— Вскрытие состоится сегодня днем, — сказала как отрезала. Тон Луизы дал всем понять, что дальнейшего обсуждения этого вопроса не будет.

Следователь распределила обязанности на день, отпустила всех и вернулась в кабинет. Она подумывала присоединиться к Томасу в церкви Святой Бернадетты, но ей не хотелось давать Фарреллу новый повод для сплетен, сейчас она должна была полностью доверять своей команде. Она ожидала второй половины дня в надежде, что в принятии правильных решений помогут результаты судебно-медицинской экспертизы и вскрытия тела.

Известия появлялись в течение дня: отчет Томаса о его встрече с отцом Макгуайром в церкви Святой Бернадетты и встрече с теннисным сообществом; последние новости от Фаррелла о дилере, которого он пока не смог найти.

Луиза пообедала за своим столом всухомятку, бутербродом из столовой. Через какое-то время зазвонил ее внутренний телефон. Блэкуэлл с удивлением обнаружила, что часы показывают уже четыре часа дня, значит, остался всего лишь час до вскрытия. Рабочий день шел к концу, а она пока мало к чему пришла в своих рассуждениях.

— Инспектор Блэкуэлл, — произнесла Луиза в трубку.

— Луиза, это Симона. У меня на проводе девушка из школы Хенгроув в Бристоле. Не хочет говорить мне, в чем дело. Соединить ее с вами?

У Луизы екнуло сердце. Хенгроув был школой Эмили.

— Соедините. Луиза Блэкуэлл.

— Здравствуйте, мисс Блэкуэлл. Это Кэролайн Трэвис из школы Хенгроув в Бристоле. У меня вы записаны в качестве экстренного контактного лица для Эмили Блэкуэлл. Верно?

— Правильно, она моя племянница, — произнесла Луиза и сжала телефонную трубку.

Женщина сделала паузу и затем сказала со вдохом, будто через силу:

— Эмили должны были забрать сегодня в три пятнадцать, как обычно, но за ней никто не пришел. Мы не можем связаться с отцом девочки.

Глава седьмая

Джеффри Симмонс закончил последнюю работу в шесть тридцать вечера, а значит, у него было более двух часов до вечерней мессы.

Тем утром мужчина вернулся на лодке под покровом осенней темноты. Место его швартовки находилось у старой станции спасательных шлюпок в конце заброшенного пирса Бирнбек, известного местным жителям Уэстона как старый пирс, где Джеффри Симмонс мог спрятать маленькую лодку под гниющими бревнами и стальными балками.

Он чувствовал себя по-другому этим утром. Ноющее чувство в животе исчезло, и на его место пришло ощущение ясности. Симмонс не почувствовал вины, когда вынимал кляп изо рта пленника, кормил того хлебом и поил водой. В какой-то момент мужчина начал оправдываться, но Джефф снова заткнул его рот кляпом и погрузился в тишину раннего утра. Перед уходом он накрыл пленника одеялом: тот дрожал во время завтрака, а Джефф не мог позволить ему умереть до того, как придет его время.

В то утро Симмонс подождал, пока мать уйдет из дома, и только потом вошел. Он держал дверь спальни запертой, чтобы она решила: прошлым вечером Джефф вернулся поздно и спал дома, хотя она никогда и не проверяла его. Джефф Симмонс не мог позволить себе уйти от матери, ему было удобно продолжать жить в ее доме, а та не могла решиться отпустить его от себя. Она готовила ему обеды и стирала белье, если он оставлял его за дверьми своей комнаты, и Джефф вообще не мог вспомнить, когда они проводили время вместе. Живя под одной крышей, они почти не разговаривали. Симмонс был благодарен матери за это невмешательство.

Он ухватил лишний час сна и потом отправился в фургон. Планируя задуманное, Джефф прочитал: чтобы тебя не обнаружили, важно соблюдать ряд правил, и ему удалось выполнить три пункта в течение дня. Симмонс завершил все простые поездки, имел наличные на руках, а значит, сегодня до начала мессы он мог побаловать себя едой в местном пабе в Апхилле.

В баре с низким потолком было почти пусто. Одинокий мужчина в приплюснутой кепке и с тростью сидел и читал газету. Перед ним стояла нетронутая пинта темно-красного горького. Молодой бармен бросал монеты в автомат с фруктами. Если не было разгара сезона, пабы в Уэстоне почти всегда пустовали, за исключением выходных, но они существовали год за годом и каким-то образом выживали. Он всегда удивлялся, что таких мест, как этот бар, в городе сохранилось много.

Бармен отвлекся от своего занятия и улыбнулся Джеффу:

— Чем я могу вам помочь, сэр?

Сэр. Его редко так называли. Определенно, в этом молодом человеке было что-то. Джефф Симмонс и воображал, и надеялся, что захолустный паб для этого приятного бармена всего лишь ступенька вверх и что в ближайшие годы он вырвется из лап этого умирающего города.

— Вы готовите?

— Конечно, — ответил бармен, зашел за деревянную стойку бара и протянул ему меню.

Джефф заказал стейк и пирог с мясом, а также колу. Мужчина редко пил спиртное, после того как увидел, что алкоголь сотворил с его отцом. Симмонс занял место на другом конце бара, подальше от старого чудака с газетой. Джефф опустил голову и ждал, когда принесут еду. Шедший от ковра запах скисшего пива был знакомым и неприятным, и мыслями Симмонс вернулся к Крутому Холму и его пленнику, прикованному к стене пещеры.

Ему нужно быть сильным и не поддаваться желанию все закончить прямо сейчас — вернуться на остров и разом избавить похищенного от страданий. Мучительное сомнение, которое, как он думал, уже исчезло, пыталось убедить его, что именно так он и должен поступить. Однако Симмонс обязан бороться с подобными мыслями.

Он должен спасти отца.

Пирог, который принес бармен, сложно было назвать пирогом. Перед Джеффом стояла тарелка мяса «с душком», залитого густым соленым соусом и прикрытого куском слоеного теста. Тем не менее он съел его до последней крошки. Симмонс запил пирог колой, провел тыльной стороной ладони по губам, поблагодарил бармена и вышел из паба. Свой фургон он припарковал на стоянке. До церкви было километра три пешком, но там его приметная машина бросалась бы в глаза, а Симмонс не мог так рисковать.

Зима определенно приближалась. Джефф почувствовал это еще на острове: земля под его палаткой по утрам замерзала, а ночью воздух становился почти ледяным. Теперь, когда Симмонс шел по закоулкам к церкви Святого Михаила, он замерз. Он забеспокоился о пленнике, но лишь из-за того, что тот был нужен ему живым в течение следующих нескольких дней. Джефф планировал держать пленника в пещере все это время, однако скоро станет слишком холодно, значит, придется перевести его в туристический центр на другой стороне острова.

Времена года меняли Уэстон больше, чем другие города, так, словно Уэстон летом и Уэстон зимой — два совершенно разных места. С поздней весны до конца лета население города, казалось, увеличивалось вдвое. Туристы прибывали из ниоткуда, подобно вылезающим из ракушек крабам, и захватывали здесь все, чтобы с наступлением зимы поспешить обратно в свои города. Джефф предпочитал видеть Уэстон таким, как сейчас: тихим и пустынным, принадлежащим только его жителям.

Симмонс добрался до церковных ворот уже в сумерках. Кисти его рук онемели от холода, и это ощущение, хотя и болезненное, понравилось Джеффу. Он любил вечера, как этот, когда воздух свежел, но оставался спокойным. Джефф открыл старые церковные двери, и его встретил аромат зажженных свечей. Знакомая дрожь пробежала по нему, едва он вышел на открытое пространство. Его тело загудело, словно попало в набор вибраций, обволакивающих церковь. Такое состояние вернуло Симмонса к первому воспоминанию о посещении церкви: он шел рука об руку с отцом через двери церкви Святой Бернадетты. В то время ему было года четыре, но он хорошо помнил ощущение благоговения, на мгновение лишившее его дара речи. Всю неделю до этого отец рассказывал ему о Божьем доме, и вот Джеффри, открыв рот от шока и удивления, стоял там, где жил Бог. Конечно, в то время он имел лишь примитивное представление о том, что значит это выражение, но тогда он почувствовал присутствие Бога так же верно, как чувствовал его сейчас.

В церкви, как и в пабе, было пусто. Мужчина преклонил колено и направился в переднюю часть церкви.

Его отец так и не понял, почему сын все еще ходит в церковь «после того, что случилось. После того, что ты сделал!» — это было потом, когда Джефф стал старше. Однако отец никогда не обвинял Джеффа и ни разу не пытался запретить сыну эти посещения. Джефф понимал замешательство отца и жалел, что не смог объяснить, что для него значит церковь. Никто, даже человек, которого они никогда не обсуждали, не мог отнять этой радости.

Прихожанки начали рассаживаться на пустые скамьи. Ни одного знакомого лица. Это была не его церковь, поэтому он никогда не присутствовал здесь на мессе. Ни одна из женщин не выглядела моложе шестидесяти, возможно семидесяти, что для вечерней мессы было нормой. Симмонс предположил с печалью: все они были вдовами и позже зажгут свечи за умерших мужей. Наверное, они находят в этом ритуале некоторое утешение.

Через пять минут священник направился к алтарю. Было воскресенье, так что отсутствовали благовония, исходящие из золотой чаши, и алтарные служки, ведущие процессию вокруг церковных скамей. Когда Джефф впервые был алтарным служкой, он и его друг Грегори не поняли, что должны следовать за священником, они заняли место у алтаря, и священник совершал путь в одиночестве. Джефф чуть не захихикал, когда позже рассказывал об этом отцу, но улыбка исчезла, когда отец отчитал его.