2

Я не могу говорить о рае, ибо там не бывал.

Сэр Джон Мандевиль

…Было бы непросто объяснить капитану, зачем Мерлин полез в тайгу.

Неприятности начались прямо с нового учебного года.

Мерлин стоял возле доски и с помощью указки пытался внушить студентам, что «боярские дети» — вовсе не дети бояр.

Дверь приоткрылась, и в аудиторию просунулось востренькое лицо мадам Бедокур — секретарши проректора.

— Роман Ильич! Заканчивайте! Сейчас тут встреча с владыкой будет! Никому не расходиться!

Мадам Бедокур принадлежала к особому типу секретарш — такая на вид, чтобы ни жена, ни люди и подумать не могли чего худого. Однажды вечером в парке её хотели изнасиловать какие-то хулиганы, но побоялись. Поэтому ей оставалось только совращать самых слабых духом истфакеров.

— Анна Прохоровна! — взвился Мерлин. — У меня ещё целый академический час!

Студенты недовольно загалдели — они были согласны даже на владыку, лишь бы не на Русь пятнадцатого века. Истфакеры в основном были платные, так что Мерлин читал для немногих. Но этими немногими он дорожил.

— Вы будете объясняться с Петром Кузьмичом! — пригрозила мадам Бедокур и пропала.

Но Пётр Кузьмич так и не появился — видно, учёл тяжёлый мерлинский характер и подыскал иную аудиторию.

На другой день строптивого преподавателя вызвал декан Прянников и сказал:

— Ты зачем, Рома, нас подставляешь? Зачем, не побоюсь этого слова, противопоставляешь? Мало того, что на учёном совете вы владыку на докторскую степень опрокинули, так ты ещё демонстративно…

— Тогда бери его в штат и дай часы! — рявкнул Мерлин. — У нас не Сорбонна времён Абеляра, и философия пока что не служанка богословия!

— Какая философия? Ты же историк!

Насколько хорошим и свойским мужиком был Прянников в поле, на раскопках, настолько же мерзкий вышел из него администратор.

— Не Сорбонна… Вот и очень плохо, что не Сорбонна, — сказал декан. — Кстати, поступила рекомендация — вычисли среди своих студентов тех, которые зачаты постом.

— Чем? — не поверил Мерлин.

— Постом, — смутился Прянников. Способность смущаться у него ещё сохранилась, хоть и остаточная. — Возьми в кадрах все даты рождения и отсчитай назад девять месяцев. Потом возьми церковный календарь и сопоставь. Великий пост отметь особо…

— Заче-ем? — простонал Мерлин.

— Кто бы знал? Так надо, и всё.

— Отчислять будем детей греха? Даже платников?

Декан замахал ручками:

— Об отчислении пока речь не идёт. Просто отметь.

— Добро, — сказал Мерлин. — А вычислять по старому стилю или по новому? И как быть с семимесячными? Погрешность-то серьёзная! Неужели — «Недоноски, поднимите руку?»

Прянников глубоко задумался. Таких тонкостей он себе и представить не мог — у них в нижнем палеолите привыкли иметь дело с десятками тысяч лет, а не с жалкими неделями.

— Вечно ты всё усложняешь и, не побоюсь этого слова, опошляешь, — сказал он наконец. — Почём я знаю? Сказано — духовность повышать… И ещё сказали — абортов у нас много. И вообще студенты уже внаглую на занятиях кокс нюхают…

— У меня не нюхают, — высокомерно сказал Мерлин. — И абортов не делают. Во всяком случае — на занятиях…

— Ну, как знаешь, — грозно сказал Прянников. То есть это он думал, что грозно. На самом-то деле — противно пискнул.

Потом выступил Мерлин на учёном совете — именно что «выступил». После этого на него стали коситься успешные коллеги и набожные студенты. А сочувствующие шептали: «Рома, не трожь святое — вонять не будет!»

Дело шло к увольнению.

Но это была ещё не беда, а жалкое предвестие.

Дня через два поздно вечером в одинокое жилище Мерлина приехал Панин Сергей Петрович. Не побрезговал великий Лось, не пощадил драгоценного своего времени.

— Какими судьбами такие люди? — обрадовался Мерлин.

— Засада, Колдунович, — сказал Панин и, не раздеваясь, прошёл в гостиную. Там он с трудом втиснулся в кресло. По пути умудрился своротить какую-то тумбочку — даже в опустевшей после хозяйского развода квартире не хватало ему простора. Зазвенело нечто хрупкое.

— «То были люди-гиганты на конях-исполинах», — грустно процитировал Мерлин.

— Дошутился уже, хорош, — сказал Лось.

— А именно?

— Дело на тебя завели, — сказал Панин. — Мутота полная, но не отстанут. И у меня разрулить не получилось. Кому-то ты, крыса кабинетная, на хвост наступил. Ломехузе какой-то, мать их Софья. Чего тебе не сидится? Вечно я вас из всяких заморочек вытаскиваю… Если бы просто ментовка…

— А в чём дело-то?

— Хищение государственного имущества в особо крупных размерах, совершённое с группой лиц, — значительно сказал Панин, запалил сигару и глазами поискал пепельницу, коих у хозяина сроду не водилось. Поэтому пепел пришлось ему стряхивать в горсточку.

Мерлин растерялся.

— Сохатый, да это вроде не по моему профилю…

— Ну, не знаю. Статейку в «Крайском вестнике» тиснул? Тиснул. Вот и прицепились. Нашли статейку на твою статейку… Не любят тебя, Рома, ой не любят…

— Бред, — сказал Мерлин. — Все мои газетные публикации посвящены героическому прошлому родного края…

— Ты же всегда говоришь, что есть, мол, вечные ценности, — сказал Панин. — Значит, есть и те, кто вечно их расхищает… Боком нам выходит твой золотой пароход…

Роман Ильич застонал.

Действительно, два года назад он написал обширную, на три номера, статью, посвящённую известному эпизоду Гражданской войны в здешних местах.

Дело было в начале лета 1918 года, когда колчаковцы и белочехи тормознули триумфальное шествие Советской власти. Большевикам пришлось сворачивать дела. При этом коммунисты города Крайска были сильно отягощены добром, награбленным у замученных местных буржуев. Отважные экспроприаторы погрузились на пароход «Красный Лоэнгрин» (бывший «Штурман Дальберг») и устремились вверх по реке к Северному Ледовитому океану, дерзко мысля добраться до Петрограда. Молодой генерал Преображенский организовал погоню. Беглецы то ли не управились с командой, то ли у них уголь кончился — только загнали они судно по высокой воде в один из притоков могучей Алды, а сами разбежались. Вылавливали их казаки по всей лесотундре с помощью тунгусов и старообрядцев. Сокровищ при комиссарах не нашли.

Притоков Алды, речек в основном односложных, существует великое множество: Ыть, Кут, Лядь, Семь, Тын, Быр и так далее… Пойманные комиссары были люди не местные, а капитана с командой они, надо полагать, расстреляли в приступе праведного пролетарского гнева. Допрашивать заезжих большевиков было бессмысленно, для них все речки на одно лицо, да вскоре и некого стало допрашивать: по прибытии в Крайск казаки порубили почти всю компанию шашками — вероятно, в приступе гнева неправедного — прямо на причале.

«Красный Лоэнгрин» стал местной легендой наряду с «золотом Колчака» и «сундуками Каппеля». Именами зверски зарубленных комиссаров назвали улицы и школы, а пароход, считалось, в воду канул… Искали, конечно, но начальство менялось, болтливых и любопытных отправляли на Север, добывать иные, полезные ископаемые сокровища, документы терялись, история переписывалась…

Только настырный Мерлин, добравшись до запретных ранее архивов, сопоставил старинные лоции с предсмертной запиской «красной девы» Доры Кривой, мемуарами выжившего черноморского матроса Довгомуда и воспоминаниями штабс-капитана Баумгарта, очутившегося аж в Аргентине, — и, предположительно, вычислил местонахождение злосчастного «Лоэнгрина». Сам он искать сокровища, конечно, не собирался, а Панину и прочим было не до того. Но власти озаботились, послали группу надёжных людей. В те дни халявные деньги всем кружили головы…

Пароход действительно обнаружили в указанном месте. Он лежал на боку, сквозь ржавые рваные дыры прорастал тальник. Котёл был взорван. Нашли и несколько скелетов. Только вот драгоценностей не было — ни цепочки, ни перстенька, не говоря уже о слитках…

— А мы ведь в ту пору как раз приподнялись, — напомнил Панин. — Ну вот по-ихнему и выходит: кто пароход просчитал, тот и товар взял…

— А если бы мы разорились? — спросил Мерлин.

— Ещё хуже — сказали бы, что следы заметаем…

— Бред, — повторил Мерлин. — Любой эксперт…

— Эксперт будет не любой, а какой надо эксперт, — сурово сказал Панин. — Такой, какой докажет, что ты ещё пятьсот миллионов налогу зажилил. Из твоих же коллег экспертов найдут туеву хучу. Ты что, не врубился? Они если вцепятся, то уж не отстанут. У них честь мундира. То ли не знаешь? То ли в первый раз? Дело Охлупина помнишь? Замяли, конечно, потом, а здоровья-то не вернёшь. Тоже поначалу думали — бред…

— Будем переживать неприятности по мере поступления, — сказал Мерлин. — А что Сказка говорит?

Дима Сказка был главным юристом в панинской фирме.

— Сказка говорит — если бы обвинение было обоснованным — он бы повоевал. А если такой абсурд — значит, дело решённое…

— Совсем оборзели… — сказал Мерлин.

— На самом деле они не под тебя копают, потому что с группой лиц, — мрачно сказал Панин. Его бульдожья физиономия налилась кровью. — Они под меня копают, под «Фортецию». Дирижаблями Европа заинтересовалась, так и заводишко мой кому-то понадобился… Разорят они фирму, и пойдёт Сергей Панин по Руси торговать с лотка фаллоимитаторами…