Мэтью Перл

Тайное общество

Моему сыну

Книга первая

СТРОИТЕЛЬНАЯ

И ТОПОГРАФИЧЕСКАЯ ИНЖЕНЕРИЯ

1

4 АПРЕЛЯ 1868 ГОДА

Возможно, ни одно судно не приходило в Бостон так беззаботно, как «Свет Востока», величественные обводы которого то и дело показывались сквозь утренний туман. Несколько бородатых матросов с загорелыми, шелушащимися от жгучего солнца лицами щелкали в кулаках или под каблуками последние грецкие орехи из пайка и напевали старую песню об оставшихся дома девушках. После неистовых мартовских ветров, бурных морей, опасных портов, изнурительной работы и всех тягот плавания они должны были получить в порту хорошую плату, потом возможность истратить ее на бесчисленные развлечения, доступные в этом городе.

Штурман уверенно вел судно, поглядывая на навигационные инструменты; команда ждала, чтобы туман рассеялся и на лоцманском катере увидели их сигнал. Хотя Бостонская гавань раскинулась на семьдесят пять квадратных миль, фарватеры ее были так сужены в целях обороны, что два больших судна не могли безопасно разминуться без помощи портового лоцмана.

Суровый капитан судна, мистер Бил, расхаживал по палубе, его редкий вид полного удовлетворения подчеркивала взбалмошность подчиненных. Мысленным взором Бил видел лоцманский катер, идущий к ним сквозь туман, лоцмана, одетого как сотрудник похоронного бюро, равнодушно салютующего и снимающего с него — наконец-то — бремя ответственности. Затем покажутся растянувшиеся причалы и пирсы, сплошные гранитные склады, слишком тесные для всех заграничных товаров с торговых судов, за ними — венчающий горизонт золоченый купол здания парламента — блестящий череп самого впечатляющего города Земли.

За последние несколько лет, поскольку множество мужчин вернулось после войны с конфедератами, даже скромные бостонские торговцы стали благодаря избытку рабочих рук настоящими промышленниками. Этот город гордился своей историей с тех пор, как был чуть ли не причудливой деревней, но Бил в свои немалые годы знал, каких трудов потребовал его современный вид. Холмы срыли, снятой землей засыпали узкие проливы и бухты, создав основания для улиц, кварталов и пристаней, одна из которых вскоре должна принять судно. Он помнил то время, когда городской сад представлял собой грязевое болото, естественную границу Бостона.

Раздался гудок какого-то невидимого в тумане судна, отправляющегося в рейс или, может, подобно им, заканчивающего путешествие, и Бил исполнился чувством крепкого товарищества со всеми неизвестными путешественниками. Когда он взглянул на полумесяц и подумал, что вскоре даже в этом отвратительном тумане будет достаточно света, чтобы держать судно по курсу, его приятную мысль нарушила яркая вспышка глубоко в воде. Когда капитан вытянул шею, прямо перед их носом оказалась выскочившая из тумана спасательная шлюпка.

Впередсмотрящий громко закричал, а Бил схватил рупор и приказал изменить курс. Внизу раздался женский вопль. Шхуна ловко изменила направление в попытке миновать маленькое суденышко, но было слишком поздно. Пассажиры шлюпки ради спасения жизни бросились в воду, когда форштевень «Света» разбил ее на куски, вопящая женщина поднимала над волнами маленького ребенка. К ужасу Била, из густого тумана по правому борту появилось еще одно препятствие: прогулочный пароход, давший течь и поднявший флаг бедствия.

— Очистить нижнюю палубу! — закричал Бил.

Двигаться «Свету Востока» было некуда. Он наткнулся бортом на носовую переборку севшего на мель парохода, трубы лопнули, и в туманный воздух устремился горячий пар, а в трюме шхуны образовалась пробоина. Теперь в нее быстро поступала вода.

На судах царил хаос. Бил отрывисто приказал выбрасывать груз за борт и резко повторил приказание, когда матросы заколебались. Если судно не разгрузить немедленно, они потеряют не только доход, но также судно и скорее всего жизни.

— Капитан! Смотрите! — крикнул впередсмотрящий.

Бил отвернулся от поручня, когда случайный ветерок разорвал пелену тумана. Впереди виднелась пристань, но теперь стало ясно, что приближались они к ней не перпендикулярно, а параллельно. Не веря своим глазам, капитан схватил подзорную трубу. Какой-то барк под британским флагом ударился бортом о конец одного из пирсов и загорелся, другую шхуну, под именем «Гладиатор», течение прибило к этому же пирсу, команда лихорадочно пыталась ее отбуксировать. На глазах Била огонь с горящего барка перебросился на паруса «Гладиатора», их тут же окутало пламя.

В эти несколько минут ясности были видны по меньшей мере полдюжины судов, все они погружались в воду, потерпев то или иное бедствие в некогда спокойной гавани, теперь оглашаемой пронзительными свистками, звоном колоколов, туманными горнами и прочими отчаянными сигналами.

Бил, оскальзываясь и спотыкаясь, со всех ног побежал к навигационным инструментам. Стрелка путевого компаса, находящегося под стеклом возле руля, неистово вертелась словно заколдованная: на его карманном компасе она повернулась на сто восемьдесят градусов — север превратился в юг. Он плавал по этим инструментам — точно выверенным в течение девятнадцати столетий — всю свою жизнь на море и знал, что они никак не могут внезапно выйти из строя.

Прогулочный пароход, с которым они столкнулись, неожиданно с громким плеском дал крен на нос и через несколько секунд полностью ушел под воду. На его месте образовался водоворот, он втягивал тех, кто уже был в воде, а потом выбрасывал высоко в воздух.

— К шлюпкам! — крикнул Бил своей ошеломленной команде. — Найдите живых и гребите изо всех сил прочь!

2

РЕКА ЧАРЛИ

Волны ласкали его голое тело, он сильно греб в лад с ритмом течения. Первая апрельская неделя не сулила тепла: вода все еще была почти ледяной, но он охотно выносил пронизывающий холод ради более приятного ощущения, которое давало ему плавание. То было ощущение одиночества, но не сиротливости, чувство свободы от всех ограничений и надзора. Плыви, бей ногами, кувыркайся — производи сколько угодно шума, вода на это никак не реагировала.

В дни детства в портовом городе он слышал, как о многих людях говорили «погиб в море». Теперь это выражение представлялось ему очень странным. Он, находясь в воде, не мог погибнуть. Он мог наслаждаться, плавать, нырять, и вода защищала его в Бостоне совершенно так же, как дома. Тоски по дому, в отличие от некоторых приехавших в Бостон студентов института, он никогда не испытывал. Он по-прежнему каждый день ездил поездом за сорок миль из Ньюберипорта и обратно, чтобы экономить деньги, хотя на дорогу в один конец у него уходило больше часа.

Для матери и отчима учеба в институте оставалась странным уходом с хорошего места в механическом цехе и ежедневной помехой в работе по дому. Отчим, Джеймс, всегда был грустным из-за частичной глухоты левого уха, вынуждавшей его сторониться общества и друзей. Работал он ночным сторожем у ювелира ради одиночества и покоя этой должности. Джеймс полагал, что люди говорят о нем дурно, потому что он не может их слышать, и это укрепляло его во мнении, что шумная городская жизнь представляет собой отвратительную какофонию хитрости. Мать, фанатичная пуританка старого закала, видела в городской жизни угрозу и не находила никакого смысла в том, что ее сын учится в Бостоне.

Даже теперь, когда он учился на последнем курсе, когда до выпуска оставалось всего два с половиной месяца, они не одобряли, что он — Маркус Мэнсфилд, надо же! — учится в институте.

Маркус снова опустил голову в холодную воду и, ощущая покалывание в ушах, стал оглядывать реку — спокойный, плавный поток между Бостоном и Кембриджем с пологими берегами, поросшими высокой травой, которая будет затенять гребцов и купальщиков от солнца в предстоящие жаркие дни. Над берегом, над окружающими полями и болотами, таился невидимый за туманом город из кирпича и железа, с золоченым куполом, влекущий Маркуса вперед с мощной тягой гигантского двигателя.

На мелкой излучине реки Маркус сделал еще один глубокий вдох и нырнул, закрыв глаза и наслаждаясь погружением. Внизу, в илистом дне застряли обломки судов и бревна. Касаясь этих чужеродных реке предметов, он услышал голос, зовущий, далекий, словно бы раздающийся с неба:

— Мэнсфилд! Мэнсфилд! Ты нам нужен!

Маркус вынырнул и ухватился за борт лодки.

— Мэнсфилд! Вот ты где! Ты опоздал.

— Как вы узнали, что я купаюсь?

— Как мы… Ха! Я увидел на берегу сложенную одежду, а кто еще посмеет окунуться в этот ледяной Стикс! — Рослый белокурый гребец помахал комплектом одежды над головой Маркуса. — Собственно, твою одежду узнал Эдди.

— Доброе утро, Маркус, — сказал второй, невысокий, гребец со своей обычной искренней улыбкой.

— А поскольку мы с Эдди были готовы, — продолжал Боб, — то поплыли искать тебя.

— Тогда вы поспешили до того, как я опоздал, — сказал Маркус, идя по воде к берегу.

— Ха! Пусть будет по-твоему. Одевайся — нам нужен третий гребец.

На берегу Маркус стряхнул с себя воду, надел свои серые брюки и белую рубашку. Товарищи, помогавшие ему взобраться в лодку, являли собой картину противоположностей: Боб с присущей уроженцу Новой Англии чистой кожей и копной красивых кудрей, беззаботно стоявший на краю лодки; Эдвин Хойт, худощавый, хрупкого сложения, перенесший свой незначительный вес на другую сторону из опасения, что лодка опрокинется.