Каблуки асита снова щелкнули, темные глаза блеснули, а лицо сделалось уже не розовым — багряным. Дженнак следил за этими переменами не без интереса, размышляя о женском коварстве, необоримости женских чар и волшебстве взглядов, способных даже селезня превратить в орла. Взять хотя бы этого акдама… Видно, неглупый человек и опытный в любовных делах, а растаял от пары улыбок… Растаял! Хоть на вид он не моложе достойного Джена Джакарры — не юнец, а сорокалетний мужчина, перешагнувший порог зрелости… Впрочем, о собственных годах Дженнак старался не вспоминать, ибо его и достойного Джена разделяла пропасть почти в три столетия — не говоря уж о том, что Джен Джакарра являлся сыном Та-Кема Джакарры, столь же неотличимого от Дженнака, сына Джеданны, как вчерашнее солнце от сегодняшнего.

Асит удалился, и Чени вновь надвинула капюшон — все-таки здесь, на высоте девяти тысяч локтей, воздух был резок и свеж. Ветра, правда, не чувствовалось: «Серентин» покорно плыл в воздушном потоке, и двигатели его сейчас молчали. Обычно их тонкий пронзительный визг раздавался лишь при маневрировании, когда воздушный корабль шел к причальным шестам или карабкался вверх, кругами набирая высоту; в иное же время несли его ветры — будто облако или сухой листок, подхваченный ураганом. И потому казалось, что сам «Серентин» неподвижен, а земная сфера под ним ворочается с упрямой неторопливостью, от причальных шестов в Шанхо к таким же мачтам в Удей-Уле, от берегов океана к Лунному озеру Байхол. И поворот сей занимал целую ночь и целый день.

Левая галерея, открытый балкон между пропастью и бледно-желтой гондолой «Серентина», пустовала. Здесь находились восемь кресел, скрепленных попарно и привинченных к палубе и невысокому бортику; Дженнак сидел в одном из них, Чени — в другом, и каждый из них был привязан к сиденью и спинке широкими ремнями — крест-накрест через грудь и вокруг пояса. На коленях Дженнака лежала двойная зрительная труба, а над его головой застыло серебристое облако — вытянутый эллипсоид «Серентина», наполненный газом и оплетенным множеством канатов, к которым крепилась пассажирская гондола. Смотровые галереи охватывали ее с обеих сторон, соединяясь на корме, у хвостовых двигателей; передняя часть была застеклена и служила для управления воздушным судном. Дальше располагались кабины экипажа, кухня, просторный салон, место трапез и развлечений, и, наконец, восемнадцать удобных кают для живого груза. Что до прочих грузов, упакованных в ящики и мешки, то их перевозили в трюме, под пассажирской палубой, и там же помещались цилиндрические баки с горючим и водой.

Меняются времена, подумал Дженнак; вот уже люди парят над землей словно орлы или мчатся в грохочущих крыланах быстрее ветров и грозовых туч… Что же им осталось? Подняться в Великую Пустоту на столбе яростного пламени, уподобившись самим богам? Перелететь в другие миры? Да, то был бы не меньший подвиг, чем совершенный им, и кейтабцем О'Каймором, и другими людьми, перебравшимися через Бескрайние Воды в утлых драммарах… Увидит ли он зенит человеческой славы? Доживет ли? Казалось ему, что доживет; он прожил триста тридцать два года, и у него в запасе было еще лет двести. Может, и больше; кто измерит жизнь кинну, избранника богов?

Чени, перегнувшись над бортиком — так, что натянулись привязные ремни ее кресла, глядела вниз.

— Озера еще не видно, милый… Ни озера, ни Тракта Вечерней Зари… А солнце сядет через три кольца.

— Мы увидим озеро, город и дорогу до заката, — сказал Дженнак, оставив свои думы. — Видишь реку под нами? Это Селенг. Широкая река, — добавил он, покосившись на синий волосок в зеленой медвежьей шкуре. — Широкая — значит, Байхол близок. Сотня потоков текут в него, но лишь Селенг начинается здесь и уходит к югу, к Черным Пескам… Гиблое место! Мы пролетали над ним ночью.

Чени, отогнув краешек капюшона, с любопытством взглянула на него. Губы ее подрагивали в лукавом намеке на улыбку.

— Ты и тут бывал, мой странник?

— Я бывал почти всюду, моя чакчан. Всюду, кроме Дальнего материка и Южных Льдов… Мир совсем невелик, когда странствуешь в нем три столетия и начинаешь вдруг понимать, что измеряется он не только расстоянием, но и временем. И если время тебя не торопит, успеваешь обогнуть земную сферу не один раз. Так что я бывал везде, — Дженнак наклонился, с усмешкой заглядывая в лицо Чени, — но ни в одном из мест не попадалась мне столь обольстительная и столь коварная женщина. Ты хочешь заморочить голову акдаму? Ну, так еще пара улыбок, и он возьмет тебя в плен, а я полечу к земле с переломанной шеей. Имперские аситы, знаешь ли, народ опасный… один Невара чего стоит!

— Да, я знаю… Это ведь о них сказано — Мейтасса, убереги от когтей ягуара, зубов гремучей змеи и мести асита? Или атлийца? — Ровный лоб Чени прорезала морщинка, но она тут же с напускным легкомыслием махнула рукой. — Ну, пусть! Пусть меня украдут — не в первый же раз! А вот о шее твоей я беспокоюсь… шея у тебя одна, мой вечный странник, а рук у Невары много… и лучше, если Туап будет на нашей стороне. Ты ведь сам говорил, что в армии недолюбливают Надзирающих? Зовут их шпионами, да?

Дженнак кивнул. Разумеется, она была права — расположение Туапа Шихе пригодится беглецам, ибо власть его на борту «Серентина» равна власти любого из богов. В Удей-Уле, в Айрале или Роскве акдам мог получить приказ об их пленении или о том, что ло Джакарру с супругой следует передать Надзирающим — и лишь Мейтасса ведал, как он поступит. Подчинится или попробует помочь? Здесь, в небесах, отрезанный от линий эммелосвязи, Туап Шихе являлся полным господином и повелителем, но на земле… На земле он был всего лишь акдамом воздушного флота — но стоило помнить, что временами кинжал акдама ближе, чем секира в руках владыки провинции или целой страны.

Однако Дженнак полагал, что выбор между долгом и симпатиями аситу не грозит. Если побег из Шанхо не обнаружат в течение трех дней, они спокойно доберутся в Роскву, покинут борт «Серентина» и растворятся в огромном городе словно дождевая капля в озерных водах… Там их уже ждут — ждут Ах-Хишари, Борк Улога и другие вожди Мятежного Очага и главный из них — Тур Чегич, он же — Трехглазый Чен, который не спит и видит сквозь камень и металл… Так, во всяком случае, утверждали слухи, и Дженнак был склонен в это верить не меньше, чем в собственную неуязвимость. Смутный дар предвидения подсказывал ему, что встреча с Чегичем состоится непременно, но вот когда? Возможно, через пару дней, возможно — через годы… Воздухолет был самым быстрым транспортом на земле и в небесах, но и он не мог угнаться за Бесшумными Барабанами.

Дженнак поглядел вниз, будто надеясь увидеть бесконечную шеренгу столбов с туго натянутыми проводами. Но Тракт Вечерней Зари, и блестящие рельсы одноколесника, и проложенная рядом с ними линия эммелосвязи шли порядком южней и, минуя озерный берег, выходили к Удей-Уле западнее Байхола. Тут, собственно, сливались две дороги — ведущая от Шанхо, и вторая, от Сейлы, расположенной в дельте Ами, одной из гигантских рек Сайберна. Этот путь, соединявший восточное побережье с городами Россайнела, прокладывался два столетия и стоил не одну тысячу жизней. Дженнак — вернее, Тэб-тенгри, почивший в славе вождь изломщиков и дейхолов — знал о том не по наслышке.

Сунув зрительный прибор в карман широкой куртки с капюшоном, он откинулся в кресле и прикрыл глаза. Сейчас ему не хотелось вспоминать прошлое — ни жизнь Дженнака, властителя из рода Одисса, длившуюся почти два столетия, ни прочие свои жизни — Тэба-тенгри, Та-Кема и других персонажей житейской драмы, чьи личины он надевал на день, на месяц или год. Сейчас он являлся лишь Дженом Джакаррой, богатым негоциантом и предпринимателем из Ханая, обосновавшемся в Шанхо — персоной уважаемой, но слегка подозрительной, раз уж вызвал он интерес у разведки аситов. Впрочем, нежелательное внимание Ро Невары касалось не только и не столько нелегальных дел Джена Джакарры, как его прекрасной супруги, и было в этом внимании нечто личное, нездоровое, проистекавшее из ущемленного самолюбия и неисполнившихся надежд. В том-то и состояла главная опасность! Не первый раз сталкивался Дженнак с членами рода Оро и знал, столь они упрямы, самонадеяны и хитры. И никого из них не стоило недооценивать, ибо хитрость этих людей оборачивалась тонким расчетом, самонадеянность — отвагой, и лишь упрямство так и оставалось упрямством. Что поделаешь, фамильная черта! Как и страсть к красивым женщинам!

Не открывая глаз, он нашел руку Чени и накрыл своей ладонью. Пальцы ее казались сильными и нежными, и прикосновение к ним погрузило Дженнака то ли в теплые воды южных морей, то ли в ласковые травы нагретого солнцем горного луга. Они были вместе уже шесть лет, и каждое мгновенье, проведенное с ней, мнилось Дженнаку даром божьим. Увы, не только ему! Этот Невара…

— Озеро, — сказала Чени, пощекотав его запястье. — Проснись, милый! Погляди! Какое огромное!

Байхол и в самом деле был велик. На карте — узкий и длинный полумесяц, но узость его являлась иллюзорной; не всякая сильная птица смогла бы перелететь его за день. Склонившись над плечом Чени, Дженнак видел, как зеленый лесной простор сменяется вдали серебристой гладью вод, блестящих и переливающихся перламутром словно створка огромной раковины. Солнце опускалось, но озерным волнам было не суждено принять и остудить пылающий диск: еще до заката «Серентин» пронесется над водами, повиснет над берегом и медленно спустится вниз, к причальным шестам в крепости Удей-Улы. А когда светило скроется за лесом, корабль продолжит путь на запад, вдоль Тракта Вечерней Зари, к огромному городу Айралу, что стоит в горах между Сайберном и Россайнелом. Скорей бы очутиться там, подумал Дженнак, а еще лучше — в Роскве!