— Подссывали с вами драться, — подсказал я. — Люберецкие.

— Не… Про другое… В общем, эти из “Реквиема” тык-мык со своим гранитом. А никак! Попробовали на Москву работать, а там своего говна хватает. И чё делать? Решили перейти на бетон. Но ведь так нельзя, если по-людски рассудить. Вы ж, типа, заняли нишу с камнем, а человек рядом работает по бетону, бизнес раскрутил. То есть надо договариваться. В общем, возникла ситуация. Валеру стали прессовать, я подключился, братву подтянул… Ну, Шаповалов был мягкий, по ходу, а Гликман, тот реально приложил максимум усилий, чтоб Кобзон ему про журавлей на похоронах спел!.. — Никита ненатурально, как киношный самурай, захохотал.

Я сдержанно улыбнулся торжеству брата.

— В общем, сейчас всё ровно… — сказал Никита.

Старый город резко закончился, начались улицы из панельных коробок.

Встали на светофоре.

— Элитные корпуса. Монолит… — Никита указал на чёрные строящиеся высотки. — Там себе хату в следующем году буду брать… Давай, бля, уже! — он бибикнул машине спереди. — Чего я тебе это всё рассказываю… Алинка тоже любительница попиздеть про инновации, новые материалы: литьевой мрамор, полимергранит. Но самым ходовым материалом для провинции был и останется бетон. Поэтому тебя и позвал. Ты ж после стройбата в сортах бетона шаришь?

— В смысле, в сортах?

— Ну, я неправильно, может, выразился! Марки бетона! Двухсотый, трёхсотый, шестисотый! Как у “мерсов”! Чем они отличаются, понимаешь?

— Составом отличаются, рабочими характеристиками… Никит, я ж на нулевых циклах работал, у нас была разве подложка под фундамент, просто размазня такая, цемент с крупным песком…

— Портланд, блять, бетон! Пятисотый! Тебе это что-то говорит?!

Было видно, что Никита раздражён, но старается не дать волю характеру.

— Это что же получается, я больше тебя в этом вопросе шарю? — Он поиграл презрительным желваком.

Я тоже разозлился, но ответил спокойно:

— Если чё, Никит, ты сейчас конкретно про вид цемента говоришь. — Я заметил, что, как и брат, цежу и плющу слова. — Бетон — это смесь! Когда замешали цемент с песком и наполнителем, то есть гравием, там, щебёнкой, не знаю каким шлаком, галькой. А качество бетона напрямую зависит от марки используемого цемента, его свежести, пропорции замеса. Бетон-то может быть хоть четырёхсотой марки, хоть сотой, но для его приготовления можно использовать пятисотый портландцемент! Всё же от его количества зависит…

Никита смутился:

— Ну, я это и имел в виду… Пятисотый — что означает?

— Что застывшая смесь выдерживает давление пятьсот килограммов на кубический сантиметр. Но это условно, конечно.

— Ну да, всё верно… — Никита покосился извиняющимся, лукавым глазом. — Крендель из мастерской берёт пятисотый портландцемент. Это лучший вариант — пятисотый?

— Не знаю, Никит. Там же наверняка особая технология.

Он перебил:

— Шестисотый портландцемент лучше пятисотого?

— От назначения зависит. Готовим мы штукатурную смесь, монтажно-укладочную или для заливки фундамента…

— А четырёхсотый намного хуже?

— Да не хуже. Я ж говорю, смотря какая задача. У любого прораба есть нормативные таблицы, там всё указано: марки, пропорции, оптимальные фракции щебня или песка…

— Во-во, фрикции! — Никита бурно обрадовался. — Они самые!.. Так ты все термины знаешь, Володька, а зачем-то притворяешься неучем и расстраиваешь старшего брата! Фракция — это что?

— Крупность песка или щебня. Но для памятников явно другой наполнитель используется, не щебень.

— Мучка гранитная! — весело подтвердил Никита. — Совсем меленькая такая хуета… Эй, — подмигнул, — чего скуксился? Обиделся, что ли?

— Нет, просто мне показалось…. — тоном оскорблённого достоинства начал я, но Никита уже не слушал меня.

— Заправиться надо… — он резко свернул к заправке “ЛУКойла”. — Познакомишься завтра с Шервицем. Мастер толковый, но залупа та ещё! Нихуя нормально не объясняет. Вот он говорил, что готовое изделие соответствует чуть ли не девятисотой марке бетона. Но сам подумай: марка, блять, девятисотая, а использует пятисотый цемент! Наёбывает?

— Может, и нет. Добавки улучшающие бывают, стабилизаторы, пластификаторы всякие…

— Вот и разберёшься, — Никита похлопал меня по плечу, — что и как!

— Не знаю…

— Разберёшься. Посиди, я быстро!

Пока Никита расплачивался за бензин, я хмуро размышлял, что мой брат не подарок в общении. Оставалось лишь догадываться, как он разговаривает с обычными подчинёнными. Кроме того, не особо вдохновляла и подоплёка, из-за которой Никита вызвал меня в Загорск. Ему, оказывается, был нужен не близкий родственник на подхвате, а компетентный соглядатай в мастерскую.

— Держи! — Никита протягивал мне деньги.

Я ещё не видел до того пятитысячных банкнот. Машинально взял их — две нежно-кирпичного цвета пятёрки.

— Это что-то вроде аванса, — пояснил Никита. — Остальные пятнадцать через пару дней. Чего смотришь? Ну, тысяча баксов, зарплата твоя, как и обещал. Нормальные бабки, разве нет?..

Я сунул деньги в карман. Не то чтобы они меня успокоили, но я как-то приободрился и отогнал грустные мысли по поводу вздорного нрава брата.

— А я тебе говорил, — Никита вырулил на дорогу, — кто я по образованию? Не? Инженер-озеленитель!

— Ты учился?!

Я испытал лёгкий укол зависти — получалось, мой простецкого вида брат закончил вуз.

— Московский лесотехнический! Га-а-а!.. — Никита захохотал, будто сказал что-то смешное. — Только он не в Москве, а в Мытищах! Целая эпопея была, как я туда поступал… А вступительные как сдавал! — Он затряс головой. — Я ж после армии забыл всё что можно. А у меня восьмилетка и три года бурсы, ну, в смысле, ПТУ — сам понимаешь, какой уровень подготовки. Я в Средней Азии служил, русских в казарме было пять человек на сто чурбанов. Махач после каждого отбоя. Два сотрясения мозга! Как думаешь, чего я такой и с полпинка завожусь? От этого, — он покивал, — башка вся отбитая… Так прикинь, матушка на каждый экзамен приезжала в институт, сидела там, ждала, — голос Никиты оттаял, потеплел. — Помню, ливень закончился, я выхожу из аудитории, а мамахен в коридоре — примостилась возле подоконника, и на ногах полиэтиленовые пакеты, прихваченные резинками, чтоб туфли не промокли. Мне, помню, так стыдно перед остальными сделалось, я наорал на неё при всех: “Ты, бля, дура старая, хуле припёрлась?!” Она, реально, как в “Форресте Гампе”, ко всем преподам подходила, за меня просила. Очень хотела, чтоб я образование получил… Я тебя потом познакомлю с ней, она в Красноармейске живёт, учительница младших классов. Педагогический заканчивала, а батя наш тогда в Бауманке учился… — он вздохнул. — Потрепал я ей нервы… Это когда я первый раз сел?.. В восемьдесят девятом, на четвёртом курсе. За хулиганство. Дали два года, вышел по досрочке. Потом на заочном доучивался. А ты, получается, совсем маленький был…

Я понимал, что воспоминание о материнских туфлях, которым брат поделился со мной, уж точно не предназначалось для посторонних ушей. Он определённо воспринимал меня как родного человека, приобщая к своему прошлому.

— Приехали почти, — сказал Никита.

Фары джипа высвечивали унылые серые профили панельных хрущёвок, тусклую витрину продуктового магазина, облетевшие деревца, блестящие от мокрой грязи тротуары. Над пристройкой первого этажа одного из домов пылало красным неоновым капслоком “САЛО КРАСОТЫ” с перегоревшей “Н”.

— Ты на Алинку, если чё, не обижайся, она не сильно гостеприимная, — предупредил Никита. — Фирму собираемся открывать, она вторую неделю с уставом дрочится. Устала… Да и я внимания ей мало уделяю, ну, ты понял. Тёлка молодая, а я, — добавил он с грубоватой развязностью, — в последний раз, скажем честно, на троечку поебался. Надо исправлять…

Никита дважды объехал вокруг дома, выискивая место для парковки. Обратил моё внимание на большую ветку, лежавшую чёрной, разлапистой корягой на газоне:

— Неделю назад ветер был сильный, на “ниссанчик” соседский приземлилась… А вот здесь нормально, без зелёных, блять, насаждений. Ну, добрались, братик…

После прогретого салона улица показалась холодной и отсыревшей. Пахло гниющей листвой, землёй и глиной, словно где-то недалеко рыли котлован.

Дом был девятиэтажным, позднесоветских времён, но выглядел намного лучше соседних низкорослых панелек.

— Твоя квартира или снимаешь? — спросил я, вытаскивая сумку.

— Моя, — сказал равнодушно Никита. — Продавать скоро буду. Район старый, никакой инфраструктуры. Просто недалеко до мастерской. Здесь домофон. Запоминай код: тридцать семь, ключ, девяносто два, семьдесят четыре…

Подъезд попахивал.

— Из-за этого мусоропровода, блять, — ворчал Никита, проверяя почтовый ящик, — пасёт говном и помойкой!..

Вызвали лифт. Первым прибыл грузовой — со стенами из голубого пластика и одинокой надписью “Call of Duty”, сделанной зелёным маркером. На полу валялись затоптанные рекламные листовки — доставка пиццы. Кнопка четвёртого этажа, в которую Никита ткнул пальцем, была чуть оплавлена зажигалкой и похожа на большой нездоровый зуб.