Клёпа

Лысаков вернулся из недельной командировки. По лицу было видно, что мало спал и много пил. Главному редактору подарил моржовый бивень и чукотский браслет, сделанный в Китае. Привёз репортаж о семье трудолюбивого оленевода Гырывана, которого полюбил как брата и честно спаивал несколько дней.

— Как здоровье вашей кошки? — спросил Антон, увидев немного опухшую и бледную Катю Селину.

— Кошки? Вы издеваетесь? — Лицо Кати стало ещё бледнее.

— Почему? — изумился Антон.

— Да потому что неделю назад вы спрашивали о здоровье Клёпы. И я сказала, что бедную, несчастную Клёпу усыпили.

— Вы что-то путаете, Екатерина.

— Да… да, ничего я не путаю. Вы встретили меня в коридоре и спросили, как моя кошка. Я разревелась и сказала, что её усыпили. И вы погладили меня по плечу. А теперь вы форменным образом надо мной издеваетесь.

Антон наморщил лоб, попытался освежить память. Сцена в коридоре перед глазами не всплывала. Подойдя к окну, он долго смотрел на трубу давно не работающего завода и выложенные кирпичом цифры 1969.

— И в мыслях не было издеваться, Катя. Помню, вы говорили, что у неё задние лапы отнялись. И у меня настроения как не бывало. Вот как будто ластиком стёрли это хорошее настроение.

— Прекратите сейчас же, Антон! Вы ведёте себя как садист!

— Я не садист, а участливый человек, Екатерина. Сострадание! (Этот возглас услышала вся редакция.) Одно из самых добрых, самых искренних чувств. И оно сейчас поругано вами, Екатерина!

В Лисакове проснулось желание доказать свою правоту, а редакция с интересом наблюдала за происходящим. Это была мини-пьеса, попытка явить людям актёрский талант.

— Участливый человек не стал бы давить на больное. — Голос Екатерины зазвучал громче.

— Как я могу давить на боль, которая стала уже общей? — парировал Антон. — Клёпа стала мне буквально родной.

Уткнувшись в монитор, еле слышно хихикнул Рома Пасков. Мне пришло СМС от Дениса Смолина: «Ставлю на то, что Катя ему харю расцарапает или треснет. Бутылка коньяка». Я улыбнулся, но пари заключать не стал.

— Усовеститесь, Екатерина! Вы голословно обвиняете меня в жестокости и в отсутствии памяти. Я же прекрасно всё помню. Сначала отнялись задние лапы, потом стало хуже со зрением, и вы повезли её к ветеринару. В надежде, что…

— Послушайте, я уже больше недели рыдаю в подушку. Я потеряла сон и покой. А вы стоите и вытаскиваете из меня последние нервы. Клёпа приходит ко мне в снах. Я слышу, как она рвёт занавески, как мяукает и просит рыбу.

— Катя, ко мне так же приходила попавшая под машину тётя. Только занавески не рвала и не просила рыбу. Просто приходила, — решил поддержать беседу Паша Гусин.

— Да пошёл ты на хер, сострадатель, — взорвалась Катя.

Прикрыв рот ладонью, Пасков стремительно вышел из кабинета. Вслед за ним хотела отправиться и Лена Паригина, но любопытство взяло верх. Антон приложился к фляжке:

— Удивительно! Насколько высок стал градус этого бескультурья, этого желания унизить. Понимая, что кошка — это член семьи, я проявил участие. Спросил, как эта Клёпа, да будет светлая память. И я точно не знал о её усыплении.

— Заткнитесь! Сейчас же заткнитесь, Антон! — Катя привстала, еле сдерживая слёзы. — Вы просто какой-то изверг. Правильно от вас Леночка ушла. Алкоголизм, импотенция и садизм. Это всё, чем вы можете гордиться.

— Екатерина, остановитесь! Я сопереживаю вашему одиночеству, но не стану опускаться до вашего уровня, — орал Лысаков. — Это я закрыл рот Стасику, когда он по пьяни хвастался вашим свальным грехом, устроенным на его даче.

— Лысаков, да ты не просто садист. Ты ещё и подонок. Клёпа страдала и мучилась, а теперь страдаю и мучаюсь я.

— Но теперь Клёпа не страдает и не мучается, слава тебе господи. И да упокоится её душа с миром.

— Антон, блядь, если вы сейчас не заткнётесь, я заткну вас сама.

— Вам не идёт мат, Екатерина. Если бы Клёпа была вам по-настоящему дорога…

В Антона полетела тарелка с остатками наполеона. Торт заляпал блузку Паригиной. Катя вцепилась в шею Лысакова и повисла на нём подобно рыси, карабкающейся на дерево.

— Нет, ну вы совсем охерели! — вскочила Лена.

— Это вы охерели! Пусти, сука! — орал исцарапанный Антон. — Мужиков, блядь, заводить надо, а не котиков.

Хорошо, что не поставил, думаю. Увидев рыдающую за столом Катю и оттирающую с блузки крем Лену, вернувшийся Пасков пожалел, что не остался. Протянутую Антоном фляжку он принял с удовольствием.

Царапина (новый вариант)

Андрей наклонился к заднему крылу. Увидев неглубокую царапину, присел на корточки и громко присвистнул. Он трогал царапину, слюнявил палец и снова тёр место удара. Из кабины трактора выпрыгнул мужчина средних лет. Стоптанные сапоги его, со сморщенными голенищами, были заляпаны грязью, широкие штаны промаслены бурыми и чёрными пятнами, и только синяя рубаха выглядела свежей и даже нарядной. Запустив широкую ладонь в густую светлую шевелюру и поправив верёвочку с крестиком, работяга выдохнул:

— Вот так дела.

— Хреновые дела. — Андрей выпрямился. — Очень хреновые. Вернусь в Москву, а там очереди в сервис. Да и за жигуль сдерут больше. А если без очереди, то сам знаешь…

— Откуда же мне знать? — изумился тракторист. — Я дальше Саратова и не видал ничего в жизни.

— Не видал он… Без очереди цены выше в сервис. Ты не пьян, кстати, не?

— Не пьян я. Я редко себе позволяю. Дети у нас.

Из машины вышла статная блондинка в цветастом сарафане и модных босоножках. Погладив вмятину, обратилась к мужу:

— Андрюша, может, поедем? Ну там делов-то… Я с Юрой поговорю, он возьмётся, сделает быстро.

— А покраску крыла тоже Юра оплатит?

— Супружница ваша дело говорит, — оживился тракторист. — Давайте миром разойдёмся. Тем более что моей вины там и нет в помине. Вы на обгон резво пошли, моего зубра тряхнуло, а задело крыло вашей красавицы ведром. Случайность же, коли ведром задело.

— Да? Ведра не надо вешать куда ни попадя. И не будет случайностей. И чего же зубра твоего тряхнуло, а? Ни с того ни с сего.

— Так вы же на дорогу гляньте. Ну, гляньте на дорогу. И трясёт, и бьёт. Одно разорение.

Небольшие островки асфальта окружали глубокие ямы, где-то виднелись причудливых форм заплатки, а на обочине застыли жирные слои грязи, похожие на хребты сказочных драконов. До самого горизонта простиралась огромная равнина, и казалось, конца края землям этим нет. Ни лесов, ни взгорий, а лишь гигантский чёрно-серый плед.

Ну ладно, с Юркой Аня договорится, машину он возьмёт и сделает быстро, думал Андрей. Но платить всё равно надо. И без того кругом траты. Лето кончится, Ваську с Игорем в школу собирать, бассейн им оплачивать, джинсы купить просят. Дачу законсервировать надо обязательно и предбанник подремонтировать. Ане плащ обещал югославский и серьги. Да и кто виноват в царапине этой, теперь и не разобрать. Разве что гаишников вызывать, которых здесь и не сыщешь.

— Давай так, тракторист. Ты мне сто пятьдесят, на том и разойдёмся.

— Сто пятьдесят? — Голос мужика задрожал. — Сто пятьдесят рублей?

— Ну не граммов же, — усмехнулся Андрей.

— Но мне это… не наскрести мне столько.

— Хорошо. Сто тридцать, и по рукам.

Мужик молча посмотрел в глаза Андрею, медленно повернулся и тяжёлой походкой двинулся к трактору. Он вмиг ссутулился, руки его обвисли, и уже не казался тракторист таким крепким и исполненным силой, как несколько минут назад. Но выглядел он не жалким, а скорее обречённым. Махнув рукой и бросив короткое «за мной езжайте», завёл трактор и повёл его по рытвинам и ухабам. Машина шла, грузно переваливаясь с боку на бок, и как будто копировала походку своего хозяина. Вскоре появились первые домишки. Это были обветшалые избы, окружённые покосившимися кривыми кольями, оставшимися от заборов. Исхудавшая собака заходилась визгливым лаем, скалилась, норовя прыгнуть под колёса, но длинная цепь натягивала потрёпанный ошейник и ещё больше злила пса. Чёрно-серые от грязи куры хаотично метались по соседнему дворику, а на завалинке, нервно потирая колено, покуривал худощавый юноша. Анна прильнула к окну не в силах оторвать взора от увиденного. Трактор дёрнулся и замер у небольшого двора.

— Заходите в дом, — пригласил тракторист. — Меня, к слову, Никитой звать.

Андрей представился и, огибая лужи, пошёл вслед за Никитой. Следом в дом вошла и Анна. В тёмном помещении пахло сыростью, бедностью и овощным супом. Занавески на окнах были сильно застираны, на стёклах застыли подтёки от ливней, а лампу прикрывал самодельный абажур из цветного пластика. За грубо сколоченным столом сидела девочка лет десяти и пальцем водила по строчкам детской книги.

Конец ознакомительного фрагмента