— Повторяю тебе, Санчо, — сказал Дон Кихот, — что ты можешь на меня положиться. Я последую твоему совету и сначала покончу с великаном, а уж потом повидаюсь с Дульсинеей. Но имей в виду: не говори никому ни слова о том, что мы с тобой решили. Ведь если Дульсинея так осторожна и скромна, что желает, чтобы все оставалось тайной, то ни мне и никому другому не следует ничего разглашать.

— Но в таком случае, — сказал Санчо, — почему же вы отсылаете к сеньоре Дульсинее всех, кого побеждает ваш меч? Не значит ли это на весь мир трубить о своей любви к ней? Как же может остаться в тайне ваша любовь, если все, кого вы победите, должны падать на колени перед ней и возглашать, что они посланы вашей милостью?

— О, как ты прост и глуп! — воскликнул Дон Кихот. — Неужели ты не можешь понять, Санчо, что моя любовь только способствует ее прославлению? Запомни раз навсегда: величайшая честь и слава выпадают на долю той дамы, которой служит влюбленный в нее странствующий рыцарь, не помышляя ни о каких наградах.

— Нам священник говорил в проповеди, — ответил Санчо, — что такой любовью следует любить Господа Бога: ради него самого, без надежды на награду и без страха наказания, но я бы предпочел любить его и служить ему за что-нибудь.

— Черт побери этого мужлана! — воскликнул Дон Кихот. — Иной раз он неплохо рассуждает, право же, не хуже любого грамотея.

— А я, ей-богу, и читать не умею, — ответил Санчо.

В эту минуту мастер Николас крикнул им, чтобы они остановились и подождали, так как священник с принцессой решили сделать привал у источника, протекавшего близ дороги. Санчо этому очень обрадовался. Он все время чувствовал себя как на иголках, опасаясь, как бы Дон Кихот не догадался, что его верный оруженосец просто-напросто его дурачит. Тем временем подоспели остальные спутники, и все общество расположилось отдохнуть и закусить.

Пока они закусывали, на дороге появился какой-то мальчик. Взглянув на наших путников, он вдруг остановился, помедлил минуту, затем бросился к Дон Кихоту, обнял его колени, притворился, что заплакал, и воскликнул:

— Ах, мой сеньор! Неужели ваша милость меня не узнаёт? Да ведь я тот самый мальчик, которого злой хозяин привязал к дубу и ваша милость освободила!

Дон Кихот его узнал и, взяв за руку, обратился к присутствующим со словами:

— Теперь вы можете убедиться, сеньоры, насколько необходимо, чтобы в мире существовали странствующие рыцари, которые борются за справедливость и мстят за обиды, творимые злыми и порочными людьми. Знайте же, сеньоры, что не так давно, проезжая по лесу, я услыхал громкие крики и стоны. Побуждаемый чувством долга, я поспешил на эти крики. Оказалось, что кричал мальчик, привязанный к дубу. Я очень рад, что этот мальчик сейчас перед вами, ибо он может подтвердить мои слова. Итак, он был привязан к дубу, а рядом с ним стоял крестьянин и до крови стегал его ремнем. Я спросил крестьянина, за что он так жестоко бьет беднягу, грубиян отвечал, что мальчик его слуга и он хочет немножко проучить его за леность и нерадивость. Тогда мальчик, рыдая, воскликнул: «Сеньор, он меня бьет за то, что я прошу его уплатить мне жалованье!» Хозяин рассыпался в объяснениях и оправданиях. Я выслушал его и убедился, что все эти оправдания гроша медного не стоят. Тогда я велел отвязать мальчика и взял клятву с крестьянина, что он отведет его к себе и заплатит ему все до последнего реала. Не правда ли, сынок Андрес? Ведь ты, конечно, помнишь, как сурово я обошелся с ним и как униженно он обещал немедленно исполнить мои приказания. Отвечай! Не бойся! Расскажи этим сеньорам все, что было, пусть они увидят, как нужны и полезны странствующие рыцари.

— Все, что ваша милость рассказала, — истинная правда, — ответил мальчик, — только конец дела был совсем иной, чем думает ваша милость.

— Как иной? — сказал Дон Кихот. — Неужели же хозяин тебе не заплатил?

— Не только не заплатил, а едва ваша милость выехали из лесу, как он опять привязал меня к дубу и отстегал так, что у меня вся кожа со спины слезла. При этом он так издевался над вашей милостью, что и мне самому впору было расхохотаться, не будь так больно. Потом он бросил меня в лесу еле живого от побоев; у меня едва хватило сил добраться до больницы, там я и провалялся до нынешнего дня, залечивая раны, нанесенные мне хозяином. А во всем виновата ваша милость. Если бы вы ехали своей дорогой да не путались в чужие дела, мой хозяин удовольствовался бы дюжиной-другой ударов, а потом отвязал бы меня и заплатил свой долг. А вы своим непрошеным вмешательством довели его до белого каления. Понятное дело, вам он не смел перечить. Но когда вы уехали, он всю свою злобу выместил на мне, да так, что я, должно быть, уж на всю жизнь останусь калекой.

— Сознаюсь, я поступил неправильно, — сказал Дон Кихот. — Мне нельзя было покидать тебя, прежде чем он не заплатил своего долга. Но ведь ты помнишь, Андрес, что я поклялся, если он тебе не заплатит, разыскать его, куда бы он ни спрятался, хотя бы в чрево кита.

— Это правда, — ответил Андрес, — да мне-то что проку в этом?

— Вот ты сейчас увидишь, будет тебе прок или нет! — воскликнул Дон Кихот.

С этими словами он поспешно встал и велел Санчо седлать Росинанта, который пасся неподалеку.

Тут Доротея спросила, что он намерен делать. Дон Кихот ответил, что отыщет крестьянина и заставит его уплатить Андресу все до последнего мараведиса. Тогда принцесса напомнила ему, что он обещал не пускаться ни в какие приключения, прежде чем не вернет ей королевство. Поэтому он обязан сдержать свой гнев и отказаться от поисков крестьянина.

— Да, это правда, — сказал Дон Кихот. — Придется Андресу потерпеть до моего возвращения, но я еще раз обещаю и клянусь, что не успокоюсь, пока не отомщу за него и не заставлю крестьянина заплатить ему свой долг.

— Не верю я вашим клятвам, — сказал Андрес, — да и не нужно мне вашей мести. Все это вздор! Я думаю сейчас только о том, как бы мне добраться до Севильи. Дайте немножко провизии на дорогу, если у вас найдется, и оставайтесь с миром. Дай Бог, чтобы в своих странствиях вы добыли себе столько же добра, сколько принесли мне.

Санчо вытащил из своего запаса ломоть хлеба и кусок сыра, отдал их мальчику и сказал:

— Возьми-ка это, сынок Андрес, и да хранит тебя Бог.

Андрес схватил хлеб и сыр и, видя, что больше ему не на что рассчитывать, понурил голову и решил отправиться восвояси. На прощанье он сказал Дон Кихоту:

— Ради Бога, сеньор странствующий рыцарь, если вам еще когда-нибудь случится со мной встретиться, не заступайтесь за меня, хотя бы меня резали на куски. Ибо от заступничества вашей милости мне только еще хуже придется. Будьте вы прокляты вместе со всеми странствующими рыцарями, когда-либо жившими на свете! — И Андрес бросился со всех ног бежать, так как боялся, чтобы его не догнали и не наказали за дерзость.

Дон Кихот был очень смущен рассказом Андреса, и его спутники с величайшими усилиями сдерживали душивший их смех.

Глава XXIV,

в которой рассказывается о том, как Дон Кихот сражался с мехами красного вина

Подкрепив свои силы, наши путники оседлали мулов и без всяких приключений, заслуживающих внимания, доехали до постоялого двора, воспоминание о котором было так неприятно Санчо Пансе. Однако ему все же пришлось войти туда. Хозяин, хозяйка, дочь и Мариторнес, увидев Дон Кихота и Санчо, кинулись к ним навстречу с радостными возгласами. Наш рыцарь важно и с достоинством поздоровался с ними и попросил приготовить ему постель получше, чем в прошлый раз. Хозяйка ответила, что, если он обещает заплатить получше, чем в прошлый раз, он получит княжескую постель. Дон Кихот кивнул головой в знак согласия, и ему приготовили приличную постель в том же чулане, где он уже ночевал однажды. Наш рыцарь был так утомлен и расстроен, что тотчас же улегся и заснул крепким сном.

Священник заказал обед, и хозяин, в надежде на хорошее вознаграждение, подал им все, что было у него лучшего. Все уселись за стол, только Дон Кихот продолжал спать; его решили не будить, так как для бедного рыцаря сон был полезнее еды. Во время обеда, в присутствии хозяина, хозяйки, их дочки, Мариторнес и постояльцев, зашел разговор о необычайном помешательстве Дон Кихота и о том, как его разыскали. Все рассказывали друг другу о чудачествах и приключениях Дон Кихота. Священник заметил, что всему виной рыцарские романы, от чтения которых у Дон Кихота зашел ум за разум. Хозяин на это возразил:

— Честное слово, не понимаю, как это могло случиться, ибо, на мой взгляд, нет в мире лучшего чтения. У меня есть два-три таких романа, и, право, я им обязан многими радостями. Да и не только я, но и многие другие. Во время жатвы у нас по праздникам собираются жнецы; среди них всегда найдется грамотей; он берется за книгу, а мы, человек тридцать, садимся вокруг и слушаем развесив уши. О самом себе скажу только: когда в книге речь дойдет до яростных ударов, какие раздают направо и налево рыцари, мне до страсти хочется вмешаться в эту схватку и я готов слушать день и ночь.

— Да и я тоже бываю очень довольна, — прибавила хозяйка. — Во время этих чтений во всем доме наступает покой и тишина. Вы так увлекаетесь этими романами, что даже забываете со мной ругаться.