Глава девятая

Вблизи священник оказался более дряхлым, чем ожидал Симмонс. Это и неудивительно, ведь Джефф был мальчиком, когда в последний раз встречался с ним лицом к лицу, но перемена во внешности священника тревожила. Кожа сероватого цвета казалась слишком сухой, она обтягивала кости черепа и обвисала складками на шее. Белки выцветших глаз были испещрены крошечными красными прожилками. Ноющее чувство вернулось к Джеффу, и он снова усомнился в себе, но, вспомнив преступления священника, попытался убедить себя, что тот заслуживает его мести.

— Вы помните меня, отец? — спросил Симмонс, и голос эхом отозвался в пустой церкви.

Священник изучал Джеффа. Его голова покачивалась, он пытался вспомнить, где видел этого человека раньше. Джефф сомневался, что какие-то его настоящие черты могут напомнить священнику о мальчике, которым он был когда-то. В период полового созревания лицо и тело Джеффа очень сильно изменились. Он вырос, лицо стало вытянутым и изможденным, а волосы спадали сзади на плечи. Единственной зацепкой могли стать его руки в перчатках, скрывающих изуродованную ожогами кожу.

Священник покачал головой и с улыбкой произнес:

— Прости, сын мой, память уже не та, что была когда-то. Слишком много людей, как ты понимаешь. Я с трудом могу вспомнить, что я ел на завтрак.

В священнике была какая-то притягательная сила, несмотря на его возраст. От добрых слов, сказанных с сильным ирландским акцентом, Симмонс почувствовал тепло внутри.

— Как тебя зовут, сын мой?

— Это не имеет значения, отец.

Джефф колебался, поскольку знал, что наступил решающий момент. Симмонс взглянул на распятие, расположенное высоко над алтарем, на белого Иисуса, висящего в вечной агонии, и вспомнил, что видел все это много лет назад. Когда-то он обратился за помощью к этому священнику, и его оттолкнули. Джефф принял решение и начал действовать.

— Я знаю, уже поздно, отец, но мне нужно исповедаться.

Священник моргнул, и его глаза расширились, словно он только что узнал человека перед собой.

— Конечно. Здесь — или ты хочешь уединиться в исповедальне?

Джефф встал.

— Я последую за вами.

Священник начал опускаться на колени, используя скрипучую деревянную скамью в качестве опоры.

Джефф протянул руку, чтобы помочь ему, и тоже преклонил колени перед распятием.

Это была долгая, медленная прогулка. Священник шаркал, словно пытался остановить время. Это напомнило Джеффу о тех временах, когда он посещал церковь Святой Бернадетты с отцом и они вместе проходили станции Крестного пути. Джеффри было четыре или пять лет, и ему разрешили посмотреть по телевизору мини-сериал о жизни Иисуса. В то время он мало что понял из этого сериала, но зрелище привлекло его внимание как никакое другое.

Отец часто бывал суров, но когда дело доходило до передачи, он поощрял интерес Джеффа и с неизменным терпением отвечал на его многочисленные вопросы. В частности, Джефф был очарован сценами Распятия. Он расспрашивал отца, почему Иисус нес крест, зачем на его голову был надет терновый венец и отчего стража била его, когда ему так тяжело было нести свою ношу. Вот дело дошло до самого Распятия. Мать пыталась запретить ему смотреть эту серию, но отец настоял, и мальчику разрешили, несмотря на его нежный возраст. Папа объяснил, как Иисус спасал души всех людей, будучи распятым, и Джефф удивился чуду, хотя, когда увидел, что гвозди были вбиты в плоть Иисуса, он поежился, будто раны нанесли ему самому. Мальчик плакал, когда Иисус висел на кресте, и это был один из немногих случаев, которые он мог вспомнить, когда отец обнял его.

Через неделю после завершения мини-сериала отец снова повел его в церковь Святой Бернадетты. Они вместе прошлись по внутренней части церкви, и отец показал ему станции Крестного пути, сравнивая их с телесериальными. Там был Иисус, падающий впервые; там Иисус видел свою мать, Марию; там был Симон из Кирены, помогавший нести крест.

Они вместе совершали обход вокруг церкви по крайней мере раз в месяц, и каждый раз Джефф испытывал что-то новое. По мере того как Джефф становился старше, он все больше понимал значение путей. Любимым изображением Джеффа Симмонса всегда было изображение Иисуса, пригвожденного к кресту. Сначала изображение распятия вызывало в нем слезы, но со временем он начал понимать, какую жертву Иисус приносил за все человечество, и оно стало для него прекрасным.

Джефф мог поделиться воспоминаниями с пожилым священником, но не думал, что тот поймет. Когда они подошли к исповедальне, священник жестом пригласил Джеффа войти. Исповедальня была разделена на две части, так что священник и прихожанин отделялись друг от друга. Когда Джефф в детстве впервые исповедовался, он находился в одной комнате с приходским священником. Он вспомнил свое смущение во время перечисления грехов — ложь, обман, грубость по отношению к родителям, непосещение церкви в воскресенье — и чувство облегчения, когда все закончилось, и чувство легкости после произнесения покаяния. Один раз «Аве Мария», один раз «Отче наш», и грехи были сняты, стерты с души.

Вскоре после этого Джефф Симмонс перестал ходить на исповедь. Правила были простыми — их мог понять даже ребенок. Требовалось исповедаться во всех грехах, поскольку иначе тебя по-настоящему не прощали. Конечно, маленькие грехи можно было связать вместе, как и всю ложь, которую рассказывал Джефф, но некоторые грехи были настолько существенны, что требовалось перечислять их каждый отдельно. Один свой конкретный грех даже в том нежном возрасте он не мог озвучить ни в исповедальне, ни где-либо еще, и именно поэтому он больше не исповедовался.

Священник жестом показал, что Симмонсу следует войти в дверь с левой стороны, но Джефф подождал, пока священник войдет с правой стороны, и сам последовал за ним.

Джеффа удивило, насколько на этот раз все было проще. Старый священник сопротивлялся слабее, чем миссис Ллойд. Джефф не колебался и не думал о том, что все происходит в церкви, когда привязывал священника к стулу. Каждый раз, когда Симмонса одолевали сомнения, он напоминал себе, зачем он здесь, почему священник должен страдать, и это все облегчало. Даже когда показал священнику гвоздь и молоток и старик начал плакать и бормотать по-латыни, Джефф Симмонс не дрогнул.

После этого он сел на скамью и начал изучать Распятие, угол наклона конечностей Христа и точки, где они соединялись с деревянным крестом. Джеффу следовало бы скрыться с места происшествия — в любой момент кто-нибудь мог войти в дверь и увидеть, что он сделал, — но в церкви одному было так спокойно! Мужчина даже подумывал упасть на колени и повторить покаяние с первой исповеди, но он не сожалел о том, что сделал, поэтому знал: подобное не зачтется. Вместо этого он уставился на раны на фигуре Христа и терновый венец, впившийся ему в голову.

Джефф неторопливо шагал обратно к фургону, у него оставалось несколько часов до такого уровня прилива, чтобы он мог вернуться на остров. Симмонс не мог зайти в тот же паб, где обедал, поэтому отправился на машине в город.

Яркие огни вели его вдоль набережной, большой пирс уходил в грязевую пустошь навстречу набегающему морю. Симмонс подъехал к отелю «Смите», и, когда вышел из автомобиля, теплый порыв морского воздуха вернул его в долгие летние вечера детства, он вдруг вспомнил, как сидел в «пивном саду» со своими родителями и родственниками и потягивал кока-колу из стеклянной бутылки. Тогда Джефф не ценил те времена, а сейчас заскучал по ним.

Он направился вглубь острова к бару, в котором, как он знал, вечером будет полно народа. В принципе, ему не хотелось находиться в таком шумном месте, но интуиция подсказывала, что хорошо бы там отметиться в эту ночь. Громкая музыка приветствовала Джеффа, когда он вошел в бар. Перезвоны посуды и писклявые голоса ему не понравились. Молодая барменша оглядела мужчину с ног до головы, едва тот заказал светлое пиво «шенди», словно пыталась оценить, способен ли посетитель заплатить за выпивку. Девушка вернулась с пивом.

— И немного жареного арахиса, — попросил Джефф.

— Хорошо, дорогой, — произнесла барменша, не отрывая от него взгляда.

Симмонс отнес напиток в угол бара. Он пытался слиться с толпой, однако единственный пришел без компании. Все игнорировали Джеффа, хотя Симмонс не сомневался: он был темой их разговоров.

Когда кто-то смеялся, Джефф чувствовал, что смеются именно над ним. «Знай все эти люди, что я только что совершил, они бы не смеялись», — подумал преступник и выпил свой приторный напиток.

— Симмо! — вдруг разнесся крик по бару и заставил на мгновение прервать веселье.

Джефф опустил глаза. Но незнакомец снова обратился к нему и махнул ему рукой, и Джеффу не оставалось ничего другого, как пройти сквозь суетящихся людей в противоположный конец бара.

— Малк, — поздоровался он с улыбающимся мужчиной, поманившим его к себе.

Малкольм Харрис и Джефф Симмонс учились вместе в средней школе. Харрис всегда был шумным — ив классе, и вне его. Малкольм улыбнулся Джеффу, словно был рад его видеть, хотя в школе особо не обращал на Джеффа внимания.