Создали палату мер и весов.

Выпустили царский указ и сопроводительную брошюру с разъяснениями.

И вот такие купцы потихоньку потянулись в разные уголки державы, развозя мерные линейки да гири. Пока самые ходовые. А небольшое подразделение палаты, в котором работали ювелиры, занялось изготовлением так называемых аптечных и ювелирных наборов. Первые имели гирьки из платины, которая в Европе продавалась, хоть и в небольшом объеме. Да еще и стоила копейки, так как никому даром не нужна была [В те годы с платиной все еще боролись как с «неправильным, поддельным серебром», но, если поискать, можно было купить.]. А с ювелирными наборами… Здесь по техническому заданию царевича пытались изобразить что-то в духе микрометра и штангенциркуля.

С ходовыми мерами понятно. Они требовались всем. Закон-то выглядел бесхитростно. Надо, и все. Так что Алексей старался их продавать подешевле. Чуть выше себестоимости. И делать массово. А вот с ювелирными и аптечными наборами он хотел знатно погреть руки. В Европе таких никто и не делал. И каждый специалист, который нуждался в высокой точности измерений, крутился сам. И далеко не всегда у него что-то адекватное получалось.

А тут — вот.

Маленькие пеналы, внутри которых сразу все потребное.

Стоили они, правда, астрономически. Но это было неважно в глазах местных. Альтернативы-то не наблюдалось.

Так, в аптечных наборах имелись крошечные крупинки платины весом в карат, который в этой системе составлял сотую долю новой унции, то есть 0,1638 грамма [Фактический вес семян рожкового дерева сильно варьировал, поэтому Алексей пошел на некоторую формализацию веса карата через долю от унции.]. Кроме того, там располагались гирьки номиналом в гран, грамм и золотник, составлявшие соответственно пятидесятую, десятую и четвертую долю унции. Ну и сами унции.

Причем, что примечательно, высокая цена набора диктовалась его высокой точностью. Каждый набор не только проверялся собственными силами через сравнение гирек, но и перекрестно — с другим, произвольным. Для чего царевич платину и применил, как весьма стабильный материал.

Микрометр измерял с точностью до мила — тысячной доли дюйма в 0,0254 мм. Так что с его точностью можно было «ловить сотки». Условно. Четвертинки соток, если быть точным. Штангенциркуль же имел возможность делать замеры с точностью до сотой доли дюйма — точки в 0,254 мм.

Такие измерительные инструменты в 1705 году казались сказкой. Во всяком случае, если они носили характер нештучных изделий для частных нужд, а были хоть сколь-либо регулярным товаром. Как несложно догадаться, у палаты мер и весов сразу же набрались заказы на них. На два года вперед. Даже несмотря на чрезвычайно высокую цену и тот факт, что их пока еще не продавали — лишь анонсировали…

Тем временем караван достиг села, что стояло у дороги. И купец застал там увлекательную сценку.

Агитаторы пытались агитировать.

Это было так любопытно, что он даже решил остановиться тут на отдых. В конце концов, он это впервые видел…

Вон один такой деятель взобрался на фургон и вещал. Окруженный толпой крестьян. Рассказывал о том, как государь Петр Алексеевич желает облегчить жизнь простого люда. Изменить налоги.

Да как!

Отменить старые все. Вообще все. И вместо них ввести новые, простые и понятные. Но главное — небольшие. Простота же их и прозрачность должна была пресечь на корню всякий мухлеж со стороны сборщиков.

Пел как соловей!

Рассказывая о том, что надобно только переписаться. Чтобы царь-государь знал, сколько у него людей. А потому ведал сбором. И лишку не брал. А ежели какие сборщики шалить станут, так челобитные крестьяне смогут подавать. Через старосту своего. Районного. Дабы пресекать такие проказы. Ну и про то, как Петр спасать крестьян своих будет в голодные годы. Но тут, опять же, знать надо — где и сколько людей живет. Всех. От мало до велика.

Люди сомневались.

— Неужто, учинив такое, он обманывать вас думает?! — вещал агитатор.

— Сумлеваемся мы.

— Петр Алексеевич ведает, как вас обманывают сборщики! Они и вас, и его, собаки, вокруг носа водят. Да только как их поймать?..

Кое-кто из крестьян на агитатора посматривал недобро. И было видно, если бы не несколько солдат в сопровождении, ждали бы его побои. Или еще что похуже. Да только супротив вооруженных людей они не решались.

В том, что сборщики налогов — люди нехорошие, сомнений ни у кого не имелось. А вот в том, что царь не попытается с них, с крестьян, три шкуры содрать, — очень даже.

Агитатор же продолжал.

Рассказывал о том, что Петр Алексеевич уже барщину отменил. Чем многим жизнь облегчил. И ныне никто из дворян или иных не в силах простой люд заставить работать на себя. Да еще и отрывая в самый неурочный час посевной или жатвы от своих наделов.

— Брешешь ты! — рявкнул наконец один из недовольных.

— Собака брешет! А я говорю! — ответил ему агитатор. — Царскую волю разъясняю.

— Так ты езжай в соседнее село. Там помещик своих до сих пор на поля гоняет! Вот и вся царская воля!

— То не царская воля! То преступник! — не унимался агитатор. — Верно он говорит? — спросил он, уже обращаясь к остальным селянам.

— Верно! Верно! — стало доноситься со всех концов.

— Так давайте челобитную составим! Я ее в канцелярию от вашего имени подам. Вот вам крест, подам! — широко перекрестился агитатор. — Царевич Алексей Петрович проверит.

— Что ему до нас?

— Он порядок превыше всего ставит! Государь издал указ? Издал. Значит, исполнять надо. Вы люди темные. Потому я к вам и прислан. Донести слова государя. Рассказать все. Просветить. А то — помещик! Он знать обязан. И ежели, зная, творит злодейство, то будет наказан!

По толпе прошел ропот.

Разные эмоции выражали люди.

Помещик не их. Но коли выяснится, что они на него донесли, он может и до них добраться. Боязно.

— А вы не робейте! Алексей Петрович всяких нарушителей вот как держит! — сжал агитатор кулак.

Молчание.

— Фома, — произнес агитатор, — бери бумагу и пиши. В селе… хм… каком? — спросил он у крестьян.

Те ответили.

Мал-помалу разговорились.

Рассказали подробно.

И с их слов записали.

Все, что знали.

Фома закончил. Протянул агитатору листок.

Тот достал кожаную папку на завязках. И перед тем, как эту бумажку туда положить, достал оттуда целую кипу.

— Вон! Смотрите, сколько жалоб везу! Нет устроения на Руси. Ну да государь и наследник его за то взялись! Со всем разберутся! Им бы только узнать.

Ему не поверили.

Так он стал доставать из этой кипы бумажки наугад и зачитывать. И оказалось, что на помещика того многие уже доносили. Не они первые. Да и о других проказах там писано. В том числе, что девок портили. Или расправы чинили на потеху своей душе.

— А довезешь? — крикнул один из тех хмурых.

— Даст бог, довезу.

— А если помещик какой тебя перехватит?

— Для того мне солдаты и дадены. А если нас с солдатами перебьют, то о том царевичу точно станет известно. Он за нас перед государем отвечает. Так он теряться не станет. Лейб-кирасиров своих пошлет. Ужо они-то порядок наведут. Слыхали о них?

— Слыхали… — ответили несколько крестьян. Робко. Видимо, какие-то ужасы слышали.

— Все в железе. Лихие. И преданные престолу. Супротив них любой помещик что дите. В сопли сотрут. Так что не робейте! Справимся! Главное, вы сами не молчите. Говорите, коли что не так будет. Петр Алексеевич ведь государь не только над помещиками, но и над вами! Ему за вас пред Богом отвечать…

Сказал, а потом по новой стал их агитировать.

Чтобы не медлили. Старосту выбирали. Да переписывались честно. Дабы тот мог наверх подать списки. А по тем спискам и налоги собирать, и помощь в случае голода принимать.

— А ежели староста воровать станет? — крикнул кто-то из толпы.

— Вы же его сами выбираете. Озоровать начнет — сами ему челюсть набок и свернете. А потом скажете, что так и было, — хохотнул агитатор. — Ныне новая жизнь грядет! Про рай на земле говорить не буду. Ибо ложь. Но и государь, и наследник его мыслят голод извести на земле русской. От него убыток и разорение не только для вас, но и для всех честных людей. И в том их наша православная церковь всемерно поддерживает. И князья да бояре. Все. Окромя дураков да мерзавцев. Но с ними они, даст бог, совладают…

— Дивно, — покачал головой купец. — До чего дожили.

— А не врет? — спросил возничий, кивнув на агитатора.

— А черт его знает, — пожал плечами купец.

Сам же задумался.

Голод…

Страшная вещь. Многие через него каждый год Богу душу отдают.

Цель его побороть благая.

И с позиции человеколюбия.

И не только.

Он ведь купец. Так что о выгоде своей пекся. А потому сразу прикинул, что ежели голод победить, то это ведь сколько сразу рабочих рук образуется. И все сеют, пашут, молотками машут. Трудятся.

О южных благостных землях, что пустовали без хлеборобов, купец знал. И не требовалось большого ума, чтобы смекнуть, куда все эти люди, спасшиеся от голода, отправятся. Тут ведь земель на всех не напасешься. А новые пашни — это новые хлеба. А значит, еще больше людей. И товаров…

У купца от осознания масштаба задумки аж голова закружилась. И он невольно пошатнулся.

— Семен Фомич, дурно тебе? — спохватился возничий.