Обычно ремонт поручали жителям окрестных земель, но, как правило, они выполняли эту повинность спустя рукава. Вот и решили — взымать плату. Во всяком случае, с тех, кто едет там верхом, на повозках каких или гонит скот.

Скептически настроенный царь уступил уговорам и скрепя сердце поручил сыну построить маленький участок такой дороги — шагов в сто. Что и было сделано.

Да не абы кем, а Василием Дмитриевичем Корчминым — одним из сподвижников Петра, бывшим с ним с самого начала [Корчмин В. Д. (1671–1729) отличился много чем. Он был главным придворным устроителем фейерверков. Создал вместе с Яковом Брюсом, по сути, прототип знаменитой длинной гаубицы — «Единорога», ну и других артиллерийских и даже ракетных систем. Занимался укреплением фортификации, изысканием и строительством каналов, а также иными делами. Так сказать, военный инженер широкого профиля.]. Он как раз только вернулся из Европы, где учился инженерному делу. Мало. Очень мало учился. Меньше пары лет совокупно. Но человек он был деятельный, сообразительный, энергичный и находчивый. Чем царю и нравился, как, собственно, и царевичу.

Алексей с ним сговорился, подкупив масштабностью и важностью проекта. Вот он и руководил опытным участком. Соорудил его чин по чину. Как надо.

По прибытии Петра участок довольно долго поливали, чтобы имитировать сильный дождь, но дорога не раскисла, сохранив вполне приличную несущую способность. Что окончательно и убедило царя в правильности идеи сына. Дорога сия была нужна и явно полезна. Вот Корчмину ее и поручили возводить. Алексей же…

— Стой! — скомандовал царевич.

Спрыгнул с коня и направился к кашевару, что расположился со своим котлом невдалеке от дорожных работ.

— Готово ли варево? — поинтересовался Алексей, подойдя ближе.

Повар спал с лица.

Его глаз задергался, а сам он несколько раз открыл рот в беззвучном режиме, переводя взгляд с царевича на его вооруженную до зубов охрану и наоборот.

— Что молчишь?

— Готово, Алексей Петрович, — ответил подошедший голова, отвечающий за эту ватажку работных людей. — Изволишь пробу снять?

— Да.

Зачерпнули немного.

Царевич отведал пару ложек. Как раз чтобы съесть то, что ему положили. Поблагодарил за службу. И поехал дальше.

— Что спужался-то? Али тащишь без роздыху чего ни попадя? Ты это гляди у меня! Ватажникам тебя сдам — поколотят так, что век кости не соберешь!

— Чур меня! Чур! — перекрестился повар. — Да и как тащить-то? Предупредили же — царевич может отведать. Боязно. Он, сказывают, лют и скор на расправу. Да и приказчики вроде как робеют. Так что ныне что с казны отпускается, то в котел и кладется.

— Так что ты заробел? Дурной, что ли?

— А ну как не понравилось?

— Эх, Фома, Фома… — покачал головой его визави, а потом, похлопав кашевара по плечу, добавил: — Тебя повесют, а ты не воруй! Э-хе-хе…

Глава 5

1699 год, май, 21. Москва

Алексей потряс стаканом с костями и высыпал их на стол.

Три кубика о двенадцати гранях каждый. Белый, синий и красный.

После чего, чуть помедлив, передвинул фишку.

Отец нахмурился, наблюдая за происходящим действом. Но смолчал. Меншиков скосился на него. Взял кости, бросил их в стакан и встряхнув, выкинул на стол.

Улыбнулся.

И потянулся к фишкам, обозначающим конницу…

Это была первая игра в, по сути, настольный wargame. Этакий вариант Kriegsspiel [Kriegsspiel — настольная игра, созданная в 1812 году и опубликованная в 1824 году Георгом фон Рассевицем. Первая реалистичная настольная военная игра в отличие от существовавших ранее чисто логических. По своей сути — первый настольный варгейм в истории. В прусской армии, а потом и германской эта игра была повсеместно распространена для штабных тренировок офицеров и, по отзыву командования, стала одной из важнейших факторов успехов германского оружия.], который царевич создал, обдумывая способ организации подготовки начальствующего состава. Здесь имелась и большая карта, расчерченная на квадраты, и гипсовые элементы укреплений, и многочисленные фишки для обозначения разных войск, и циркули с линейками для измерения расстояния, и кубики для определения вероятностей, и даже небольшие коробочки для имитации «тумана войны». Ну и само собой, книга правил. Впрочем, последнюю пока еще продумывали. И то, что видел перед собой Петр было своего рода альфа-тестированием…

Кроме них троих, в зале присутствовали и Гордон, и Апраксин, и Головин, и Шереметьев, и другие. Всего около двух десятков человек, так или иначе относящихся к верхушке военного командования царства. И они очень вдумчиво смотрели на эту игру и на эту партию.

Поначалу все отнеслись критично.

Очень критично.

Игра выглядела странной и непонятной. Но потом, после уже первой быстрой и неуклюжей партии, она несколько заинтересовала командиров. Позабавила.

В отличие от оригинальной Kriegsspiel, с которой Алексей был не знаком, здесь удача и кубики имели второстепенную роль. А результат во много зависел от положения, численного превосходства и полноценности сражающихся отрядов. Из-за чего, например, фишки полков имелись десяти комплектов с нумерацией от 10 до 1, что означало степень целостности. Плюс для обозначения негативных факторов использовали цветные картонные подставки под фишки с изображением усталости, болезни, шока и так далее…

— Занятная игра, — пыхнув трубкой, наконец произнес Петр, который просто наблюдал.

— Она, к сожалению, сыра, — возразил царевич.

— Сыра, — согласился царь и поддакнули остальные.

— Думается, Алексей Петрович очень странно оценил роль и задачи разной пехоты и кавалерии на поле боя, — заметил Гордон.

— Так поправьте меня, — улыбнулся парень. — Я ведь просто учусь. А игру эту сделал для того, чтобы наглядно посмотреть на сражения былых времен и попробовать их переиграть.

— Зачем? — удивился Михаил Головин.

— Нужно понять, в чем была ошибка, а в чем возможность. Всегда, как мне кажется, роль игрока определяет многое, если не все. Например, битва при Гавгамелах. Я, с тех пор как про нее прочитал, все думаю — а был ли у Дария шанс?

— Сие пустое, — возразил Гордон. — Война ныне и в те времена, как мне мыслится, была очень разной. Хотя бы потому, что в наши дни есть мушкеты и пушки. Они очень сильно изменили буквально все.

— Значит, ты полагаешь, что изучать историю войн не стоит?

— Отчего же? Стоит. Только увлекаться не нужно. Ты ведь уже читал про Шведский потоп?

— Конечно.

— Тогда ты знаешь, что шведские мушкетеры расстреливали копейную кавалерию ляхов и литвин нередко совершенно безнаказанно. И те не могли их атаковать добрым образом. Ни в лоб, ни по лбу. Отчего прием Александра Македонского при Гавгамелах в наши дни обречен на провал. Его всадников просто бы расстреляли или рассеяли.

— Хм. Чем сильны каролинеры?

— Решительным натиском, — не задумываясь ответил Патрик.

— Значит, под неприятельским огнем они сближаются и вступают в схватку на белом оружии. Так?

— Так.

— Почему же тогда конница, что движется намного быстрее, не в состоянии это сделать?

— Практика показала, что не может. Во всей Европе отказываются от такого применения кавалерии.

И здесь Патрик Гордон был прав на все сто процентов. С ходу так и не возразишь. Потому как с конца XVI века, с появлением удобного для применения на коне огнестрельного оружия, начинается чрезвычайное увлечение им. Сначала в виде рейтаров — конницы с двумя и более пистолетами в качестве основного оружия, которая показала себя отлично. Много лучше появившихся ранее кирасир, а все потому, что атаковать глубокие пехотные построения конным натиском было сущим безумием. Так что уже к первой трети XVII века отличие кирасира от рейтара наблюдалось лишь в социальном происхождении. В остальном же плюс-минус одинаковое вооружение, снаряжение и тактика.

К концу XVII века стали массово уходить с поля боя доспехи. В том числе у рейтаров и кирасиров. Исключая, пожалуй, австрийских кирасиров, которые держались за них до самого конца. А вот карабин появился. И у тех, и у других.

Да и вообще основная масса всякой европейской кавалерии на рубеже XVII–XVIII веков представляла собой драгун разных фасонов и видов, мало чем отличающихся друг от друга, кроме какой-то атрибутики и аксессуаров. Причем драгун не в смысле ездящей пехоты. Нет. Эта их функция к концу XVII осталась лишь номинальной. Они уже полностью стали стрелковой кавалерией.

Особняком стояли только вояки Речи Посполитой в Европе, которые сумели сохранить традиции копейного конного боя. Но их к 1699 году практически никто не ценил. Сначала позор Шведского потопа в середине XVII века. А потом и вовсе страшный политический коллапс, не позволяющий им хоть как-то отличиться. Да, они смогли блеснуть в 1683 году при спасении Вены от османской осады. Но в целом все было плохо. Инструмент интересный, а применить его толком не получалось. По самым разным причинам. И в первую очередь касающихся внутренней политики.

Эта ситуация изменилась в середине XVIII века, когда к полководцам всего мира стало приходить озарение. Ведь линейная тактика пехоты, употребляемая повсеместно, подразумевала неглубокие построения, в отличие от конца XVI — начала XVII веков. Достаточно тонкие для того, чтобы решительным кавалерийским натиском их прорывать.

Именно тогда Фридрих Великий провел свою знаменитую кавалерийскую реформу. Так, например, он уже в 1741 году взял на свою службу полк улан, обученных копейному бою. В то же время запретил кирасирам стрелять прежде решительной сшибки с неприятелем, что дало огромное преимущество на поле боя его кавалерии, остававшейся до начала наполеоновских войн лучшей в мире.

Так вот… тактика 1690-х годов мало отличалась от 1740-х. Строго говоря, она вообще не отличалась. И все те же резоны, что заставили в свое время Фридриха Великого пойти против магистрального кавалерийского течения, имелись и сейчас.