— Но ведь это, наверное, неудобно? Задержка волны… Сколько приходится ждать ответа? — И вновь Пасифию окатило ощущение, будто столь невинный вопрос имеет скрытую глубину, весьма для Корнелия важную. Ощущение не из приятных, словно потеря дна под ногами. Она жалела, что столь неосмотрительно допустила на порог пристанища весьма подозрительную личность.

— Никаких задержек нет, — отрезала Пасифия.

— Ах ну да… Конечно же. — Корнелий зачерпнул еще варенья, но не отправил в рот, а стал наблюдать, как над ложкой барражирует пчела.

Когда Пасифия решила, что Корнелий испил запас бесцеремонных вопросов, он вдруг сказал:

— Я слышал краем уха, будто вы, Пасифия, были весьма известной пианисткой.

От этих слов ей захотелось выпроводить гостя если не шваброй, то холодным указанием — пора и честь знать, уже поздно, а ей, Пасифии, рано вставать. Причем Корнелий должен сразу осознать — причиной столь холодного тона являлись не усталость (что, впрочем, отчасти правда), не предстоящий ранний подъем (тоже правда, ибо Пасифия та еще лежебока), а последняя фраза. Корнелий нароком или ненароком оборвал тонкие ниточки взаимной симпатии, успевшие протянуться между ними, и на будущее ему лучше миновать ее пристанище без жестов дружбы и добрососедства.

Закипая гневом, Пасифия уперлась кулаками в колени, собираясь подняться, но Корнелий окатил еще более вопиющей неучтивостью:

— Сам я не особый любитель, знаете ли, но с удовольствием послушал бы что-нибудь в вашем исполнении. Рояль у вас, наверное, имеется?

Пожалуй, только практика личностной интроспекции заставила Пасифию остаться сидеть и в ходе экспресс-анализа вынесенных за скобки впечатлений выявить в них нечто, что ей совершенно не понравилось их чужеродностью и неадекватностью. Корнелий ее провоцировал, но поддаться и выдать ожидаемую им реакцию — верх непрофессионализма даже для такого весьма посредственного феноменолога, каковым Пасифия себя считала.

Она порылась в кармане, выложила на стол кисет и принялась набивать глиняную трубочку. Что еще может служить хорошим дополнением к питью с вареньем из ламинарий, теплому вечеру, плавно перетекающему в не менее теплую ночь, да еще к собеседнику, столь ловко оказавшемуся здесь. Пасифия не сомневалась в неслучайности возникшего между ними знакомства.

— Рояль у меня имеется, Корнелий, но я давно не играю. Лучше послушаем вечернюю тишину, если не возражаете.

Гость усмехнулся и кивнул.

Тогда и Пасифия, в отместку за бесцеремонность гостя, потянулась к коробке, которую Корнелий принес с собой и вроде бы совершенно о ней забыл, постучала по ней ложкой и поинтересовалась:

— Что там такое?

Корнелий покосился выпуклым глазом, лениво сморгнул и ответил вполне, как показалось Пасифии, серьезно:

— Люди. Там у меня целый мир людей, Пасифия.

При этом он возложил на коробку ладонь, чтобы чересчур любопытная Пасифия не приподняла крышку и не заглянула внутрь.

3. Контрольный звонок

Ночью Пасифию разбудил звонок. Волнофон находился внизу, где она устроила временно лишенного пристанища Корнелия. Пришлось накинуть на плечи паутинную шаль и спуститься из спальни по отчаянно скрипучей лестнице. Волнофон продолжал булькать, но Корнелий ничего не слышал, весь закутавшись в одеяло и еще зачем-то положив вторую подушку на голову. Его таинственная коробка лежала на столике, и Пасифия, подхваченная внезапным приливом любопытства, отклонилась от первоначального маршрута, справедливо рассудив, что звонящий должен понимать — кому, куда, а главное — когда звонит, а потому может подождать, и с усмешкой обнаружила, что в коробке некогда распространенная биомеханическая игрушка «Лабиринт Минотавра». Такой забавлялся маленький Телониус во время выступлений Пасифии. Она приподняла тяжелую крышку, сняв с нее кругло-слоистый леденец — гость, видимо, припас его на утро, — и заглянула внутрь, с невероятной высоты увидев далеко внизу запутанные коридоры лабиринта, по ним двигались фигурки, преследуемые Минотавром. Судя по всему, Корнелий остановил игру в наиболее безнадежной позиции, когда следовало кем-то пожертвовать, скормить чудовищу, рожденному от связи бога и простой смертной, и тем спасти остальных.

Словно ощутив близость чересчур любопытной хозяйки, Корнелий завозился под одеялом и подушкой. Пасифия торопливо прикрыла крышку и на цыпочках пробежала к волнофону.

Она подняла тяжелый аппарат и перетащила в комнату, где стоял зачехленный рояль. Именно на него водрузила волнофон, уселась на вращающееся седалище и ткнула в отверстие приема.

— Я вас не вижу, — сказала Пасифия в молочную пелену экрана.

— Прости, постоянно забываю. — Пелена рассеялась, и выплыло знакомое изображение. — Здравствуй, мама.

Телониус.

Пасифия смотрела на его иссохшее лицо, ввалившиеся щеки. Ей хотелось притронуться к нему даже сквозь экран, но она сдержалась. Лишь плотнее закуталась в шаль. Экран был слегка поврежден — неуклюжая Пасифия сама уронила прибор, но так и не починила, благо волнофон работал как ни в чем не бывало, разве что трещина змеилась по изображению Телониуса.

— Здравствуй, сынок.

— Опять я не вовремя, — сказал озабоченно Телониус. — У вас ведь глубокая ночь?

— Это не важно. Важно, что ты позвонил.

— Контрольный звонок, мама. Как всегда.

— Да, контрольный звонок, — кивнула Пасифия. — Каждый день, в крайнем случае, каждые два дня где бы ты ни был…

— …ты должен отыскать волнофон и позвонить маме, — продолжил с улыбкой Телониус. — Можно даже ничего не рассказывать, просто сказать, что с тобой все в порядке…

— Маме этого вполне достаточно, — завершила Пасифия фразу, которую твердила сыну с тех самых пор, когда он переехал в интернат. И с тех самых пор Телониус никогда не пропускал контрольных звонков. Где бы он ни был — здесь или там. — Как дела на Венере?

Телониус помолчал, посмотрел куда-то в сторону, будто рядом находился кто-то еще, при ком он не желал говорить, но все же сказал со вздохом:

— Скорее всего, проект закроют… Нас уже попросили подготовить предложения по консервации терраформовочных фабрик… Меня известили, что призван ткач восстания…

— Но почему?! — вырвалось у Пасифии. Превратить Венеру из адского пекла в райскую заводь — дело всей жизни Телониуса. Сколько он вложил в его разработку, а затем убедил скептиков, что это — не беспочвенная фантастика, а вполне реальный проект. И вот.

Телониус опять посмотрел в сторону, ощупал карманы куртки с шевроном демиурга и достал карточку.

— Вот, сделано несколько дней назад. — Поднес карточку к экрану.

Мгновенный отпечаток — мутный, расплывчатый. Кажется, стена, на ней размашистая надпись: «Главное — на Земле».

— Главное — на Земле? — непонимающе произнесла Пасифия. — Где это?

— Выжжено лазерным резаком на стене терраформовочной фабрики в районе Голоконды. — Телониус убрал карточку в нагрудный карман. — За последнюю ротацию из проекта утекли сотни работников. Улетают обратно. Под благовидными предлогами, а чаще без них. Хотел бы я создать не пригодное для жизни пристанище, а более послушное общество.

— Не знаю, что и сказать. — Пасифия провела рукой по влажной ткани, покрывающей рояль. От долгого простоя инструмент подтекал. Ей на какое-то мгновение вдруг стало радостно. От того, что проект закроют и Телониус вернется к ней. Сколько он там? Но так и не нашел времени прилететь. А потом Пасифии стало стыдно за подобные мысли.

— Этим охвачено все, — пожал плечами Телониус. — Почему возвращенчество должно миновать нас? Даже Брут меня предал, а ведь был самым первым… самым верным… я сотворил его собственными руками, и вот все, чего касаюсь, обретает несовершенство, отягощенность… Что на это возразить? — Он хлопнул по карману, там лежал отпечаток.

— Но ведь это не так, — сказала Пасифия. — Здесь — водоем, но нельзя всю жизнь прожить в пруду.

— Ах, мама, — засмеялся Телониус. — Кстати, ты откуда со мной говоришь? — Он попытался заглянуть ей за спину.

— Из музыкальной. — Пасифия подвинула волнофон, чтобы Телониусу стал виден краешек рояля. — Редко сюда захожу, но сегодня как-то так получилось… — Про Корнелия не хотелось говорить.

Они помолчали, разглядывая друг друга.

— Что там у тебя? — в свою очередь спросила Пасифия, чтобы скрасить неловкость умолчания о незваном госте. — Какие-то рога…

Телониус оглянулся, потянулся и продемонстрировал жутковатого вида маску:

— Всего лишь шлем от скафандра высшей защиты для выхода на поверхность Венеры.

— Ужасно, — поежилась Пасифия.

Телониус усмехнулся.

— Сыграешь мне? — вдруг попросил он. Пасифия сжала пальцы, сминая ткань, укрывшую рояль.

— Но…

— Давно не слышал живой музыки, — сказал Телониус. — У нас бездонная аудиотека, но все на лентах. Сплошь музыкальные консервы.

Пасифия откинула крышку, провела ладонями по клавишам. Сколько она не играла? Неужели с тех самых пор? С тех самых пор, когда…

— Я, наверное, разучилась, — попыталась отговориться.

— Мама, это как плавать, разучиться невозможно.