биографии. Разыграем военную карту — отвага и все такое. Он в состоянии стать кандидатом так называемых простых людей — средних англичан. Разумеется, он не такой кандидат, с какими мы привыкли иметь дело… — Карслейк погрустнел. — Боюсь, леди Сент-Лу его не одобряет.

Тереза деликатно поинтересовалась, имеет ли значение одобрение кандидата со стороны леди Сент-Лу. Оказалось, что имеет. Леди Сент-Лу возглавляла Ассоциацию женщин-консерваторов, а женщины-консерваторы в Сент-Лу представляли собой реальную силу. Они всем руководили, везде заправляли, проворачивали уйму дел и таким образом, по словам Карслейка, оказывали огромное влияние на женщин-избирательниц.

— А женщины, — добавил он, — всегда самая ненадежная часть аудитории. — Тут он слегка воспрянул духом. — Есть одна причина, почему я с оптимизмом думаю о шансах Габриэля, — заявил он. — Он нравится женщинам.

— И леди Сент-Лу?

— Леди Сент-Лу, — стал пояснять Карслейк, — ведет себя в высшей степени благородно… Она не скрывает того, что ее взгляды устарели. Однако она всем сердцем поддержит решения, которые ее партия сочтет необходимыми. В конце концов, — грустно закончил Карслейк, — времена меняются. Мы привыкли в политике иметь дело с джентльменами. А где они сейчас? Хотелось бы мне, чтобы наш парень был джентльменом, но он не джентльмен, и с этим приходится считаться. А если нельзя найти джентльмена, то лучше всего выставить в качестве кандидата героя.

После того как Карслейк ушел, я заметил:

— Его последние слова — ну просто эпиграмма.

Тереза улыбнулась. Потом сказала, что ей как-то жаль майора Габриэля.

— Как ты думаешь, какой он? — спросила она. — Наверное, пренеприятнейший тип.

— Нет, я склонен думать, что он — славный парень.

— Из-за его ордена?

— Вот уж нет! Крест Виктории может достаться и сорвиголове, и даже дураку. Знаешь, говорят, старый Фредди Элтон получил свой орден только потому, что по дурости не знал, куда отступать с передовой. Его поведение назвали стойкостью перед лицом опасности. А на самом деле он просто не знал, что все остальные уже отступили.