И Алексей постарался их на пальцах донести.

Слушали его со скепсисом.

Хотя особо не возражали. В том числе и потому, что нечем было парировать доводы.

— Ты предлагаешь всю нашу кавалерию перевести на копейный бой? — спросил Меншиков.

— Никак нет. Это сущее безумие!

— Отчего же? Ты так их пользу нахваливаешь.

— Всадник, умеющий толково копьем орудовать, дольше обучается и дороже обходится казне. Да и по уму, ему бы и коня получше сыскать. В то время как в драгуны можно брать всяких. Ну и лошадок похуже выделять.

— Как тебе, Михаил Михайлович? — спросил царь.

— Звучит довольно… старинно, — ответил Головин.

— Отчего же? Али вспомнил конных копейщиков моего отца?

— И их тоже. Но мне в детстве рассказывали о…

— Ну и зачем сие? — нахмурившись, спросил Гордон, перебивая Головина. — Старинно и старинно. Видно же, что Алексей увлечен книгами о старине. Или, как он сам любит говорить, о мертвом и мертвых.

— Патрик Иванович, — произнес царевич, — но здравый смысл и опыт шведских каролинеров показывают: копейная конница будет, без всякого сомнения, значимой силой на поле боя.

— Может, и так, — чуть пожевав губами, ответил генерал. — Но ты сам сказываешь — выучка должна быть доброй и кони. Ни того ни другого у нас не сыскать. Да, природные всадники имеются. Однако у них совсем не та выучка, о которой ты сказываешь. Драгун же мы можем набирать и содержать привычным образом.

— Значит, дело не в том, что я не прав?

— Дело в том, что ты увлекаешься сказками, — вместо Гордона ответил Петр. — Да, твои мысли интересны. Но для людей опытных видны заблуждения, в которые ты впал.

— Но…

Алексей нахмурился, но промолчал, не развивая тему.

По всей видимости, имело место довольно обычное дело. Его просто ставили на место. А то ишь, разогнался.

В какой-то момент ему захотелось психануть и послать все к черту, обложить всех присутствующих отборными матами. Потому что и половину его доводов даже слушать не захотели. А про те же конные заводы он и рта не успел открыть. И теперь не сильно рвался — вон как настроены. Что им ни предложи — все завернут.

Было совершенно очевидно, что если с пехотой он попал в общеевропейский тренд, пусть и несколько его исказив, то с кавалерией вообще стал выгребать против течения. Посему принять вот так, с ходу, его предложение вряд ли бы могли. И ладно бы предложение — даже правоту. С тем же успехом можно было бы пытаться убедить генералов, увлеченных массовой, призывной армией, то есть племенным ополчением с ее толпами случайных людей в форме, создать хотя бы костяк из профессиональной, хорошо обученной, ну, допустим, пехоты.

Генералы всегда готовятся к прошедшей войне. А переломить их своим авторитетом или просто приказать он не мог. Не то у него было положение. Да, его выслушивали. Ибо не по годам умен. И вон иной раз очень толковые мысли предлагает. Однако…

На какое-то мгновение пришел прилив ярости. Видимо, от старого владельца тела подарок. Но он зажмурился. И, сжав кулаки, выдохнул.

Несколько глубоких вдохов.

Переждал несколько секунд.

Открыл глаза.

Осмотрел всех присутствующих, с интересом за ним наблюдающих. И выдал фразу, ломающую всю парадигму ситуации и идущую вразрез с ожидаемой реакцией:

— Уйду я от вас в монастырь. Ей-ей уйду. В женский.

Несколько мгновений тишины.

Нервный смешок Меншикова.

И разразился хохот…

Отсмеявшись, его похлопали по плечу. Едва ли не каждый. Сообщая, что он молодец и что ничего страшного не произошло. На ошибках учатся. И все в том духе.

Ну и разошлись.

Алексей же остался сидеть в своем кресле. Благо, это к нему в гости приходили, а не он к кому-то. Посидел с довольно мрачным видом около часа или даже двух в пустом помещении. Борясь с раздражением. А потом отправился к своему двоюродному деду — Льву Кирилловичу Нарышкину [Лев Кириллович Нарышкин владел в 1699 году Каширскими заводами, которые были созданы в 1652–1653 годах П.Г. Марселисом и Ф.Ф. Акемой и стали первыми предприятиями в России, выпускающими чугун и ведущими литье из него. Наследники создателей кончились, и Нарышкины, подсуетившись, забрали заводы себе. К 1699 году эти заводы были самым крупным производством в области черной металлургии в России. Так-то они делали довольно немного по меркам даже конца XVIII века, но здесь и сейчас это был гигант.]. Чтобы поговорить. Само собой, не о кавалерии и играх. А отвлечься. Благо, что к нему тоже у него имелось дело.

Впрочем, Лев Кириллович не сильно жаждал послушать мальца. Видимо, уже знал о нервном разговоре и не хотел, чтобы Алексей его во что-то втянул дурное.

— Зачем ты мне голову морочишь? — наконец он спросил.

— Мне эти опыты нужны для обучения. А обратиться за помощью не к кому.

— Для обучения? Я похож на учителя?

— Ты единственный, кто в силах мне помочь. И это тебе практически ничего не будет стоить. Пожалуйста. Мне очень надо.

— Ну… не знаю… — покачал головой дед. — Верно, гадость какую задумал? Неужто, как Лопухиных, желаешь в навозе отправить ковыряться?

— Не, — отмахнулся царевич.

— А что?

И он ему рассказал, что, когда ходил по мастерским, заметил, что иные в горнах чугун выжигают до ковкого состояния.

— Да, мне сие ведомо.

— Вот я и удумал, как быстрее сие делать, переделывая в значительном количестве в доброе, кузнечное железо.

— Удумал? Что-то не верится.

— Али я дурно удумал с печью походной или туалетом водяным?

— Нет, но…

— Ты просто попробуй, — перебил его царевич. — Сие не великой сложности дело. Прошу. Если все так, как я думаю, то ты сможешь производить доброе железо во множестве. Ну и мне с того малую долю выделять. На опыты и учебу.

— Ого! — ошалел от наглости царевича дед. Но сразу посылать лесом его не стал. Немного покривлялся для порядка и выслушал. А потом задумался и отправился на заводы — советоваться с мастерами.

Алексей предложил ему создать маленький опытный цех, человек работных на дюжину, в котором попробовать освоить пудлингование. Само собой, такого слова царевич не применял. Просто описал процесс на своем дилетантском уровне.

Не будучи промышленником, ему все-таки приходилось помотаться там, в XXI веке, по заводам. Понятное дело, вживую таких печей он не видел и видеть не мог. Но как-то нарвался на рассказ одного увлеченного историей металлурга.

И вот теперь вспомнил.

Двоюродный дед был человеком не самым простым в общении. Как отмечали многие — весьма среднего ума, да еще и невоздержанный к питию. Гордый, хоть и не заносчивый. И склонный делать добрые дела не по здравому смыслу, а по причуде своего настроения.

Именно по этой причине царевич пытался в разговоре его больше упрашивать, чем уговаривать, стараясь задеть его гордость, дабы он почувствовал себя высоким покровителем такого маленького, неопытного и в общем-то беспомощного наследника престола. И идти-то ему не к кому, и помочь никто не в силах, и так далее…

* * *

А вечером того же дня, вдали от душных и непростых разговоров столицы, разворачивалось совсем другое дело, но ничуть не менее важное. В Азовском море.

Вице-адмирал Корнелиус Крюйс вывел в море эскадру, состоящую из двух галеасов и восемнадцати малых галер. И отправился в сторону Керчи.

Он всю зиму и весну готовился к тому, чтобы выполнить приказ царя. Готовил команды. Собирал охочих до всякого рода абордажных и разбойных дел. Прежде всего среди казаков и отчасти татар или черкесов. И вот вышел попробовать — что же у него получилось. Ну и перед царем чтобы было в чем отчитаться.

Для успеха этих маневров ему требовались корабли неприятеля.

В самом Азовском море искать их было пустой затеей. Не ходили они туда в текущей обстановке. Требовалось идти к Керчи, где, как ему доносили, постоянно стояли несколько османских вымпелов.

В правильный бой с ними ввязываться Крюйс не собирался.

По сути, все происходящее было большим учением.

Выход в море организованный. Движение в составе эскадры. Какие-то маневры. Ну и так — немного пошуметь. Хотя, опасаясь активного действия неприятеля, он заполнил свои корабли теми самыми охочими до морского разбоя. А то вдруг не получится отойти и придется драться? Вот хоть в абордаже подсобят.

Вышел.

С горем пополам дошел до Керчи, потеряв только три галеры, севшие на мель. Все-таки Азовское море очень мелкое, а акваторию он толком не знал. Впрочем, эскадре это не помешало выполнить первую часть учебной задачи и достигнуть Керчи.

И так случилось, что вошел в пролив он уже вечером. Солнце клонилось к закату. Скоро должно было совсем стемнеть, когда и обнаружили у Керчи, на рейде, османскую эскадру из четырех парусников, опознанных им как пятидесятипушечные корабли и девять галер, в том числе две большие.

Много.

Слишком много.

Особенно четыре линейных корабля, которые могли все испортить, завершив эту учебную вылазку форменной катастрофой. Их артиллерийский огонь мог покалечить азовскую эскадру, вышедшую в море.

Наверное, целую минуту вице-адмирал растерянно смотрел на корабли перед ним, пока не заметил шум, поднятый на берегу. Люди забегали возле лодок.

Лодок!

И тут у Корнелиуса Крюйса что-то и щелкнуло в мозгу. Он глянул в зрительную трубу на галеры и заметил — людей-то на них особенно и нет. На берег, видимо, сошли.

А значит, что? Правильно.

— Атакуем! Немедленно атакуем! — громко отдал он приказ. И направил свой флагман — галеас «Апостол Петр» — так, чтобы он пошел между берегом и кораблями, дабы отогнать шлюпки с экипажами. За ним двигался второй галеас — «Апостол Павел». Галеры же, повинуясь его приказу, устремились к боевым кораблям османов, дабы взять их на абордаж.