* * *

— Занятный майор, — сказал Сашка Тулупов, когда они выехали на Университетскую. — Надо будет к нему заглянуть.

— Да, — согласился Костя. — Только бензин почти весь слил.

Сашка держал свой АК-74М между колен стволом вверх и вообще, похоже, не имел понятия, как с ним обращаться. Он работал в редакции всего-то полгода, и когда Костя принимал его в штат, то, конечно, не знал, что через полгода они вдвоем окажутся в самой горячей точке СНГ.

— Ковбой, у тебя оружие на предохранителе?

— Ну?..

— Я говорю, поставь на предохранитель. Да не целься в меня. Вот… блин!.. Поставил, ковбой?

— Поставил.

— Хорошо хоть аппаратуру не украли, — подал голос Игорь, который, задрав ноги в офицерских хромовых сапогах, устроился на заднем сиденье между тарелкой, треногой и ящиком с оборудованием. Он весело крутил головой в предвкушении развлечений. — Я эту встречу еще месяц назад предвидел.

— С кем?! — удивился Костя, который уже и забыл о часовом.

— Ну, с этим… Есеней. Я знал, что он машину заныкает.

— Дался он тебе, — сказал Сашка.

— А вот и дался! — упорствовал Игорь. — А вот и дался! Я, может, всю жизнь борюсь с такими олухами!

— Так что же ты тогда выделывался? — спросил Костя, внимательно следя за дорогой и объезжая две воронки напротив школы, — ему хотелось подсказать очевидные вещи, которые для Божко, видать, были совсем не очевидными.

— Иначе бы не отдал! — хвастливо сказал Игорь.

Костя понял, что разговаривать с ним бесполезно, а Сашка только расхохотался. Весело ему было смеяться над чужой бедой.

Божко чувствовал себя на этой войне, как муха на варенье, — обжирайся не хочу. Он знал, когда надо было бежать, когда падать, когда смеяться, а когда плакать. Единственное, с чем он не мог справиться, — это с алкоголем. Алкоголь делал из него зверя, поэтому с Игорем старались не пить. Пил он только с теми, кто не знал его особенностей. И пили только один раз, больше никто не искушал судьбу, ну, кроме Кости, разумеется. На Костю он почему-то реагировал дружелюбно. Ох, и песни они пели, но тихонько и в самых глубоких подвалах.

Теперь в этой части города можно было заправиться только в одном месте — на Панфилова. Ближайшая заправка на Университетской была сожжена десантом «оранжевых» еще месяца полтора назад.

Вначале пришлось проехать мимо общежития университета — запах стоял невыносимый. С тех пор апрельский запах тополиных почек, усыпавших дорогу и тротуары, стойко ассоциировался у Кости с запахом смерти, и он на долгие годы перестал любить весну. Общежитие было первой жертвой первой же бомбы, а так как бомбили ночью, то и народу в нем было под завязку. Стекляшка «Цветы» во дворе уцелела, а от здания ничего не осталось, только перила магазина «Украина» и крыльцо со скользкими плитками. Тех, кто был снаружи, похоронили, а те, кто остался под тоннами кирпича, так и остались там лежать.

Костя по водительской привычке притормозил на перекрестке, но так как светофоры давно не работали, а машины стали большой редкостью, то, покрутив головой туда-сюда, он поехал дальше на третьей скорости, чтобы не налететь на камни или не попасть в яму. Чем ближе к центру, тем сильнее разрушения. Зато народу было побольше: кто-то копался в развалинах, кто-то тащил бидоны то ли с водой, то ли с самогоном. На площади перед универсамом дрались из-за мешка гнилой картошки. Пока двое выясняли отношения, третий утащил злополучный мешок. Божко долго смеялся, схватившись за бока: «Ой мамочки!» На перекрестке продавали прошлогоднюю кормовую кукурузу — твердую, как шарики от подшипников. Очередь, состоявшая сплошь из старух, смиренно заворачивалась хвостом вокруг обгоревших ларьков. В больничном дворе травматологии шныряли темные личности.

— Грабят… — равнодушно констатировал Сашка.

— Остановимся?.. — живо предложил Игорь, высунувшись в окно и издав разбойничий свист.

— Нет, — сказал Костя, представив себе, на кого они могут нарваться; необученный Тулупов и он, не умеющий толком стрелять даже из пистолета, — плохое войско. А если Божко подстрелят, то задание пойдет насмарку. Пусть грабителями полиция занимается.

— Жа-а-аль… — процедил Игорь, в азарте поворачивая голову так, что едва не свернул себе шею.

Был он горяч, но отходчив, со своими завиральными мыслями и идеями, которые давали пищу его воображению: если на бумаге было написано, что в мире людей существует, например, такое явление, как чтение мыслей, то Игорь был уверен, что обладает способностями их читать. И без всякого смущения проделывал всякие забавные фокусы, которые ему изредка удавались.

На следующем углу дома им повезло: прямо из машины торговали сушками. Костя тормознул, сбегал, и вернулся с полным кульком.

— Пять тысяч отдал, — сказал он, бросая кулек на сиденье рядом с Божко.

Они понеслись дальше, жуя черствые сушки. У Кости создалось впечатление, что город бомбили без всякой системы, для устрашения или для того чтобы разорить конкурентов. Новая «оранжевая хунта» все еще мыслила клановыми мерками. Зачем-то перепахали сквер у Планетария, но в «Сити-центре» вылетели только окна. Зато разнесли вдребезги стадион «Донбасс-арена» — наверное, потому что в него было легко целиться. Центральная площадь города осталась цела, зато изрядно разбили парк вдоль реки, но на ДМЗ [ДМЗ — Донецкий металлургический завод.] не упало ни одной бомбы. Видно, кому-то завод приглянулся. Говорят, даже зачем-то взорвали плотину на Кальмиусе, и вода ушла, затопив южную часть города. В шахтоуправление Засядько попали три бомбы и еще три в окрест. Говорят, обрушился центральный ствол. Шахта принадлежала кому-то из регионалов.

Некоторые здания были целыми, но выгоревшими изнутри. Это произошло, когда правительственные войска под черно-красными флагами и этномутанты всех мастей приехали на автобусах и рассыпались по городу. Они стали бросать зажигательные гранаты в окна первых этажей и стрелять по прохожим. Все это было сделано в отместку за решение Чрезвычайного всеукраинского съезда депутатов всех уровней о создании Федеративной Украинской Восточной республики. Новая «оранжевая хунта» заклеймила съезд «пятой колонной Москвы». И все из-за того, что Олеся Тищенко не согласилась с результатами выборов две тысячи пятнадцатого года, хотя эти результаты точь-в-точь повторили результаты предыдущих выборов. Виталий Ясулович, непонятно, экс или не экс, по наив ности своей апеллировал к свободолюбивому Западу, у которого на этот раз были развязаны руки: покоренный Афганистан лежал в пыли, проблема с Ираном была решена самым радикальным образом — его разбомбили, ввергнув «в каменный век», о Ливии уже все забыли. Запад больше не нуждался в России. На нее уже никто не оглядывался даже в вопросе ПРО, о которой так и не договорились и которая под лозунгом «Русские идут!» спешно возводилась в бывших странах Варшавского договора. У Америки чесались руки выйти из кризиса за счет кого-нибудь третьего, а тут подвернулась неугомонная Олеся Тищенко со своими проблемами. На майдане снова кричали: «Геть русских на ножи! На ножи! Утопим москалей в жидовской крови, крови!» Узколобые этномутанты из мрачных галицких лесов разорялись: «Хай гирше, та инше!» [«Пусть хуже, но по-другому» (укр.).] До поры до времени за их спинами прятались поляки, привыкшие ловить рыбку в мутной воде. Но на днях польский президент Ярослав Качинский, выигравший выборы на волне милитаризма, вдруг заявил права на Волынь и Галичину, чем поставил своих союзников, «оранжевую хунту», в двусмысленное положение. Олеся Тищенко в который раз сделала вид, что не произошло ничего из ряда вон выходящего. А США даже похвалил ее за толерантность и высказались в том смысле, что современные взгляды поляков не имеют под собой исторического основания. Но это было слабым утешением. Украине перед всем миром дали пощечину. Ясно было, что все зависит от того, как поведет себя в ближайшее время Россия. А Россия почему-то молчала. Одна надежда была на то, что русские долго запрягают, зато быстро ездят. Все чего-то ждали, ждали какой-то развязки, а она все не наступала и не наступала. И от этого на душе было горько.

На этот раз Запад объявил, что выборы недействительны, что они подтасованы и что в этом виноват не кто иной, как все та же Россия — союзница Виталия Ясуловича. Пресса захлебывалась в потоках злобы и клеветы. В Украине возникла патовая ситуация. Виталий Ясулович понимал, что отдать власть означает принять лицемерную позицию своих оппонентов. Народ его не понял бы. Впрочем, на народ, о котором вспоминали только в день выборов, ему было наплевать, ибо он не мог поссориться с Западом. Олеся Тищенко, которая отсидела четверть срока, в открытую заявляла о реванше. Ее националистические лозунги не оставляли сомнения в том, чья кровь прольется первой и очень быстро — быстрее, чем ворона перелетит Днепр. Долгие и нервные судебные разбирательства ни к чему не привели. По Западной Украине и Киеву прокатилась волна политических убийств. Шустрые люди в районах и областях захватывали власть — пусть на день, пусть на неделю или месяц, но потешить душу и свести счеты с противниками. Политически ангажированная полиция захлебывалась в собственной беспомощности и вяло металась в поисках преступников. Банды возникали как грибы после дождя. Окрестности городов стали реально опасны. Население хуторов и деревенек бежало в мегаполисы. По перелескам бродил брошенный скот. Стаи собак загрызали одиноких путников и грибников. В городах банды поделили районы и пока еще из скромности собирали дань только по ночам. Оставшиеся бизнесмены уносили ноги кто куда мог. Банки срочно вывозили капиталы за границу. Железная дорога функционировала как в гражданскую войну — кто больше заплатит. Возобладал натуральный обмен. На атомных электростанциях катастрофически сокращалась численность персонала. Морские порты замерли в безденежье. Самолеты не летали. Армия разбегалась от голода и холода. Создалась такая ситуация, когда Украину можно было брать голыми руками. В этот момент Олеся Тищенко и продала ее Западу за власть.

В политической неразберихе она провозгласила себя президентом. Ясулович, который не сложил с себя полномочия, воззвал к справедливости, но Запад оказался глух, как покойник в гробу. Ободренный победой на Востоке, он решил, что настала пора России платить по счетам мирового кризиса. Было такое мнение: или все задарма, или мы вас раздавим и сами возьмем. В общем, что получится. Многие понимали, что это Третья мировая война. Но подобные доводы глохли в трезвоне воинственных призывов англосаксов. Затаенная вражда выплеснулась с новой силой. У Запада возникла идея назло России, дабы раз и навсегда поставить ее на место, повторить в Украине югославский вариант и принудить ее к вступлению в НАТО. Для этого надо было создать почву в виде общественного мнения. План назывался «ковер демократии». Так коряво это переводилось на русский язык. Имелось в виду застелить «ковром демократии» все незастеленные страны и покончить с этим вопросом раз и навсегда. В ход была пущена вся мощь пропагандистской машины, ее цинизму не было предела. Писали о том, что русские на Западной Украине якобы отрубают мужчинам указательный палец на правой руке, чтобы те не становились солдатами, что существуют специальные отряды, которые охотятся в галицинских лесах за настоящими патриотами — этномутантами и что их распинают в назидание другим, как Христа. Приводились какие-то мутные фотографии. Расследований, конечно, никаких не велось под предлогом более насущных проблем и нехватки полицейских кадров. Писали еще и другие небылицы: о стерилизации украинских женщин, о запрете украинского языка, о депортации «титульной нации» из восточных провинций в Россию, где якобы были созданы лагеря смерти, назывались цифры — полтора-два миллиона, стращали бородатыми людьми с винтовкой и медведями и всякой прочей ерундой из стандартного набора страшилок для западного обывателя. Однако этого было недостаточно, нужны были факты геноцида русских над украинцами, особенно над теми, кто жил в Западной Украине. На этом этапе развития событий Костя и попал в Донецк. В принципе ничего антиукраинского здесь он не увидел. Донбасс тяготел к России издавна и выглядел как провинция России, за исключением остатков рекламы и названия магазинов. Но ему объяснили, что и при советской власти вывески были на украинском, типа «шкарпетки» [Шкарпетки — носки (укр.).], «перукарня» [Перукарня — парикмахерская (укр.).] или «зупинка» [Зупинка — остановка (укр.).] и пр. И никто ничего не запрещал. Украинский язык и литературу изучали в средней школе, техникумах и университетах. А все националистические страшилки были придуманы националистами и «оранжевой» властью, дабы оправдать геноцид русского населения. Надо же было чем-то пугать «своих» избирателей! Украинская же литература была слишком мала по сравнению с русской в силу вполне закономерных исторических причин — несопоставимости двух стран как по численности населения, так и по площади. Поднять ее до мирового уровня было затаенной мечтой националистов еще Первой мировой войны. Разумеется, у них и у новой власти ничего не получилось, и не потому, что никто не хотел, а потому что «потребителей» украинского языка было слишком мало. Все их многолетние старания были сизифовым трудом. Пыжиться, чтобы допрыгнуть до великана, — это напоминало усилия Моськи из басни Крылова. Поэтому в ход пошли приемы от искусственного поддержания украинских издательств любой ценой, что было нонсенсом в условиях свободного рынка, до убийства русскоязычных писателей и сжигания их книг, что отнюдь не способствовало объединению страны и разжигало межнациональную рознь.

Две недели в городе шли беспорядочные бои. Это было еще до Костиной командировки, и он опрашивал ее участников. Потом бандеровцев и других «наци» ловили в округе аж за Мариуполем и перебили всех до единого. Их трупы никто не убирал. А к этномутантам боялись приближаться. Живучими гады оказались, долго шевелились, ползали, оставляя за собой кровавые дорожки. Они так и валялись весь март по городу, пока не начал таять снег. Только потом специальные команды стали свозить их и сбрасывать за городом в балки, засыпать известью и грунтом. В отместку «оранжевые» слезно попросили НАТО «вернуть страну в лоно демократических народов». Прилетели американцы и устроили то, что устроили в столице Югославии. Только радовались они недолго, потому что неожиданно их стали сбивать пачками. Два В-52 [В-52 — американский сверхдальний стратегический бомбардировщик-ракетоносец.] нашли свой конец в степях Донбасса, не долетев даже до Курахова. Еще с десяток сбитых В-2 [В-2 — американский стратегический бомбардировщик, созданный по технологии «стелс».] и F-117 [F-117 — американский тактический ударный самолет, созданный по технологии «стелс».] остудили горячие головы. Никто не знал, откуда прилетают ракеты и чьи они, но америкосы с тех пор опасались демонстративно барражировать над городом и делали это тайком. Так, например, в ночь на пятое мая F-35 [F-35 — американский ударный истребитель пятого поколения.] пронесся низко, на большой скорости. Он уже пропадал за горизонтом, когда за ним начинали рваться бомбы. Ясно, что ни о какой точности не могло идти и речи. F-35 стал уходить на север в надежде, что Белоруссия оплошает, но его зацепили под Черниговом, где уже две недели горел нефтепровод с символическим названием «Дружба», и он упал в степи и взорвался вместе с экипажем. На востоке снова что-то гудело — то ли там шли бои, то ли громыхали сухие грозы.

Потом Россия официально предупредила НАТО, что накрыла восточные районы страны и Крым зонтиком ПВО [ПВО — противовоздушная оборона.]. Шла ли речь о ЗРК С-300, или о ЗРК С-400, не разъяснялось. Просто накрыли, и все. Может быть, это были даже универсальные С-500, способные сбивать не только самолеты, но и ракеты всех типов. А через два дня пришло сообщение, что пару F-22 [F-22 — американский истребитель пятого поколения.] якобы клюнули над Керченским проливом. Американцы, не привыкшие к чувствительным потерям, на некоторое время притихли. Поговаривали, что они стали искать с помощью коммандос эти самые ЗРК [ЗРК — зенитно-ракетный комплекс.], естественно, чтобы уничтожить их на земле.

Как и ожидалось, основные боевые действия развернулись в Крыму, наши там разбабахали натовскую базу на озере Донузлав, узел ПВО на мысе Тарханкут и ПРО на Ай-Петри, а для восточных областей якобы у НАТО просто не хватало сил. На самом деле НАТО ждало отмашку из Вашингтона на активные действия. А отмашки все не было и не было. Поговаривали также, что за кулисами текущих событий велись тайные переговоры. От России требовали уступок в виде Крыма, Южных Курил, которые должны были отойти к Японии и на которых американцы давно лелеяли мечту разместить свои передовые базы ПРО и тактические ракеты. Требовали также отступничества от Белоруссии, Южной Осетии и Абхазии. Финны вдруг вспомнили, что они владели частью русской Карелии и территориями на севере, прилегающими к полуострову Рыбачий. Район был богат никелем. Литва и та что-то стала вякать по поводу Псковских земель. А Германия и Польша нацелились на Калининградский анклав, который когда-то лысый иуда [М. С. Горбачев.] чуть не подарил немцам. Однако оказалось, что не все так просто, что у России тоже имелись кое-какие козыри и они тоже были пущены в ход. Шла большая игра сильных мира сего, которая заключалась в банальном торге. Возможно, у России хотели «купить» Украину со всеми потрохами. Может быть, все дело было только в сумме? Или в принципах — в Кубе, в «Булаве», в «Искандерах», в ПРО, в системе «мертвая рука» [Система «мертвая рука» — система РВСН, дающая возможность автоматически нанести ответный ядерный удар.], которую частично возродили, или еще в чем-нибудь, что не было известно широкой публике? Никто не знал сути переговоров. Об этом можно было догадываться по отсутствию вообще какой-либо информации о самих переговорах и странной заминке сил НАТО. Все застыло на уровне слухов, а связь кто-то старательно глушил. Причем, если отъехать километров на пятьдесят от города, связь восстанавливалась до нормальной, но это не меняло сути дела — никаких сенсаций. Мир замер на перепутье: мир или война? Обама клятвенно заверял, что США «за демократию и свободу». Россия тоже не уступала ему в этом отношении. Похоже, проблема заключалась всего лишь в терминологию и в том какой смысл противники вкладывают в слова «свобода» и «демократия».

* * *

— Стой! — крикнул Игорь так громко, что Костя рефлекторно ударил по тормозам и Сашка разбил себе нос о дуло автомата.

— Что случилось?!

Но Игоря и след простыл. Он выпрыгнул еще на ходу, хлопнув за собой дверью так, что тарелка отозвалась жалобным звоном, а ящик с оборудованием вылетел из зажимов и грохнулся на пол салона. Не хватало еще его разбить, обозлился Костя, выскакивая следом. Он тоже ударился, и очень сильно, о левую стойку и, пока искал Игоря Божко, все ощупывал лоб, который горел огнем. Кажется, глаз даже чуть-чуть заплыл. Впрочем, через несколько минут он забыл о своей болячке.

Игоря нигде не было видно. Они не доехали всего-то метров сто до больничного городка и находились в старом районе города, где по обе стороны дороги тянулись трех— и пятиэтажные кирпичные дома постройки еще пятидесятых годов. С этой стороны город никто не прикрывал. Заходи — не хочу и воюй.