Мэриджой Шубридж

Полюбить незнакомца

1

Клэр Хэркорт взяла отца под руку, и они вышли из продуваемого всеми ветрами двора церкви, направляясь к своему расположенному неподалеку дому. Нудный дождь, оголенные деревья, завывания январской стужи лишь усугубляли безрадостную картину. Половину унесенных ветром слов священника так никто и не услыхал, намокшая ряса пузырилась и била его по ногам, а жалкая группа плакальщиц, глубоко зарывшись подбородками в ворот пальто, придерживала руками готовые сорваться с голов шляпки.

Миссис Хэркорт обрела наконец покой. Сейчас она, несомненно, возносила благодарность Богу за ниспосланное освобождение от бесчувственного и постоянно пребывавшего в дурном расположении духа супруга. Из-под темной вуали, прикрывающей половину лица, Клэр бросила на отца косой взгляд. Да, конечно, глаза ее увлажнились на могиле матери, но она была уверена, что слезы навернулись из-за стужи, а не от горя. Она не плакала, хотя, конечно, любила мать. Возможно, вскоре еще придется не раз пролить слезы, а сейчас ее просто раздирала ненависть к Джорджу Хэркорту, этому ничтожеству, принимавшему соболезнования так, словно кто-то умыкнул у него бесценную компаньонку.

Когда они приблизились к двери часовни, Клэр высвободила руку. Ее матери, этому несчастному, хрупкому созданию, от которого скоро останется лишь надпись на надгробном камне, едва исполнилось сорок, и вот смерть, взяв ее за вялую руку, увела за собой. Кто же отправил ее на кладбище? Можете спросить об этом самого себя, Джордж Хэркорт. Клэр стиснула зубы, пытаясь промолчать. Девять выкидышей — вот страшная цена торопливости этого высокомерного самодура, жаждавшего сыновей, но получившего только оставшуюся в живых дочь, — подорвали здоровье жены. Если все это и есть супружество, то оно не нужно Клэр ни за какие коврижки.

В свои семнадцать лет она была уверена, что отцу никогда не удастся выдать ее замуж. Избавиться от презираемой и откровенно не замечаемой дочери. Кто же в здравом уме возьмет девушку, у которой за душой ни гроша, дочь человека, обремененного по собственному недомыслию долгами? Владельца старого, запущенного, разваливавшегося по частям дома? Все слуги давно разбежались в поисках мест, где им бы платили деньгами, а не пустыми обещаниями. И теперь кров с ним делила лишь Клэр, на которую свалились все заботы — и домохозяйки, и прачки. Но ничего. Всего через четыре года она достигнет совершеннолетия… Срок для терпеливой девушки, живущей вот уже семнадцать лет в нищете, не такой уж большой… И в тот день, когда ей исполнится двадцать один, она наконец обретет свободу…

Теперь, когда все приличия были соблюдены, Джордж Хэркорт первым вошел в дом. Он сразу же направился к бутылке бренди, стоявшей на столе, опустился в потрепанное кресло возле камина и принялся задумчиво разглядывать Клэр, снимавшую в этот миг шляпку с вуалью.

— Ну, что скажешь об этой вдовушке Лоусон? Никогда прежде не приходилось видеть такой точеной фигурки.

Он осушил стаканчик, не заметив, как замерли руки Клэр.

Она глубоко вздохнула, пытаясь побороть в себе приступ гнева — подумать только, этот человек осмелился глазеть на другую женщину в то время, как его собственную жену опускали в могилу!

— Миссис Лоусон? — ровным тоном спросила она. — Я ее совсем не знаю. Мне и в голову не приходило, что она с таким уважением относится к матери… Даже сочла необходимым прийти на похороны. Насколько я знаю, они никогда не были подругами.

— Нет, не были. Она всегда считала твою мать излишне деликатной.

— Деликатной? Как это? У мамы не было столько сил…

— Не в том смысле, — нетерпеливо перебил ее Хэркорт. — Она всегда довольно высокомерно относилась к горожанам.

— Какая чепуха! — раздраженно воскликнула Клэр. — Мама была сама доброта! Хотя, кто знает, — горько продолжала она, — чего ей стоило играть роль прекраснодушной леди, если вспомнить, как ей доставалось…

Джордж Хэркорт вспыхнул.

— Я не нуждаюсь в твоих язвительных замечаниях, девчонка. У меня слишком много расходов, и я не могу тратить деньги на тех, кто должен трудиться больше, чтобы заработать на жизнь. Ты уже не ребенок, — сделав паузу, он уставился на раскрасневшееся миловидное личико, темные кудряшки и ясные серые глаза дочери. — Боже, нет, ты уже не ребенок!

Последние слова он произнес чуть слышно, и сердце Клэр неизвестно почему забилось сильнее.

— Ты говорил о миссис Лоусон. Какое отношение имеет она ко всему этому? — Подавив закипающий гнев, она постаралась говорить спокойно, без раздражения.

Лицо Джорджа Хэркорта обрело прежний, обычный цвет.

Клэр с отвращением смотрела на него, тщетно пытаясь скрыть свои чувства. Отец приканчивал уже второй стаканчик бренди — судя по наклейке, это был отличный напиток. Если бы он давал жене и дочери столько денег, сколько он тратил на выпивку, то им бы не приходилось чинить, перекраивать и латать свою одежду. Приданое матери — прекрасные шелковые платья, кружевные воротнички — давно износилось. Их так часто переделывали, что они давно превратились в ветхие реликвии далекого, более счастливого времени… Такого счастливого для матери… Да, ей было что припомнить — и балы, и званые вечера, и даже представление при дворе. Как-никак она-то была единственной наследницей богатого помещика.

Клэр вновь украдкой бросила на отца взгляд, пытаясь увидеть в нем того красавца, романтического героя, который когда-то очаровал мать, заставив после бурных и трепетных настойчивых ухаживаний выйти за себя замуж. Бедная мама! Она была так молода и совсем не знала жизни, ее подвохов. Если бы она только могла предвидеть, что через двадцать лет ее пылкий возлюбленный превратится в безбожного картежника, любителя выпивки, то, несомненно, она тут же выскользнула бы из его объятий.

Опрокинув стаканчик, Хэркорт вновь уставился на дочь. Его губы искривились в заговорщицкой ухмылке.

— Дора Лоусон — очень порядочная, услужливая дама…

Клэр отлично понимала, что он имеет в виду, так как до нее доходили разные слухи об уступчивости миссис Лоусон.

— На самом деле? Ну просто образец? — мягко осведомилась Клэр, надменно изогнув брови.

Глаза Джорджа Хэркорта злобно сузились.

— Хотелось бы попросить тебя воздерживаться от подобных намеков, когда разговариваешь со мной. Слишком уж много ты унаследовала от матери. — Он чуть помолчал. — Хотя, может быть, это и к лучшему.

Клэр вновь ощутила, как екнуло сердце. В его словах не было и намека на комплимент. Было ли это неуклюжим замечанием, или он вынашивал в своей голове некий зловещий замысел? Она, конечно, не могла вообразить, что он затевает, но инстинктивно чувствовала, что следует прикусить язычок. Прожив семнадцать лет под крышей его дома, она научилась осторожности и хитрости. Ради собственного благополучия.

— Прости, папа, за то, что перебила. Что ты хочешь сказать о миссис Лоусон? Да, она красива, я согласна с тобой. — Сбавив тон, она даже улыбнулась.

— Похоронила двух мужей, и всякий раз после их ухода она становилась все более зажиточной. — Хэркорт, сидя в кресле, расслабился.

— Это, конечно, сказывается на ее стиле жизни. — Клэр кивнула. — Я всегда восхищалась ее парой гнедых, да и славной каретой — обивка из красного бархата, золотистая краска, — все это, несомненно, производит неотразимое впечатление.

— Да и сама она неотразима, и довольно часто мы… — Тут он осекся и задумчиво уставился в свой стакан.

В задумчивости он пребывал долго, и Клэр, устав ждать, направилась было к двери. Судя по всему, он погрузился в глубокие раздумья, и, не желая мешать, она решила уйти. Но если он и раздумывал о чем-то, то, конечно, не о смерти жены.

Она уже взялась за круглую ручку двери, как вдруг услышала его шепот.

— Черт возьми, еще слишком рано. Нужно подождать, по крайней мере, шесть месяцев… — И он погрузился в молчание, не замечая присутствия дочери.

Клэр тихо вышла из комнаты и поднялась наверх. Так вот, значит, в чем дело! Он уже думает о другой! Об этой красивой, с вызывающим, смелым взглядом, миссис Лоусон! Об этой уже дважды вдове! И к тому же обладательнице денег! Теперь овдовел и он… Да, теперь он свободен и может приударить за этой миссис Лоусон. Если только он уже этим не занимался прежде.

Чем же они там занимались? Выпивали? Или… они — любовники? Вполне вероятно, и то и другое. Но теперь, судя по всему, отец намеревался узаконить их отношения.

Войдя в спальню, Клэр начала стаскивать с себя изношенное, искусно починенное черное платье. Затем набросила столь же искусно ею подновленный коричневый шерстяной халат. Шитье превратилось не только в искусство, но и в жизненную необходимость для женщин в семье Хэркортов, и обе они — и мать, и дочь — проявляли вкус в замысловатой перекройке халатов и шляпок с шелковыми оборками.

Стоя перед зеркалом, Клэр расчесывала волосы, которые из-за сырости утратили половину своего прежнего серебристого блеска, и размышляла о миссис Лоусон.

Элегантная состоятельная вдова могла принимать знаки внимания, оказываемые ей множеством мужчин. Она могла выбирать себе приятелей, сохраняя при этом независимость. Но брак означал конец независимости — со всеми своими портшезами она становилась собственностью мужа. Да, собственностью становится не только она, но и все, что ей принадлежало, по закону все переходило к нему.

«Порядочная, услужливая дама», — так назвал ее отец, но сейчас, вспоминая ее хитроватые, черные мазки там, на могиле матери, Клэр не могла избавиться от подозрений, что этой женщине очень не хотелось отдавать себя в загребущие руки Джорджа Хэркорта. Зачем ей это? Характер отца, его образ жизни не были секретом для округи. Что могло помешать ему столь же быстро промотать ее состояние, как он уже сделал это с приданым матери Клэр?

Вглядываясь в зеркало, она радовалась, что унаследовала от матери стройную фигуру, красивые скулы. Брови — круто изогнуты, прекрасные темные волосы, кожа — чистая, чуть бледноватая…

Что же случится, если миссис Лоусон завладеет сердцем отца? Сердце ее вновь затрепетало. Оставит ее в качестве домашней прислуги за мизерное жалованье? Или же его настороженный взгляд означал, что она, по его мнению, уже довольно взрослая и вполне может подыскать место горничной? Если в доме объявится новая жена, то почему он должен ежедневно лицезреть более юное подобие своей опостылевшей, столь презираемой супруги? А сама Клэр пока не достигла совершеннолетия и никак не может повлиять на его планы…

Как долго это могло еще тянуться? Ну пять, ну десять лет… Но только не после того, как наступит совершеннолетие. Во всяком случае, она не знала закона, регулирующего положение слуг в доме по заключенному договору.

Припомнив последние слова отца, она немного успокоилась. У нее впереди еще шесть месяцев — тогда ей исполнится восемнадцать. До вступления в новый брак существует годовой траур. Шесть месяцев — это, конечно, неприличная спешка и свидетельствует о его страстном желании заполучить состояние миссис Лоусон.

«Но о каких приличиях может идти речь?» — спросила она себя и скривилась. Стоит отцу завладеть деньгами миссис Лоусон — дом снова оккупируют закадычные дружки-картежники, которые всегда прилетали и улетали, как саранча, обобрав до нитки Джорджа Хэркорта. Разве он никогда не выигрывал? Может, и выигрывал, но, будучи азартным игроком, всегда считал, что следующая карта непременно удвоит его выигрыш и он набьет карман золотыми монетами. Его карман, не ее. Все это, конечно, так, но неплохо было бы и поесть.

Вытащив из шкафа старую шерстяную шаль, Клэр спустилась по узкой лестнице в холодную, похожую на подвал кухню. Она редко пользовалась главной лестницей, предпочитала ту, по которой поднимались и спускались слуги, когда они еще были в доме: здесь она не могла столкнуться лицом к лицу с отцом или его странными дружками. С тех пор как год или два тому назад здоровье матери начало сдавать, обе женщины постоянно находились у себя наверху, где создали что-то вроде небольшой гостиной. Комнаты на первом этаже были слишком сырыми для матери, к тому же в них постоянно гуляли сквозняки, и их никак нельзя было нагреть до нужного состояния, а в этой комнате, как и в кабинете отца, в котором он проводил почти все свое время, были неплохие камины.

На кухне Клэр, надев фартук, склонилась над заслонкой печи, стараясь разворошить угли и возродить погасший огонь. Дров было по-прежнему вполне достаточно, их еженедельно покупали в поместье, а за спиленные бревна Хэркорт платил беспрекословно, как, впрочем, также безмолвно он оплачивал счета, предъявляемые мясником и бакалейщиком. Несмотря на то что жене и дочери приходилось довольствоваться обносками, сам Хэркорт не скупился на собственный комфорт.

Поставив сковородку с овощной похлебкой на огонь, который Клэр все же удалось раздуть, она принялась размышлять о своем будущем. Мама, ее единственная подруга на протяжении семнадцати лет, ушла в мир иной. Так как мама была ее учителем во всем — от французского языка до вышивания, Клэр никогда не посещала школу и никогда не дружила с другими детьми. Конечно, когда они с матерью выезжали в город, она видела, как играют дети на улицах и в поле, и испытывала сильное желание подойти к ним, поиграть вместе, но дети, заметив карету Хэркортов, словно исчезали куда-то. Только многие годы спустя она наконец поняла, что репутация Джорджа Хэркорта как недоброго помещика заставляла людей сторониться и избегать его. Теперь у них уже давным-давно нет кареты, и те дети уже выросли. Некоторые из них завели семьи, у самих появились дети. Выйти замуж, завести семью? Ее невольно передернуло от этой мысли. Брак — это ловушка, и его всячески нужно стараться избегать.

Она слегка задумалась, помешивая похлебку, кисло улыбаясь, Клэр никак не могла представить себе галантного кавалера, подъезжающего на лихом коне к двери ее дома и обращающегося к ней с просьбой отдать ему руку и сердце. Может, она станет поварихой или швеей, но женой — никогда.

В коридоре, ведущем к холлу для слуг, раздался зычный голос Хэркорта:

— Ты там, девочка?

— Да, папа, — откликнулась Клэр, стараясь унять раздражение из-за его небрежного обращения — «девочка», словно она какая-то кухонная девка.

— Принеси мне обед в кабинет, когда все будет готово. Я ухожу.

— Хорошо, папа.

Куда же он уходил? Чтобы сразу начать ухаживания за миссис Лоусон, ведь теперь он стал свободным человеком? Она в сердцах грохнула черпаком по краю сковородки. Чувствительный человек, несомненно, не выходил бы из дома в день, когда похоронил жену, но разве у Джорджа Хэркорта были чувства? Ему абсолютно наплевать на всех людей, живущих в этом маленьком городке Брэдфорде-на-Эвене, на всех людей на всем Уилтшире. У них свои заботы, у него — свои. Она взяла поднос. Ну да ладно — еще несколько лет, и она будет хозяйкой собственной судьбы.

Печальная зима, сопровождаемая резкими ветрами и ливнями, уходила, и в воздухе запахло весной. Стручки нарциссов и гиацинтов выглянули по обочинам дороги, а на деревьях появились молодые листики. Подснежники застенчиво вытягивали свои головки к солнцу, приветствуя теплую погоду. После нескольких месяцев, когда отнюдь не ласкали взгляда сухопарые обнаженные деревья и лишенные жизни изгороди из кустарников, вновь совершалось чудо возрождения природы.

В доме последнее время было очень тихо. Продолжительные отлучки Хэркорта были для Клэр большим облегчением. Она была уверена, что он, выходя из себя, оказывает всяческие знаки внимания миссис Лоусон. Еще три месяца, и он непременно сделает ей предложение. У Клэр на этот счет не было ни тени сомнений. Но примет ли его вдова? Правда, ее отец был все таким же высоким, стройным мужчиной, на его голове не было и следов седины, но лицо уже огрубело, и признаки разгульной жизни явственно читались на нем.

Когда на смену весне пришло лето, Клэр воспрянула духом. Теперь ей было почти восемнадцать, и память о матери постепенно тускнела. Она кое-что выбрала из их совместного гардероба и сама состряпала небольшую коллекцию приличной одежды для себя. Немного кружев здесь, ленточка или оборка там, и в результате у нее получилось с дюжину вполне респектабельных, достаточно скромных платьев. Твидовый плащ и старомодная шляпка с полями — к сожалению, это было все, что она смогла раздобыть для выхода из дома. Но она редко ходила по улицам Брэдфорда-на-Эвене, который, конечно, не шел ни в какое сравнение с таким центром моды, как Бат, расположенный в восьми милях отсюда, поэтому ее устаревшая шляпка с полями не привлекала с себе никакого внимания. Торговцы и продавцы были с нею вежливы, хотя она почти ничего не покупала, и она относила их почтительность к тому, что Хэркорт являлся владельцем кое-какой собственности. Она, конечно, сильно удивилась бы, узнав, что ее отец уже давно ничем особенно не владеет, если не считать нескольких акров земли с лесом, и получает аренду лишь от нескольких коттеджей. Она не предполагала, что их уважительное отношение к ней объяснялось их симпатией к одинокой бледной девушке, очень похожей на свою красавицу-мать в то время, когда та была невестой, а Джордж Хэркорт превратил ее в высохшее хрупкое создание, в собственную тень.

В тот день, когда исполнилось ровно шесть месяцев со дня кончины матери, Клэр находилась на кухне, где резала овощи к ужину. Было жарко, и задняя дверь была распахнута настежь. На голове девушки был надет старинный домашний чепец, оставленный здесь кем-то из давно покинувшей дом прислуги, а длинный фартук скрывал почти всю ее фигуру. Она немало повозилась, пытаясь растопить печь, и лицо у нее было мокрое, покрылось сажей. Поставив на печку кастрюлю, она заметила упавшую на пол тень. Вздрогнув, она обернулась, ожидая увидеть за спиной лесоруба, но только не это представшее у нее перед глазами видение.

Ее глаза расширились от удивления, когда она увидала в проеме двери мужскую фигуру. Это был стройный мужчина, среднего роста, с золотистыми волосами и кудрявыми бакенбардами. Его пиджак, намеренно расстегнутый для обозрения парчового жилета, был сшит из тончайшей материи, и, вероятно, скроен опытным портным, брюки цвета буйволовой кожи были заправлены в высокие, до колен, гессенские сапоги.

Незнакомец заговорил первый.

— Можно вас побеспокоить? Не принесете ли стакан воды?

У него был приятный голос образованного человека и дружеская, располагающая улыбка. Клэр молча кивнула и, вытерев руки, направилась к крану.

— Я напугал вас, простите, — сказал он. — Я подошел к парадному, но никто не отозвался.

— Звонок сломался, — пробормотала Клэр. Он улыбнулся.

— Ну, тогда все понятно. Но обычно кто-то торчит на кухне. Поэтому я и решил заглянуть сюда.

— Мой… мистера Хэркорта нет дома, — сказала Клэр, переходя на уилширский акцент. Вероятно, этот незнакомец принял ее за повариху, значит, нужно продолжать играть эту роль. — Никого нет дома, — заключила она.

— Ничего, — сказал незнакомец. — Просто невезение. У одной из моих лошадей оторвалась подкова, поэтому я отправил своего грума поискать кузнеца. Я немного знаком с мистером Хэркортом, поэтому решил скоротать время в беседе с ним. Ну теперь, когда вы утолили мою жажду, хочу попрощаться с вами. Надеюсь встретить своего грума по пути в город.

Поклонившись, он вышел из двери на солнцепек.