Пролив оказался кладбищем шо-камов, гигантских морских змеев, приплывавших сюда умирать. Редкие и очень опасные твари; может, один из тысячи кораблей встречал подобное чудовище, а встретив, спешил убраться прочь. Знали об их повадках немногое, но было известно, что одряхлевший шо-кам, предчувствуя кончину, выбрасывается на берег в определенном месте. Первое такое кладбище нашли на северо-западе Лизира, второе — на Дальнем материке, а в Проливе было третье, самое обширное. На берегах — горы костей и черепов, огромные скелеты, чешуя, клыки длиною в руку и мириады муравьев, пожиравших плоть шо-камов… Счастливая находка! Кость шла на всевозможные поделки, черепа считались экзотической диковиной, клыки и зубы — ювелирным материалом, но особенно ценилась чешуя, не уступавшая прочностью броне. Так что мореходы сперва разбили лагерь рядом с кладбищем, затем возникло поселение добытчиков и, наконец, городок на океанском берегу. Сеннамиты, не отличавшиеся фантазией, назвали его Южным Куатом, а порт У залива Чиапа потерял приставку «че» и сделался Куатом Северным.

С течением лет оказалось, что в Куате превосходный климат, не жаркий, но и не холодный, воздух чист, прозрачен и полезен Для здоровья, в горах есть целебные источники, а почва, если добавить к ней перегной из кухонных отбросов, рождает невиданной сочности дыни. И потянулся сюда всякий народ, кто на лечение или отдых, кто желая заработать на богатых постояльцах; за городом разбили дынные плантации, воздвигли на холмах обсерваторию и клинику для престарелых, коим хотелось подольше прожить, открылись лавки и мастерские, кабачки и гостевые хоганы, док для ремонта судов и центр наблюдения за шо-камами. Проливу дали имя — разумеется, Шо-Кам, и так же назвали многие другие заведения, от Банкирского Дома, ссужавшего деньги, до ювелирных лавок и харчевен. И хоть стоял Куат на краю света, хоть не имелось южнее ничего, кроме соленых вод и льдов на полюсе, однако был он не дыра дырой, а городом не хуже прочих. Правда, в столичных Листах Новостей о нем не писали и слышали о Куате немногие, а кто слышал, ошибался, думая, что говорится про Северный Куат, но жителей это не тревожило и гордость их не задевало. Сказано: не куатские дыни едут к человеку, а человек к дыням… К дыням, к целебному воздуху, спокойствию и тишине.

С набережной Ират и Джумин повернули на улицу Сагамора Арг-ап-Каны, что шла к холмам и площади. По обе ее стороны высились сосны с корявыми, прихотливо изогнутыми и перекрученными стволами; одна напоминала жреца в позе молитвы, с простертыми к небу руками-ветвями, другая — согнувшуюся старуху, третья и четвертая — неутомимых танцоров, что извиваются в бешеной пляске. Сосны росли здесь больше века, с тех пор, как заложили город; но их бугристой коре стекала смола, а у корней валялись сухие шишки. Подобно дыням и кладбищу шо-камов, сосны считались местной достопримечательностью — севернее таких деревьев не было.

Когда позади остались ювелирная мастерская Чиквары, здание Хогана Новостей и башня городской стражи, Ират спросил:

— Как здоровье твоего отца, Джумин? Возможно, воздух Куата был бы ему полезнее ханайского? Или помогли бы наши целебные воды?

— Плохо, — произнес Джумин, издыхая, — плохо. Его болезнь не излечишь воздухом Куата, а целебные источники и в Ханае есть. Брат писал мне, что у отца опухоль в горле, и лучшие хирурги с ней не справились. Где бессилен нож, друг Ират, там не будет пользы от воды и воздуха.

Бритунец кивнул головой. Ему, целителю, не надо было объяснять, чем кончаются такие недуги, если уж дело дошло до ножа. Ират трудился в клинике Чечил Ку, разминал спины состоятельным клиентам, избавлял их от болей в суставах, поил отварами из трав, а при случае и сам мог взяться за скальпель. Труд не слишком романтичный, и потому он разделил увлечение Джумина — они занимались тайной долгожительства.

Под порывом ветра заскрипели, застонали сосны, хлопнуло незатворенное окно.

— Я собирался отправиться в Ханай, повидать отца, — молвил Джумин, всматриваясь в темную шеренгу домов. — Собирался, но он запретил. Никлес, мой брат, пишет: не хочется отцу, чтобы я запомнил его старым и жалким, иссушенным болезнью…

— Тебя ничего здесь не держит, кроме воли родителя, — заметил Ират.

— Да, пока он жив. Сказано им: вернешься, если вспомнишь… Но я не вспомнил.

— Возможно, тебе помогли бы в другом месте? В Северной Федерации есть святилище Глас Грома, и слухи о нем идут чудесные.

— Я не верю в чудеса, Ират.

Приблизившись к площади, они миновали трехэтажный корпус Банкирского Дома «Шо-Кам», в котором служил Логр Каднани, специалист по финансам. В этом массивном каменном здании, где половина города хранила документы и деньги, а приезжие богачи — драгоценности, Джумин не был частым гостем. Однако дважды в год приходил, чтобы получить толстую плотную пачку кредиток с изображением правящего сагамора и сеннамитских символов, быка и башни. Деньги ему переводили из Ханая.

— Память пробуждают сильные чувства, — помолчав, сказал Ират. — Нет нужды ехать в этот северный храм или куда-то еще. Ты мог бы и здесь найти… гмм… подходящее лекарство.

— Что ты имеешь в виду?

— Женщин, мой дорогой, женщин! Тари Айкчу из Арсолана спрашивает о тебе всякий раз, когда принимает ванны… И еще эта рыжая девушка-иберка, и госпожа Цай Инкиди, и другие, кто отдыхает и лечится здесь. Не ведаю, как они узнали, что я твой друг… Но спрашивают, спрашивают!

Джумин молчал. Лицо его выглядело равнодушным, даже расслабленным. Казалось, внимание приезжих красавиц ему совсем не интересно.

— Ты сказал, что не веришь в чудеса, но так ли это? — молвил Ират. — Разве легенды о древних сагаморах-долгожителях не чудо? А ты им веришь… И разве не чудо потрясение любви?.. Возможно, Джу, этот опыт был бы тебе полезен. Ты излучаешь ауру, покоряющую женские сердца, но за шесть лет, проведенных в Куате, не прикоснулся ни к одной женщине… Или я не прав?

— Прав, — отозвался Джумин. — Но ты говоришь не о любви, а о случайной прихоти, о мимолетной связи меж женщиной и мужчиной. Прости, Ират, но это не для меня. Временами мне чудится…

Он умолк, вслушиваясь в посвист ветра.

Целитель коснулся его руки.

— Чудится? Что?

— Что я любил женщину, прекраснее которой не было на свете. Будто бы любил… Но я не знаю, правда ли это или ложные воспоминания.

Они пересекли площадь, окруженную молчаливыми домами. Ветер трепал пестрые тенты у входов в кабачки, кое-где светились окна верхних этажей, и справа, у причальных Мачт воздухолетов, сияло круглое око эммелитового прожектора. Площадь тянулась к холмистой гряде широким овальным языком, и посередине нее темнело каменное изваяние шо-кама — морской змей, приподняв верхнюю часть тулова и разинув клыкастую пасть, смотрел в небо навеки остановившимся взглядом. За ним, в дальнем конце площади, врезанные в склон холма ступени вели к большому изящному зданию в майясском стиле — клинике, которую содержал юкатскнй целитель Чечил Ку. Здесь пути Джумина и Ирата расходились.

Они постояли недолго у лестницы. Звездный свод медленно, плавно, незаметно для глаза поворачивался над ними.

— Сегодня Сайлис и Цонкиди-ако поведали нам нечто удивительное, — сказал Ират, запрокинув голову. — Что теперь будет, Джумин? Как ты думаешь?

— Что будет, я не знаю, — раздалось в ответ. — Но кто бы ни следил за нами, сам Коатль, властелин Великой Пустоты, или пришельцы из другого мира, это обязывает… — Джумин щелкнул пальцами, подбирая слово. — Обязывает сохранять достоинство. В старину говорили: каждого пугает неизвестность, но обуздавший свой страх угоден богам.

Ират негромко рассмеялся.

— Тебя заботит мнение богов?

— Сказать по правде, не очень, — тоже с улыбкой произнес Джумин.

Они расстались; целитель начал взбираться вверх по лестнице, а Джумин свернул в переулок, ведущий к его хогану. Дом, стоявший на южной городской окраине, назывался «Ветер с Пролива» и был просторен, даже слишком велик и роскошен для одного-единственного обитателя. Но Джумин, происходивший из семьи богатых ханайскнх финансистов, не мог поселиться в более скромном жилище — это стало бы позором для его отца и брата, для всей их фамилии, чьим родоначальником был легендарный древний владыка Иберы и Атали. Джумина назвали в его честь, с поправкой на чуть изменившееся с веками произношение. Но не нсключалось, что прежде он носил Другое имя.

По дорожке, обсаженной цветущими кустами, Джумин подошел к двери, отворил ее и ступил в свой пустой холодный дом.

* * *

Обсерватория «Око Паннар-са» стояла к северу от клиники, на более высоком холме, с которого открывался вид на город. Эта ученая обитель не являлась собственностью Сеннама или какой-либо другой страны, а принадлежала Очагу Великой Пустоты, международному сообществу, уже половину века возводившему стартовые комплексы и наблюдательные центры на всех материках. Считалось — и не без оснований — что изучение заатмосферного пространства не под силу даже таким могучим державам, как Северная Федерация или Объединенные Территории Азайи, хотя их промышленный потенциал был важнейшим средством достижения успеха. Под успехом понимали не боевые корабли и не военные спутники, а грядущие экспедиции к Внешним и Внутренним Мирам. С этим соглашались даже воинственные правители Бихары, чья гордость все еще страдала от поражения в Последней Войне.