Михаил Ланцов

Помещик

Книга третья

Ратник

ПРОЛОГ

1553 год, 2 декабря, Тула

— Да ты спятил! — воскликнул Панкрат и хлопнул по столу.

— Я?! — удивился Андрей, смотря прямо в глаза новгородскому купцу, прибывшему с родственником Агафона. — Так мне уйти?

— Нет! — хором воскликнули все присутствующие.

— Тогда какого лешего вы мне голову морочите?! — рявкнул Андрей, заводясь напоказ.

— Хорошо, — примирительно подняв руки, произнес Агафон. — Давайте все успокоимся.

— Эта грамота, — указал Андрей на бумагу, лежащую на столе, — дает МНЕ право платить мыт [Мыт — место, где взимались торговые и проезжие пошлины через заставы у городов и крупных селений, а также общее название пошлин. Устанавливались правительством с XII века. С XVI века заменяется замытом (вместо мыта) — новым типом пошлины с торговли, провоза и приезда (привезенных денег), который нередко продолжает по инерции называться мытом. Размер замыта устанавливается в 1/200 суммы товара/денег. Немного само по себе. Но застав было очень много, из-за чего мыт/замыт взимался многократно. Кроме того, мыт/замыт взимался не с прибыли, а с оборота. Упразднены в основном Торговым уставом 1653 года.] лично царю. Треть от всего, что я получу торгом. Мне, не вам. А значит, никто не посмеет требовать с меня сверх этого.

— Вот именно! Тебе! — воскликнул Панкрат. — Нам-то что с того?

— А вы хотите платить мыт как обычно?

— Мы все равно будем его платить.

— В том-то и дело, что нет. Смотрите. Официально торг веду я. Вы выступаете как нанятые мною купцы, ибо лично торг вести мне невместно. С вами я заключаю ряд, определяющий вашу долю в прибыли.

— И ты с нами будешь по всей Руси бродить? А как же твоя служба?

— Зачем бродить?

— Как зачем? — удивился Панкрат. — Как мы в Новгороде станем доказывать твое право на мыт лично царю?

— Мы продавать будем тут. В Туле. Церковь же готова покупать краску. И ей все равно — тут или в Новгороде. Так ведь? — спросил он у отца Афанасия.

— Истинная правда, — степенно кивнул священник.

— А значит, никуда ее везти нет необходимости. Я товар привожу в Тулу. Вы его продаете в Туле. Получаете деньги. Царю откладываем его долю. Церкви — ее. Остальное — мое и ваше.

— А если тебя в городе не будет во время торга?

— Мы составим ряд на бумаге в трех списках. Один будет у вас, один у меня, один у церкви. В ряде том укажем, что действуем на основании царской грамоты. И если меня не будет рядом, то отец Афанасий или иной представитель церкви все подтвердит.

— Без всякого сомнения, — вновь кивнул отец Афанасий.

Он действовал без санкций митрополита. Однако понимал — тот возражать не станет. Так как совсем недавно нарочным передал приказ — оставить Андрея в покое. Но ведь в данном случае речь шла о выступлении в роли арбитра. За плату. Да еще и по инициативе самого Андрея. Что, безусловно, будет поддержано церковным руководством.

— А светильное масло? А иные товары? Их тоже церковь будет выкупать?

— Если пожелает, но не обязательно.

— Тогда как мы их станем продавать? Ведь мыт за торг с нас в Новгороде или иных местах спросят. А грамоты твоей под рукой не будет, да и на ряд наш никто в иных местах может и не посмотреть. Это тут тебя знают. А там?

— Беды в том великой нет…

— Как нет?! — перебил его Панкрат, но Андрей вскинул руку в останавливающем жесте.

— Погоди. Беды в том великой нет. Вы возьмете те товары малым числом для показа. И если покупателя они будут устраивать, то заключите с ним ряд от моего имени. Возьмете деньги и привезете сюда, в Тулу. Заберете товар. И увезете ему. Торг пройдет тут. А там — передача, без всякого торга. А значит, и мыт брать не с чего.

— А за провоз товара?

— Так вы ведь не на торг везете.

— Когда это кого-то волновало? — фыркнул Панкрат, но уже не так раздраженно.

— Тогда мы будем писать грамотку о том, что товар сей куплен в Туле и мыт за то уже уплачен лично царю. Сразу. Весь. Вряд ли после таких слов власти на местах станут сильно голову морочить. Чай, не прохожий случайный, а человек, ведущий дела лично с Государем, и обижать его не след.

— А не лихо берешь? — после долгой паузы спросил Панкрат. — Не боишься, что с тебя Государь спросит за такое самоуправство?

— Чтобы он не спросил, нужно нам не только о прибытках своих думать, но и о делах державных. Мы торгуем тут, в Туле, прикрываясь грамотой Государя? Торгуем. А значит, нам нужно заняться всяческой поддержкой местного полка городового.

— Поддержкой?

— Создадим общество соблагоденствия воинства тульского. И станем в складчину туда давать часть доходов. А из тех денег помогать безвозмездно тем бедным воинам, что служат честно, но поиздержались от войны или разорения.

— А не выходит ли, что мыта больше, чем обычным делом? — поинтересовался Агафон.

— А сколько выходит?

— Ну… Царю ведь треть надо отдать.

— Так треть прибытков, а не треть вырученных денег. И церкви нашей тоже с прибытков десятую долю давать. Я беру половину десятой доли. Остальные пятьдесят две сотых доли от прибытка — ваши… — Здесь Андрей, конечно, лукавил. Потому что «стоимость товара» он забирал во многом себе. Из-за чего получал не только свой процент с прибыли, но и стоимость товара. И если со светильным маслом то было и так ясно, то с краской — нет, но болтать о том он не спешил. — И плюньте мне в лицо, если на постоянных торговых путях от Новгорода до Тулы без хитростей вы платите в мыт меньше семидесяти сотых от прибытка. Так что даже если мы станем долей по пять с сотни откладывать в казну этого общества, не обнищаем. И в пользе будем заметной.

— Восьмидесяти, — поправил Андрея Панкрат. — Если все честно делать, то мыта за торг и проезд мы теряем восемь-девять десятых от всех прибытков. Правда, не от Тулы, а от Москвы. Но…

— Вот! — поучительно поднял палец Андрей. — Очень важно, чтобы Государь наш увидел — мы не только мошны ради своей стараемся, а стремимся укрепить пограничье державы его. Притом добровольно о ней печемся. Правда, в таких делах нужно держать нос по ветру, чтобы не потерять голову…

Часть 1

ИСПАНСКИЙ ГАМБИТ [Испанский гамбит — вид шахматного дебюта, при котором белые, добровольно отказываясь от рокировки, стремятся опередить противника в развитии и создать сильный центр.]

— Снова обыск? Сейчас я понятого позову.

— Не надо понятого. Мы просто посидеть пришли. В засаде.

к/ф «Ширли-Мырли»

Глава 1

1554 год, 12 января, вотчина Андрея на реке Шат

— Давай! — крикнул Андрей, и дядька Кондрат, пришпорив коня, рванул вперед, удерживая копье под мышкой. К его седлу уже была прикреплена бечевка с упором для копья, что позволяло наносить им таранный удар даже при достаточно высокой посадке в седле. И не опасаясь при этом вылететь. А шпоры, которые нацепили на сапоги, облегчали разгон.

Дядька Кондрат, как и многие поместные дворяне, подражал степным воинам и не носил шпор. А для понукания своего «волосатого мопеда» применял нагайку, висящую у него обычно на кисти. В принципе решение. Беда была лишь в том, что во время боя, когда твои руки заняты оружием, применять нагайку становится категорически сложно.

Вот и получалось, что во время бегства или преследования подгонять коня не представляло особых сложностей. Но не в бою. Из-за чего Андрей и настоял на том, чтобы все, кто пошел под его руку и готовился для конного боя, нацепили изготовленные Ильей шпоры.

Разгон.

Переход на рысь, а потом в галоп.

И удар.

Специальная мишень на поворотном рычаге оказалась поражена. Скорость же, которую дядька Кондрат набрал, позволила ему проскочить вперед быстрее, чем по его спине ударил мешок с песком. Этакий противовес на втором плече поворотного рычага. Он выполнял две функции. С одной стороны, обеспечивал «массу цели», чтобы при тренировке привыкать бить по мишени, которая бы сопротивлялась выбиванию из седла так же, как и реальный степной всадник С другой стороны, этакий регулятор скорости.

— Вот видишь! — воскликнул Андрей. — Видишь! Получилось!

— Да уж… — согласился Кондрат и поежился. Предыдущие несколько десятков раз он получал по загривку мешком с песком. Прежде всего из-за того, что не разгонялся должным образом. Не привыкший он к шпорам.

Из-за шпор, кстати, пришлось удлинить лямки стремян и понизить посадку. Да, крутиться-вертеться стало несколько сложнее, но оно того стоило. Во всяком случае, по мнению молодого вотчинника…

— Опять вые…ваешся? — тихо спросила супруга у Андрея, осмотревшись перед этим по сторонам, чтобы никого рядом не было.

— A? — не сразу понял он.

— Я говорю, опять против общества идешь? Никто ведь так не воюет ныне.

— Не воюет. Но и шишек им полный зад да кирпичом по… хм… лицу, — пожал плечами Андрей. — Сами себе злобные буратины. Что мне с них?

— Ты снова будешь белой вороной. Забыл, чем это чревато?

— Слушай. У меня просто нету выбора.

— Выбор есть всегда.

— Но частенько альтернатива настолько хуже, что ею можно пренебречь.

— Почему хуже? Воюют же. И недурно воюют.

— В том-то и дело, что дурно. Нельзя победить водяного в реке по его правилам…

— Чем же эта твоя затея лучше?

— Понимаешь, — произнес Андрей, переходя на нормальный русский язык и, в свою очередь, оглядываясь по сторонам, — примерно век спустя Алексей Михайлович в куда более тяжелых для поместного войска условиях начнет создавать отряды конных копейщиков. У многих из них не будет даже панциря. А под седлом у них окажутся не мерины и даже не меринки, а меринцы, то есть крупные пони. Но даже такие конные копейщики покажут себя удивительно эффективными против степи. Почему? Бог весть. Может, из-за организованности и слаженности. Может, из-за склонности к решительному натиску. Может, еще почему. Но ими постоянно затыкали дыры по всему югу, а нередко и против Литвы использовали для борьбы с их поместными, что по татарскому образцу воевали. Ну или, как тогда говорили, по казачьему.