Мне плеснули в пластиковый стаканчик виски, я выпил с Евстигнеевым, Потапенко, Колей и тучным геодезистом за армию — кузницу настоящих мужиков. А когда к столу подтянулись юридический консультант Валера, менеджер по персоналу Юрченко и инженер по проектно-сметной работе Денис Геннадьевич, мы подняли стаканчики за успех и процветание “БелКомСтроя”.

Курьер доставил десяток коробок с пиццей. Начальник строительного участка (я его видел пару раз на пустыре) принёс из директорского кабинета два ящика коньяку.

Бухгалтерши Света и Ирина в который раз обновили на столе нарезки колбасы, ветчины и сыра, крабовый салат, маринованные овощи, корейскую морковку. Пластиковые коробки с едой бухгалтерша Света, похожая на хозяйку придорожной корчмы, называла “судочки”. Аппетитно оглашала:

— А вот ещё судочек с оливьешкой!..

Мне нравился такой формат праздника — простой, шумный балаган. Буквально через полчаса под ногами уже похрустывали обронённые одноразовые вилки. Пляшущий, как медведь, Потапенко смахнул рукой двухлитровую фанту, она кружилась на полу, клокоча оранжевой струёй. Разбили графин, и грудастая Алла, секретарша Евстигнеева, побежала в подсобку за веником.

Я взял мягкий ломтик пиццы, подхватил языком длинную сырную нитку… А потом увидел Юлю. Она выглядела как Дюймовочка среди пляшущих насекомых. Хрупкая, светленькая. Мне ужасно понравились и юбка, похожая на перевёрнутый бутон синей гвоздики, и колготки, подчёркивающие худобу и стройность ног, и коротенькая полудетская кофточка. Но особенно взволновали и умилили меня голубые гетры — словно бы две гусеницы заглатывали мохнатыми вязаными ртами чёрные высокие туфельки.

Из-за близорукости я не мог хорошо разглядеть Юлиного лица, поэтому шаг за шагом подкрадывался поближе. Ей что-то шепнула, пробегая, Алла, я услышал смех — будто зазвенел треснувший, хрипловатый колокольчик.

Рассмотрел. Хищное, кошачье личико. Она крутила в пальцах пустой стаканчик, и я решил воспользоваться моментом. Выпитый виски прибавил храбрости.

Подошёл и галантно спросил: что ей налить? Она строго глянула на меня:

— Не отвлекай, я думаю!..

Голосок оказался под стать образу: писклявый, мяукающий, как из мультика.

Я стеснительно отступил. Она вскинула на меня свои голубые глаза:

— А чего не спрашиваешь, о чём я думаю?

Покорно поинтересовался:

— О чём?

— О том, какие у меня прикольные ноги! — посмотрела вниз. — Правда, красивые?

Я, глядя на гетры, пробормотал:

— Очень…

Улыбнулась:

— Ну тогда принеси вот на столечко, — показала, — виски, а остальное кола!

Я узнал, что её зовут Юля, хотя вообще-то на работе она Юлия Сергеевна, помощница инженера по проектно-сметной работе. Предположил, что ей лет двадцать пять, но выражение лица у неё было как у предельно распущенной старшеклассницы.

Мне показалось, Юле будет приятно, если я начну расспрашивать её о профессии:

— А сметчица — это как? Что именно вы делаете?

— Я? — подняла удивленные, домиком, бровки. — Нихрена не делаю! Там же мозги нужно иметь, чтоб всё калькулировать. Это у нас Денис Геннадьевич, — кивнула на инженера.

Тот развлекал белкомстроевских тёток — запрокинув лицо, пытался удержать на лбу пластиковый стаканчик, балансировал туловищем, как заворожённая кобра.

— Я тут больше функции второго секретаря выполняю, когда Алла зашивается. А Денис Геннадьевич сметы составляет… — Дёрнула плечиком. — Что тут непонятного? Вот, допустим, выиграли мы тендер. И не потому выиграли, что такие классные. Просто наш Евстигнеев — зять зама белгородского главы!.. Хорошо, заключили с нами договор… А один из поставщиков цены поднял — и всё! Надо пересчитывать, удорожание получилось. Хотя в смете предусмотрены всегда и удорожание, и инфляция… Кирпич, к примеру, не могут подвезти в установленные сроки. Тогда срочно ищем другого поставщика, но там всё в два раза дороже. Значит, смету надо переделывать, заново согласовывать с администрацией… Нальёшь?

Я сбегал за новой порцией виски с колой. Украдкой глянул на моих разомлевших от сытости бойцов. Послушал, как Потапенко читает навзрыд:

— Ты глядишь на меня так устало, в глазах твоих холод и грусть… Хочешь, я тебе из устава прочту что-нибудь наизусть?!

Принёс. Юля игриво посмотрела:

— Володя, скажи, а ты всегда такой серьёзный, да? С каменным лицом, без тени улыбки?

— Ну, тень улыбки, безусловно, бывает!

Я был в восторге от своего ответа. Он казался мне очень изящным.

— А вот у меня депра постоянная… — вздохнула.

— Депра?

— Ну, депрессия. Болею своим прошлым! Такое мучительное одиночество, в которое ты никого не можешь впустить…

— Понимаю… — вдумчиво покивал я.

Она вдруг рассмеялась колючими, злыми колокольчиками:

— Понимает он! Какой понятливый! — Сделала долгий глоток. Укоризненно посмотрела: — Володя, ну вот что ты мне по три капли носишь! Налей нормально!..

Я метнулся к столу. Подумал. И поменял пропорцию: напёрсток колы, а остальное — виски.

Вернулся, протянул Юле полный стаканчик.

— Ой, так круто, ты слушаешь, не перебиваешь! — радостно промяукала. — Тебе правда интересна чужая личная жизнь?.. Короче! Малому моему, Стаське, годик исполнился. Припёрся дорогой свёкор, Валерий Александрович, седовласый мудачина. Ну, и свекровь Елизавета Андреевна. За неё не чокаясь…

В Юлиных глазах вспыхивали бесовские искорки. Она трещала без умолку, погружаясь в пучину самой себя:

— Гости и родственники собрались, все дела. Свёкор склонился над Стаськиной кроваткой и проникновенно так произнёс: “Расти, Стасик, взрослей. Мы будем учить тебя, а ты будешь учить нас!” — типа, обращается к Стаське, но позыркивает по сторонам — оценила ли публика, какую глубо-окую мысль Валерий Александрович завернул! Стаське-то год, ему похуй этот незаурядный ум!.. Бля-а-а, — нежно проблеяла. — В общем, выбесил от души! А потом Елизавета Андреевна выступила. Про то, как Паша меня завоевал… Завоебал!..

Во хмелю моя Дюймовочка раскрывалась как изрядная матерщинница. Я помалкивал, кивал, подносил крепкие порции.

— О! Ваша киска купила бы виски! — попробовала. — Чё-та много плеснул! Напоить хочешь?.. Ладно, рассказываю дальше. Я говорю ему: “Паша! У каждого человека внутри существует предел! Предел чувств! Предел боли! Я год молчала, терпела и делала выводы! А теперь я хочу уйти! Просто, блять, уйти! Без слов и объяснений…” Ага, налей ещё, только сосасолы плесни уж! Неразбавленный вискарь девушке принёс!

— Чего плеснуть? — не понял.

— Сосаcолы! — заулыбалась. — Ну, сам прочти на этикетке: “Сосасола”! Ой, иди уже!..

Геодезист громко общался с кем-то по телефону:

— Нормально тут! Приезжай! С голоду пока не пухнем!

— Не пукнем! — подкрался Евстигнеев. — Хотя, может, и пукнем, но не с голоду, а просто пукнем!.. — и по залу громыхнуло хохотом. Я поспешил обратно.

Юля ждала меня. Язык у неё чуть заплетался:

– “Юленька, ради ребёнка надо сохранить семью. Давай всё наладим, отдохнём в Крыму”. Не хотела, но согласилась. Ладно, поехали в твой ёбаный Симеиз. Он билеты взял. Я спрашиваю: “Паша, ты какие взял, плацкарт или купе?” Он такой: “Плацка-арт”… — передразнила раззявленный лепет дауна. — Паша! Плацкарт — это ноги! Твою мать!.. Ты ж сам мириться хотел! А пожмотил на мне с самого начала! Как можно с этих торчащих отовсюду ног начать всё заново?! Как, блять?! — и выронила стаканчик. — Принеси новый, ладно?..

Позже я часто вспоминал пьяный Юлин экскурс в разруху семейных взаимоотношений. Удивительно, но за какой-то час она сообщила мне все необходимые вещи, которые должен знать вступающий во взрослую жизнь юный мужчина. Я тогда уже пообещал себе, что никогда не возьму своей женщине “плацка-арт”…

Виски закончился. Оставался коньяк. Я чуть разбавил его фантой и понёс Юле.

— Ой, спасибки! — экранчик мобильника лунно освещал её лицо.

— Прикольный, — сказал я, протягивая стаканчик. — С камерой?

— Ага, “нокия” це шестьдесят два тридцать… — и вдруг умильно промяукала: — Мой люби-и-имый подари-и-ил!..

Это было как тычок под дых.

— Любимый, значит… — сказал, поперхнувшись словом.

— Ну, мой нынешний мужчина… — она торопливо отправляла смс. — Хорош, благороден, неординарен… Но в возрасте…

— Жаль, что я плох, подл, ординарен и юн… — произнёс я с горечью.

Юля отвлеклась от телефона:

— Да ты, оказывается, умеешь шутить, мальчик с каменным лицом… — и провела ноготками по моей щеке.

От этого неожиданного, нежного прикосновения по моему телу прошла даже не дрожь, а судорога.

— Сними очки, — попросила. — А ты симпатичный, Володя. Просто эти стекляшки тебе совсем не идут.

— Папик, значит, у тебя… — вспомнилось подходящее слово.

— Увы, мой щедрый друг, к сожалению, стар, ему хорошо за сорок… — и хихикнула. — Дирижёр из филармонии. Ну, такой продвинутый дяденька. Вечно юное ретро, джазок нашей молодости…

Экранчик “нокии” заморгал. Пришло ответное сообщение от дирижёра.

Юля прочла и гадко засмеялась:

— Послушай, чё пишет: “Любимая, целую твои ключицы…” Ключицы!.. Романтик, ёпт. Дурачок мой… Жениться, кстати, хочет. А я вообще-то пиздец как люблю, когда на мне жениться хотят. Я вот недавно изменила ему. Причём, не поверишь, с таким говном, что вспомнить тошно. — Она виновато вздохнула, но так сладко зажмурилась, что было видно, что ей совсем не тошно. — Даже не знаю, зачем я тебе всё это рассказываю. Принесёшь ещё?