К вечеру подморозило, снег сделался рыхлым. Идти по нему было тяжело. Ноги проваливались. Не дойдя до камня нескольких шагов, Эймс остановился и присел:

— Смотрите…

Мы с Эйо послушно наклонились. В сумерках видно было плохо, но запасливый сержант прихватил с собой факел.

— Они же… — я от удивления потерял дар речи. — Это ж следы босых ног! Тут прошли голые люди!

— Голые они или нет… я не знаю, но одно могу сказать точно — они не знают, что такое обувь. И вряд ли сильно мерзнут. Еще что-нибудь видите?

Я осмотрелся, но ничего, кроме нескольких отпечатков босых ног на снегу, не заметил.

— Ничего… И много таких?

— Довольно-таки. Эти ближе других. Потому я и отвел вас сюда, — Эймс повернулся, махнул рукой Дово. — Эй, солдат, что видишь?

— Следы, сержант!

— И еще что?

Солдат на некоторое время замолчал, приглядываясь.

— Они не проваливаются.

— Вот… — Эймс расплылся в улыбке, будто догадливым оказался его родной сын. — Они не проваливаются в снег.

Я посмотрел на свои ноги, по лодыжки ушедшие в снежную крупу.

— И они босые… — добавил солдат.

— Молодец. А теперь шагом марш на пост! — рыкнул сержант, сменив настроение.

— Не проваливаются… — пробормотал Эйо, задумчиво скребя бороду.

— Да, — кивнул сержант. — Они живут в этих горах всю свою жизнь. Понимаешь?

— Почему?

— У них стопа широкая. Специально приспособлена, чтобы ходить по снегу и не проваливаться. Такое бывает… Знаешь, я видел лягушек, которые могут лазать по деревьям. И даже белок, которые умеют летать… С дерева на дерево. Но когда-то, мне сказал об этом один мудрец, они были обычными лягушками и белками… А потом, — Эймс хлопнул в ладоши. — Приспособились. Так и эти…

— А что случилось с тем мудрецом? — спросил я.

— С которым? — сержант почему-то улыбался.

— Что рассказал про лягушку?

— А, — Эймс махнул рукой. — Голову ему отрубили. Самозванец оказался.

Развивать тему я не стал.

— Дарольд, — продолжил сержант, — этих тварей тут полно, и они шли за нами все это время. Понимаешь? Шли, но не подходили близко. А сейчас… Сейчас они ходят кругами, как голодные волки. И думаю, что ночь будет не самой простой… Это я виноват.

— Почему?

— Не стоило строить укрепление, наверное, босых тварей это злит.

— Никто не хочет перемен, да?

— Точно.

— Но теперь ничего не поделаешь, — я огляделся. — Перемены не зовут. Они просто происходят и все. Так что…

Я не договорил.

— Пойдемте-ка обратно, — заявил Эймс, настороженно озираясь. — Не нравится мне все это.

Мы вернулись в лагерь. Тут тоже чувствовалась нервозность. Горели факела. Солдаты расставили их так, чтобы в темноте видеть как можно дальше. Короткие заостренные палки были воткнуты в снег таким образом, чтобы их можно было легко подхватить и бросить. Мечи обнажены. Топоры наготове. Лус зарядил арбалет, но стрел было мало, и надеяться на то, что удастся перестрелять врагов издали, не приходилось.

— Стрелы береги, — распорядился Эймс. — Стрелять только наверняка.

— Как думаешь, нападут? — спросил я.

— Они подошли совсем близко. Изучили место. Не знаю, может быть…

— Что?

— Сейчас я подумал, что эти твари что-то вроде стражи. Похоже, они не хотят пускать нас вглубь леса.

— Вот тебе раз, — хмыкнул я, — а как же страх перемен?

— Это тоже, — Эймс сморщился, — но меня смущает то, что следы старательно обходят деревья. Они будто постовые. К тому же могли атаковать нас и раньше, но выждали, будто не знали, куда мы пойдем.

— Можно подумать, у нас есть другой выбор, — вставил Эйо.

— Есть, — Эймс махнул рукой в темноту. — Там можно пройти стороной. Вдоль скального распадка.

— Нет, — покачал головой Эйо. — Надо в лес.

Эймс цокнул языком.

— В общем-то, не важно, по какой причине они желают оторвать наши несчастные головы. Главное, чтобы мы сумели удержать их на плечах.

— Верно.

Сержант двинулся дальше, а мой взгляд упал на Эжена. Тот сидел у костра и правил лезвие меча небольшим, видавшим виды точильным камнем. Он был хмур.

— Чему печалишься? — я подошел и сел рядом.

Эжен покачал головой.

— Когда ждешь, всегда в голову приходит разная ерунда.

— И все-таки… — протянув руки к теплу, я смотрел в огонь. Языки пламени отплясывали свой завораживающий танец.

— В одном далеком-далеком портовом городе есть улица. Там множество цветов. Разных. Благородные розы, простые ромашки, фиалки, гладиолусы… Цветы там везде. В горшках, вазах. Улица так и называется — Цветочная. Самая красивая улица в городе. Да что там, во всей стране… И пахнет там совсем не так, как должно пахнуть в портовом городишке. Там даже моряки, те, у кого вместо души черствые просоленные сухари, останавливаются и начинают глазеть по сторонам. Будто ничего прекраснее и не видели в своей мокрой жизни.

— Да ты оказывается романтик, — прошептал я.

Эжен сделал вид, что не услышал, и продолжил:

— На той улице живет девушка. Когда-то один молодой моряк обещал взять ее в жены. Она любила его, а он… он тоже любил ее, но просто тогда еще не понимал этого. Потом, конечно, его корабль ушел в море. По воле капитана и по прихоти судьбы моряка мотало из порта в порт. Из страны в страну… А девушка ждала его там, в небольшом городке, среди азалий и роз. Говорят, что она ждет его до сих пор. Приходит на пирс и глядит, глядит на горизонт… Не появится ли его корабль.

Он замолчал. Поднял меч, посмотрел вдоль лезвия и снова принялся подправлять заточку.

— Хотя, скорее всего, она уже давно вышла замуж. И ни к чему теперь обо всем этом думать.

— Я не знал, что ты ходил в море, — сказал я.

Эжен неопределенно хмыкнул.

— Увы, это не моя история, У меня таких историй еще не было… и наверное уже не будет. Знаешь, жизнь человека измеряется не годами, а делами, событиями. Иной человек всю жизнь в одной лоханке со свиньями полощется, а у другого приключений на три века вперед. Несправедливо, а?

Я не нашелся что ответить. Вместо этого я достал меч и, подражая Эжену, посмотрел на лезвие.

— За оружием следить надо, — строже сказал Эйо, он подошел незаметно, я даже вздрогнул.

— Вроде бы все нормально, — неуверенно ответил я.

— Где же нормально… — Эйо взял мой меч, — был бы ты моим солдатом, за такое обращение с оружием не миновать тебе плетей. Смотри. Ржавчина…

Он постучал ногтем по едва заметному пятнышку.

— А вот тут, смотри, кромка завалена! Что ты собираешься им рубить? Капусту на засолку? Дрова?

Я смутился.

— Ладно, — проворчал Эйо, доставая точильный брусок. — Подправлю, покажу тебе, как это делается.

И он, усевшись поодаль, начал с силой водить камнем по лезвию.

— Каждый раз перед боем я вспоминаю об этой улице, — снова заговорил Эжен, — о том сводящем с ума аромате цветов. И о женщине, которая ждет на пирсе. Я не боюсь смерти. Но мне так жаль, что у меня не будет такого…

Больше он не сказал ни слова. Очевидно, ему нужно было побыть в одиночестве.

После разговора с Эженом тоскливое настроение овладело и мной. Я вспомнил дом и родных. Как странно и страшно закрутила все жизнь… Разбросала всё и всех в разные стороны А ведь когда-то мне казалось, что ничего не изменится, все так и будет, скучно и обыденно. Рад ли я, что жизнь сделала такой крутой поворот? Какой выбор сделал бы, появись возможность что-то переиграть?

Ответ был один — нет. Я очень хотел вернуть все назад, все исправить, но увы, судьба не позволяет нам такой роскоши. Теперь меня швыряло от одного порога до другого. И решения, которые я принимал, на самом деле, ничего не значили, потому что, когда ветер дует, удел тростника — сгибаться. От осознания этого становилось горько на душе, и силы незаметно оставляли меня.

Чтобы развеяться, я прошелся по нашему небольшому лагерю, и с удивлением обнаружил, что тоска овладела почти всеми… Даже Эймс хмурился, чего за ним обычно не водилось. Вокруг были унылые лица. Лус сидел на корточках, прижав ладони к лицу, и раскачивался из стороны в сторону. И только тут я понял, что в моей голове давно уже звучит чей-то настойчивый голос:

— Очнись! Очнись! Очнись!

У меня словно пелена спала с глаз. Магия! Кто-то неведомый наложил на наш отряд заклинание уныния, и сейчас медленно, но верно, высасывает из людей силы, превращая их в безвольные куклы. Я закрыл глаза — и сразу увидел нечто, напоминающее серебристую сеть, опутывающую весь наш укрепленный лагерь. Времени на раздумья не осталось — я схватил сеть, рванул, пытаясь разодрать ее…

И в тот же миг у северной стены закричали.

— Тревога!

Отряд мгновенно очнулся от колдовской одури. Будто ветром смахнуло невидимый магический туман. И больше не было уныния. Теперь мы были готовы отразить любую напасть.

— На постах стоять! — крикнул Эймс, на бегу выхватывая меч.

Я тоже поспешил к северной стене. Меня догнал Эйо.

— Что там?

Вила стоял, подняв метательное копье.

— Там, около факела. Он попытался потушить…

И действительно, один из факелов стоял криво. От факела в темноту уходила цепочка следов.