— Тебе удобно? — заботливо поинтересовалась Зоя.

Робот вытянул вбок руку, сжал кулак и выставил большой палец. Затем вновь принял позу механического эмбриона. Зоя со вздохом задвинула дверь шкафа и уселась в кресло.

Ее прошиб озноб отчаяния — угораздило опять попасть в пренеприятнейшую историю.

Она налила себе воды, жадно выпила.

Зато у нее теперь есть союзник. Огромный, преданный и стальной союзник, который поможет ей выявить и нейтрализовать того, кто прислал записку. Робот мог стать оружием в игре против опасного противника. Именно так. Поэтому она и решилась нарушить все инструкции — на войне инструкции не помогают. Кроме одной инструкции — как эффективно использовать данное тебе оружие. Как бы к ней ни относились члены экипажа, Зоя все равно ощущала себя с ними словно в пустолазном костюме, который создавал тонкую, почти неприметную, но тем не менее существующую зону отчужденности.

И правильно она сделала, что не пошла с тем письмом к командиру.

Ей угрожают?

Ее шантажируют?

Она с этим разберется. Сама. Без посторонней помощи. Докажет свое право занимать данное ей с большим авансом место на борту «Красного космоса».

Зоя встала с кресла, вновь подошла к шкафу и отодвинула дверь.

— Мне нужна твоя помощь, Паганель. Отныне я буду звать тебя так.

Глава 12

Попытка к бегству

Подкоп они рыли, выбиваясь из сил, выскребая твердую почву ложками, а когда те стачивались, и просто пальцами. Горсти земли выносили из барака и осторожно вытряхивали из штанин лагерной робы. И подкоп вывели именно туда, куда рассчитывали, — под лагерным забором, рядами колючей проволоки, полосой вытоптанной земли к крошечному лесочку. Всего-то три жухлых деревца да кусты, но там можно перевести дух перед последним броском к полосе настоящего леса.

Бывалый уверял, что до леса они не добегут. Лагерную баланду срезали вдвое, зондеркоманда зверствовала с особым усердием. В барак, который все называли «Добровольным обществом борьбы с вредителями имени Фрица Габера», отправляли все больше и больше людей. Оттуда никто не вернулся — ни на своих ногах, ни в виде трупа.

Бывалого поддерживал и Сморчок. Поначалу он и не собирался бежать из-за переломанных и криво сросшихся ног, отчего еле-еле ковылял по лагерю. Сморчок клялся, что самолично слышал близкую канонаду, а потому не сегодня-завтра сюда нагрянут передовые отряды Союзников или Советов.

Но сам он от плана не отказался. На Союзников надейся, однако зловещее, отлитое из бетона «Добровольное общество борьбы с вредителями» с возрастающим аппетитом поглощало заключенных. А новых партий не прибывало. Сквозь прореженные ряды лагерников на утреннем построении теперь виднелись доски заборов, еще недавно скрываемых плотной серо-полосатой массой. Некоторые из бараков опустели.

Поэтому когда оставалось пробить тонкий слой дерна, чтобы выбраться из подкопа, они собрали приготовленное для побега и поползли по узкому земляному ходу. Даже не верилось, какого адского труда стоило его прорыть. Фрицы не лгали: труд и вправду освобождал.

Он последним выбрался наружу, вдохнул свежий воздух, невыносимо сладкий после лагерной вони и затхлости подкопа, и тут темноту прорезал свет прожектора и до невыносимой жути знакомый голос лагерфюрера каркнул:

— Стоять на месте!

Сморчок и Бывалый скрючились перед автоматчиками, сцепив руки на затылке. Овчарки рвались с поводков, беззвучно разевая пасти, и от этого еще более жуткие.

— Это все? — спросил лагерфюрер.

Один из охранников подскочил к отверстию подкопа, встал на четвереньки и засунул голову внутрь.

— Никого больше нет, господин лагерфюрер, — доложил он. — Бежали трое, господин лагерфюрер.

— Ну что ж, преподайте им урок, — велел лагерфюрер. — Начните вон с того, крайнего. Он выглядит чересчур упитанным для нашего аскетичного режима.

Сердце у заключенного предательски екнуло, а затем еще более предательски отпустило — охранники схватили за шиворот Бывалого и волоком оттащили в сторону. Собак спустили с привязи, они наскочили на неудавшегося беглеца. Бывалый отчаянно завопил, пытался отбиваться от овчарок, но те методично и умело продолжали свое дело, натренированные убивать жертву долго и мучительно. Свет прожектора отчетливо вырисовывал сцену расправы, не позволяя ни малейшей тени проявить милосердия и укрыть от глаз хотя бы толику происходящего.

Он хотел закрыть глаза и не мог. Он хотел заткнуть уши и не мог. Изнутри поднималась раскаленная волна, разъедала невыносимой горечью горло, и он непроизвольно завыл в унисон со Сморчком, будто этим нечеловеческим воем оплакивая умирающего.

Собаки перестали рвать подрагивающее в агонии тело, отступили и повернули головы к ним, воющим. Шерсть на загривках псов вздыбилась. Лапы когтями рванули землю, и словно замершие в воздухе хищные твари вдруг придали ему такую силу, что он непостижимым образом оказался на ногах и рванул туда, где, как казалось, находилось его спасение.

Свет прожектора тут же погас, плотный воздух ударил в лицо, он споткнулся и покатился под откос.

Конец ознакомительного фрагмента