— А отчего в больших слитках?

— Чтобы воровать было несподручно. Такое тайком выносить сложно.

— Но можно.

— Нет таких вещей, какие нельзя украсть, — усмехнулся Алексей.

— Так уж и нет? — скептично спросил Петр.

— Не веришь ты в людей, — покачал головой сынок. — Вот ей-ей — даже с тебя как-нибудь исподнее утащат. Я иной раз даже спор на деньги заключаю — сколько украдут в том или ином деле.

— И часто выигрываешь? — поинтересовался царь.

— Ни разу не проиграл, — с мягкой улыбкой ответил царевич.

От этих слов Меншиков отчетливо вздрогнул и скис. Его откровенно раздражала эта маниакальная страсть Алексея копаться в «чужом белье». Ему было жутко подумать о том, сколько у этого маленького, но въедливого человечка уже накопано на него.

— И много этот тащит? — кивнул Петр на Меншикова.

— Ты на него, отец, не серчай. У Александра Даниловича недуг. Учеными мужами зовется клептоманией. Но он над собой работает. Держится.

— Держится?

— А то. Ты на него посмотри. Страдает. Впрочем, тут такое дело — сначала ты работаешь на имя, а потом имя работает на тебя. Не он один же он ворует. Люди вообще порочны. Но теперь, если Александр Данилович где-то проходил мимо, на него думают. Не безосновательно. Но вот прямо сейчас — он постится, ограничивая свою страсть, и растет над собой. Хотя победить тот недуг непросто. Это форма мании — болезненное увлечение навязчивыми идеями. Впрочем, он держится.

— Даже так? — немало удивился царь. — А за что именно он держится? За чей-то кошелек?

— За свои руки, пытаясь держать их при себе. Он смел, предан тебе, деятелен. Но у всех людей есть свои недостатки. Данилыч, в отличие от иных, пытается ныне со своими побороться.

Меншиков, вяло улыбнувшись, кивнул. Причем по лицу было видно — благодарен, так как Петр за последний год его откровенно задергал.

Царь же скосился на своего сподвижника. Скептически его осмотрел, но развивать тему не стал. Тот выглядел слишком подавленно. Видимо, Петр действительно перегнул палку…

— Эти четыреста тысяч рублей звонкой монетой, — продолжил царевич, — многих дразнят. Надо превращать их в полезный для войны товар. В пушечную медь, в свинец, в огненное зелье или селитру, в доброе сукно на мундиры и так далее. Да складировать по уму, чтобы не растащили.

— Сукно точно растащат, — заметил Меншиков.

— Тут есть решение. Если утвердить единые цвета мундира для всей армии и заказать сукно этих цветов, то его воровство можно будет проще отследить. Ну или охрану этих припасов можно доверить Федору Юрьевичу. У него многие не решатся воровать. Во всяком случае, по-крупному. Не договоришься.

— Я мыслю, никто лучше Алексея с этим делом не справится, — возразил Ромодановский, которому отвечать перед царем за такое дело хотелось меньше всего. Тем более что он знал — на шею сядут и начнут канючить, выкручивая руки шантажом.

— Так я еще маленький! Мне всего девять годиков! — шутливо воскликнул царевич.

— Маленький он! — раздраженно воскликнул царь. — Девять годиков! Ты ведешь себя как взрослый и хочешь, чтобы к тебе относились как ко взрослому. А теперь что удумал?! В кусты?!

— Отец…

— Что «отец»? Федор Юрьевич правду говорит — у тебя воровать не будут. Испугаются.

— Это все сказки, — недовольно пробурчал Леша.

— Ничего не сказки! — решительно возразил Ромодановский. — Вспомни, как ты пресек воровство на кормлении Бутырского полка. Помнишь? Пробы стал снимать. Ведь в прошлый раз на строительстве мануфактуры воришку-приказчика я вздернул чин по чину за попытку отравить царевича. Так на полку приказчики как узнали про пробу, так и прекратили воровать. Страшно стало.

— Что мне теперь — пробу с пушечной меди снимать, что ли? — усмехнулся Алексей. — Или сукно жевать время от времени?

— Если с солью — оно терпимо на вкус, — произнес Меншиков максимально деловым тоном.

Царь хохотнул.

Остальные улыбнулись… кроме Ромодановского, который продолжил:

— Я тебе посодействую. Да и твое особое отношение к воровству уже у всей Москвы на слуху. Побоятся. Все знают о том, что ты регулярно вешать воров требуешь. Как и о том, что лишь мое и Петра Алексеевича человеколюбие спасает воришек от твоей лютой расправы.

— Хороший полицейский, злой полицейский? Ну… хорошая игра. Да. Можно поиграть.

— Полицейский? — повел бровью отец.

— Полиция — это регулярная городская стража, которая занимается поддержанием общественного порядка в городах и расследованием преступлений для передачи итогов в суд. Игра в хороший-плохой полицейский — это когда два, допустим, дознавателя чередуют методы допроса. Один пытается втереться в доверие и расположить к себе. Второй — угрожает и давит. Работают по очереди, расшатывая моральную стойкость подозреваемого. Ожидая, когда тот уступит посулам доброго полицейского и смалодушничает, дабы спастись.

— А ты сие откуда ведаешь?

— Слышал на Кукуе.

— Отчего же я не слышал? — удивился царь.

— Так и я многого не слышал из того, что до твоих ушей там доносилось. Кукуй разный. Каждый день разный. Ведь туда люди постоянно приезжают новые. Ну и болтают всякое. А старые уезжают. Оттого болтовня обновляется день ото дня.

Все переглянулись.

Логика и здравый смысл в словах Алексея были, несомненно. А о том, что царевич зело наблюдателен, знали все отлично. Мог услышать? Мог. Ну и ладно.

— Берешься за сей склад? — после паузы спросил Петр Алексеевич.

— Не хочу, отец. Я весьма делами загружен, учебой, как простой, так и опытами. Я ведь ее еще не окончил.

— Не окончил? Да ты уже ученей всех нас.

— Но я ее не окончил. И браться за такое сложное дело не хочу прежде того.

— Даже если я прикажу?

— Если ты прикажешь, то я, безусловно, подчинюсь, и все сделаю как надо, — хмуро ответил сын.

— Тогда я прошу — займись. Все, что потребуется, я тебе выделю.

— Хорошо. Но… хм… в таком случае я бы предложил не спешить тратить эти деньги.

— Сам же говорил — разворуют.

— У меня? — усмехнулся Алексей, и его глаза как-то нехорошо блеснули. Так, что даже царю не по себе стало. — А хранить четыреста тысяч в виде монеты проще. Они как минимум меньше места занимают.

— Ну… — задумчиво протянул Петр.

— А это, кстати, мысль, — поддакнул Ромодановский.

— Тебя, Федор Юрьевич, послушать, мне вообще казну в ведение передать надобно. Чтобы не разворовывали. — буркнул Алексей.

— Тоже дело, — улыбнувшись в усы, произнес тот. Игра игрой, а об интересах России он не забывал. И видел в сокращении воровства если не через террор над аристократией, а определенные перспективы для державы.

— Только я в деньгах совсем не разбираюсь.

— А чего там разбираться? Просто жадничай. Самые упорные свое получат.

— Разве это так работает?

— А как? — спросил Петр, вспомнивший свой визит в Лондон и общение с весьма толковым ученым Ньютоном. Тем самым, который отвечал за монетный двор. И делал этот Исаак то дело весьма и весьма добротно. Он вообще все, за что брался, старался исполнить в лучшем виде. Ну и воровство не любил патологически. Отчего немало ему Алексея напомнил. Тот ведь тоже в Москве являлся одним из самых ученых людей, и в свои девять лет знал побольше, чем иные в девяносто.

— Откуда я знаю? — ответил вопросом на вопрос Леша. — Очевидно только, что не так. Мыслю порядок там нужен. Единая ведомость прихода с разделением поступлений по статьям и категориям. Такая же для расхода. Ну и так далее. Чтобы понять, как этим заниматься с пользой для дела, учиться следует. Или хотя бы умные книги почитать. Так что тут даже не уговаривайте…

Петр и не собирался.

Просто поддержал шутку Ромодановского. Но предельно серьезное лицо сына вызвало у него задумчивость. Как ему и показалось — он вел себя в известной степени как тот ученый. Впрочем, произнес он иное:

— Ты мыслишь, что не спешить с тратой тех денег нужно? Отчего же? Только для того, что украсть их у тебя будет сложно?

— Нет таких вещей, которые нельзя было бы украсть, — повторил Алексей. — Нет, не из-за этого. Мыслю — нужно перед закупками крепко подумать, что покупать, сколько и зачем, раз у нас появляется возможность. Быстро у меня украсть их точно не получится. Так что подойти к делу нужно с умом. Например, создать комиссию и поручить ей разработать военный мундир единого образца для всей армии. Чтобы и красиво, и удобно, и практично. Или с артиллерией разобраться, потому что в том бардаке, что у нас имеется, сам черт ногу сломит. Хватали что могли, отливали что получалось. Так что на выходе у нас не артиллерийский парк, а Ноев ковчег — всякой твари по паре. И чтобы это не плодить, артиллерийская комиссия и требуется…

— Ясно… — покивал Петр.

— Впрочем, пушечную медь можно и без покупки собирать в запасы.

— Это еще как?

— Я полагаю, что можно будет обратиться к церкви за помощью. Пусть сдадут битые колокола да запасы свои по меди разной да олову. У них ведь даже пушечная медь имеется в запасах, а то и котловая, которой колокольную поправить.

— Не круто ли так заходить в чужой монастырь [На самом деле в том, что предложил Алексей и реализовал Петр в 1701 году в оригинальной истории, не было ничего необычного. Такие действия предпринимал еще в XVII веке отец царя — Алексей Михайлович. И не раз. Да и в Европе это было обычной практикой. На деле недовольство церкви и волны слухов были связаны с пресловутой симфонией, ибо иерархи посчитали, что Россию вот-вот захватит Карл, и готовились перейти на его сторону. Ведь вся власть от Бога, а потому если Бог попустит захват власти Карлом, значит, такова его воля.]? — поинтересовался Михаил Головин.