Поэтому лучше смотреть на Аню со снайперской винтовкой, обмотанной белыми тряпками. Она осторожно прихлопывает снег, ложится удобнее, щурится в прицел. И чертовски хочется поцеловать ее шершавую щеку, на которой бледнеют пятна веснушек. Остаточные желания остаточной жизни. Позволит? Она много чего позволяла, но теперь? Всего-то и нужно: оценить опасность и ликвидировать ее. Так звучит приказ.

Но где уверенность, что он выполним?

* * *

— Я не смогу это сделать, — сказала она тогда.

А я сказал, что койка ужасно скрипучая и в следующий раз нас обязательно застукают. Будто это какая-то тайна, улыбается она сквозь слезы. Секрет Полишинеля. Нася знает. А что знает Нася, то знают все. Хочу спросить — кто такой Полишинель, но вместо этого:

— Сможешь, — говорю как можно строже. Настолько, насколько это можно сказать голой девушке, которая бродит по комнате и собирает раскиданные впопыхах вещи. — Представь — это всего лишь мишень.

— Мишень не ходит и не дышит. У нее пар изо рта не идет, — говорит Анна. — К тому же я беременна, если для тебя это имеет значение.

И я понимаю — дело плохо. По всем правилам необходимо подать рапорт непосредственному начальству: стрелок группы физически и психологически не готов к выполнению задания. Но я знаю, что никакой рапорт подавать не буду. А буду смотреть, как она натягивает чулки. И смотреть на ее живот, в котором растет наш ребенок… даже странно об этом думать — наш ребенок… Тянусь к сигаретам и роняю на пол книгу со знакомой картинкой на обложке — белый сфинкс на постаменте расправил крылья.

— Как назовем? — спрашиваю деловито, будто все мной решено. — Предлагаю Анютой, если девочка, Ваней — если мальчик… в честь нас самих. Иван или Анна…

Она опускается на пол, прижимает к лицу чулки, острые плечики вздрагивают.

В зачитанном томике чертова уйма закладок…

Девочка и медведь

Мне нравилась сказка про трех медведей. В их дом пробирается заблудшая девчонка, ходит из комнаты в комнату, ест оставленный на столе суп, валяется на кроватях, опрокидывает стулья, а в конце концов засыпает на кроватке Мишутки, самого маленького медведя. И когда вся семья Топтыгиных возвращается с прогулки в лесу, они застают дома полный чемберлен. Медведи ходят из комнаты в комнату и занимаются глупыми вещами: спрашивают друг друга — кто съел их суп, кто опрокинул их стулья, кто нагадил в их горшки, кто разорил все постели? Пока не натыкаются на Машу, не сняв грязные лапти беззаботно дрыхнущую в кроватке Мишутки. Сказка кончается благополучно — медведи раздирают девчонку на части и сжирают, наводят дома порядок, варят из оставшихся костей похлебку и продолжают жить-поживать, не забывая навешивать на дверь замок, когда отправляются в лес.

Я слышал эту сказку много раз, но никогда не думал, что она обернется правдой. И в один прекрасный день постучится девчонка, которая заблудилась в лесу, и примется хозяйничать в избушке как ей вздумается. А за деревьями затаится еще пара людей, на тот случай, если навести в доме беспорядок Маше не удастся. Я их заметил раньше, и сразу почуял, куда они идут. Рано или поздно такое должно было случиться. Он всегда говорил: в покое нас не оставят. Даже в лесу. Шальные охотники не в счет. Это даже полезно и сытно. Но троица пахла настоящей подделкой. Как он в самом конце. Вроде и наружность человечья, а — подделка.

Одно оказалось мне незнакомым.

Запах.

Запах девочки.

Он будил не голод, не злость, а совсем-совсем другое, мне неведомое. Девочка стояла за дверью, а я сквозь щели вдыхал пропитанный ею холодный воздух. Так пахнет похлебка, которую он учил меня варить и хлебать, от нее рот наполняется слюной и хочется зарычать, но не грозно, а мягко, почти ласково. И там, в животе, растекается тепло и зудит. Даже пугать не хочется. Тем более она уже испугана.

Тук-тук, кто в домике живет?

Так должно было случиться. Он предупреждал. И учил, что делать.

Растерзать и уходить. Дальше в тайгу. Туда, на Ямбуй. Что это такое, он так и не рассказал. Ягоды слаще. Речушки и озерца полны рыбцы. Птицы сами летят в пасть. Лето жаркое, зима холодная. Воздух свеж. И никаких людей. Ни настоящих, ни поддельных.

Он об этом толковал даже когда мы подыхали от голода, сам не понимая, что за мука слушать россказни про несуществующий Ямбуй. Будь он, давно бы туда ушли. Но он говорил: завтра. Или через три дня. Вот наделаем солонины, заготовим морошки, разорим улей. Дела всегда находились, особенно летом.

Потом случилось то, что случилось, и путь на Ямбуй навсегда закрылся. Но часть правды в его словах была.

Они все же пришли.

Поддеваю когтем запор и отступаю вглубь дома.

Входи, Маша, твой медведь ждет тебя.

Но для начала поиграем. Ведь твой запах так сладок, что я не могу отказаться.

— Как хорошо, я вас нашла! Мы заблудились с братом и его женой! Они там, на опушке. Сил нет идти. А тут видим — сторожка. Можно присесть? Ноги закоченели…

Транс-Персональный Движитель

ТПД «Космос» — как «Дюшес» по сравнению с плодово-ягодным. Вкус похож, пузырьки, а шибает не так. Чего-то не хватает в этой шипучке. Опьянения. Или растворения. Анестезии. А может, припой не так лег на резонаторе. Схалтурил член бригады коммунистического труда завода «ВЭФ». Чересчур торопился план дать, побежать с друзьями после работы пить кофе с рижским бальзамом, как говорит товарищ Дятлов. Или усталость такое действие оказывает. Общая нервозность. Беспокойство. Атмосферное давление. Резонатор сбился. Слишком холодно. Или, может, жалость к неведомому человеку, чья смерть в стволе снайперской винтовки да на кончике пальца городской жительницы Анны. Почти как у Кощея Бессмертного.

Одолжив тело, по голове не плачут. Почему никто не задумывался: где то, когда его нет там, где оно должно быть? Неопределенность, которая и Нильсу Бору не по зубам. Приходят странные идеи. Например, кое-что знаю про Анну. Грозную снайпершу. Которая вовсе и не грозная. А очень даже стеснительная. Особенно в постели.

— Аня, — шепчу, — Анюта.

Дергает плечиком. Косится.

— Ваня сделает все, как надо, — говорю. — Стрелять не придется.

— Как скажете, командир, — покрасневшая от холода щека продолжает упираться в забинтованный приклад.

Вряд ли ей известны тонкости работы с ТПД. И с единственным человеком, управляемым на расстоянии. Для нее это абракадабра. Абстракция. Еще одна страшная сказка, какие по вечерам девчата рассказывают друг другу в казарме. Что о ней известно? Только то, что знает командир. А знает чертовски мало, потому как испортить девку — одно, а познать женщину — совсем другое.

Хватаю ее за воротник и притягиваю. Она безвольна, как кукла. Нахожу губы и впиваюсь в них. Холодные, шершавые, потрескавшиеся. Спекшиеся и безответные. Прощальный поцелуй. Подарок. Потому что столкнулись совсем не с тем, на что натаскивал Дятлов. Впрочем, он и не скрывал — действовать по обстоятельствам. Причем, опережая обстоятельства хотя бы на шаг. На полшага.

Где потерялись эти полшага? Где споткнулись? Где завязли?

Нащупываю пистолет, приставляю к боку Анны и давлю курок. Пуля должна иглой прошить живот. Утробу. Почему-то это кажется важным… очень важным… Еще. И еще. Сухой треск, будто ветки ломаются в бору, там, за поворотом… Вздрагивает, зрачки расширяются в немом вопросе. Изо рта кровь. Отпускаю, и теперь уже просто тело валится на вытоптанный пятачок перед упавшим стволом. Живое обращается в мертвое. И нет на белом свете ни живой воды, ни мертвой. А есть только рука, которая подносит резко пахнущий порохом ствол ко рту, и воля, которая заставляет прикусить железо покрепче и резко нажать спусковой крючок.

Вышибать мозги — занятие малоприятное.