— Ка-а-а-к?! Не может такого быть! — прогрохотал Сэмэн.
— Может, — невинно прожурчала Джульетта. — Я при нем без рубашки хожу. Всё, клиент в кондиции. Можно, мальчики.
Док прошептал про себя «Отче наш», нажал на педаль электроножа и начал кожный разрез.
Глава 03
У Дока была давняя привычка обегать своих послеоперационных больных за двадцать минут до начала общего утреннего отделенческого обхода. Связана она была не столько с повышенной добросовестностью, сколько с желанием всегда иметь свежую и достоверную информацию о происходящем. Док больше доверял своим глазам, рукам и ушам, нежели коротким и часто формальным записям дежурных врачей в историях болезни. И если ночная дежурная бригада упускала что-то из виду — по причине отсутствия времени или просто по лени, — оперировавшему хирургу следовало быть во всеоружии, чтобы не огрести от старших товарищей за то, за что по справедливости должны были огребать другие.
Слава лежал в четырехместной палате на койке возле окна. Бледное его лицо — кожа у рыжих всегда кажется прозрачной — было искривлено страдальческим выражением.
— Какие дела? Как спали? Чего хорошего расскажете? — Док остановился в проходе, облокотившись на изножье кровати, расплывшись в широкой улыбке.
— Да спал, доктор, спасибо. Но…
— Что такое?
— Болит сильно. Весь шов болит.
Вчера после операции Сэмэн, вытерев испарину со лба, похлопал Дока по спине, приобнял:
— Ну ты и молоток, ей-богу! Думал, порвешь флегмонозное исчадье! Вот бы налетели — мама не горюй! Как ты его так ловко достал, а?!
— Как-как?! Да сам чуть не обосрался, когда последние спайки рассекал! Думал — что раньше: спайки разделим или стенка сгнившая поедет.
— Ладно! — хохотнул Семен Израильевич. — Обошлось, шлемазл, ты в дамках. Победителей не судят!
Док присел на кровать, откинул простыню, задрал рубашку. Шов аккуратно заклеен повязкой. Промокания не наблюдается. По дренажам отделяемого тоже практически нет. Чистяк. И правда, обошлось. Везучий же он, этот рыжий. Мог бы налететь по полной.
— Ой, батенька, сплюньте-ка лучше три раза через левое плечо!
— Зачем? — вскинулся Слава.
— Затем, что все у вас прекрасно! Всем бы такой красивый шов и такой сухой дренаж!
Слава помолчал. Потом вздохнул:
— Так все равно болит. При каждом вдохе болит.
— Поболит — перестанет. Садитесь, послушаю вас.
— А можно?
— Что — можно?
— Садиться уже можно?
— Не просто можно — нужно!
В нижних сегментах дыхание с обеих сторон показалось Доку ослабленным.
— А ну, давайте, покашляем!
Ну да, так и есть. Мокрота вязкая. Дренаж легких плохой. Шов болит, дышать он боится. Так и до пневмонии недалеко.
— Ложитесь. Сейчас вернусь.
Док пошел на пост. Ночью дежурила Лидия Игнатьевна, старая проверенная постовая сестра, годившаяся Доку в мамы.
— Лидуля-свет-Игнатьевна, слушай, там у меня вчерашний аппендицит атипичной локализации плюс эмпиема киснет возле окна.
— Это рыжий, что ли, занудный, с веснушками?
— Ну, прям сфотографировала!
— И чего?
— Лечебная физкультура когда сегодня придет?
— Да не знаю я. Их там всего трое на всю больницу. А Мишка-то вчера, похоже, запил опять. Так что две девки остались, обе бестолковые.
Мишка был массажистом, что называется, от бога. Врачи на него молились — поднимал на ноги таких больных, каким без него точно бы ничего не светило. Мишка был массажистом, готовым работать двадцать четыре часа в сутки — в любые сутки, кроме тех, когда был в запое.
— Хреново… — почесал затылок Док. — Посмотри там, мячик после выписки где-нибудь не завалялся?
— Сейчас. — Лидуля пошла в сестринскую. Вышла из сестринской, зашла в процедурную. Из процедурной в хозблок. Из хозблока появилась со сдутым пляжным детским кругом-утенком. — Держи. Последний остался.
— Спасибо, Лидуль! — пропел Док, ухватив игрушку, и потопал обратно в палату.
— Значит, смотрите. — Слава лежал, натянув простыню по подбородок, настороженно глядя на Дока. — Нужно дышать. Сейчас я вас отстучу. Вы откашляетесь. А потом будете надувать этого утенка. Каждые полчаса по пять минут.
После щедрого вибрационного массажа, устроенного Доком, Слава прокашлялся. Из его глаз текли слезы.
— Чего плачем?
— Так больно!
— Не больно — не интересно! Начинаем дуть резинку!
Дул Слава плохо. Док посмотрел на это безобразие с минуту. Остановил жестом. Слава замер. Док наклонился к его мясистому правому уху, заросшему рыжей шерстью, и еле слышным шепотом сказал:
— Мы не для того два часа вчера из кожи лезли в операционной, чтобы вы через три дня умерли от пневмонии, — сделал паузу и закончил, словно костыли в шпалу забил: — Не будешь дышать — умрешь. Не будешь надувать эту хуйню — сдохнешь.
Вечером, перед тем как уйти домой, Док в ординаторской заканчивал заполнять истории, когда из коридора раздался приглушенный хлопок. Потом недолгая пауза — и хохот постовой сестры.
— Чего ржем? — походя спросил сестру Док, направляясь к выходу.
— Да ваш там, рыжий…
— Что рыжий?
— Так игрушку надувал, что она лопнула!
Док тихо улыбнулся.
На шестой день после операции, снимая Славе швы, Док спросил:
— А чего не кряхтим?
— Так ведь не больно, доктор.
— Не больно — не интересно! — отшутился Док.
Док уже и думать забыл про этого странного веснушчатого рыжего, как месяца через три тот прорезался сам.
— Доктор, мне бы с вами посоветоваться.
— Что такое? Опять болит где?
— Нет, не болит. Просто хочу вас пригласить в ресторан. Вопросы есть.
Это было как раз после того, как Док провернул с кооператорами Веней и Рустиком сделку по тюремному лесу и финским компьютерам.
Встретились в пять вечера возле «Арагви». Там была очередь, ловить нечего, стоять не хотелось. Переместились в «Центральный», где мест, опять же, нет, но после сунутого швейцару червонца для Славы с Доком свободный столик появился, словно из-под земли.
— Короче, — Слава подцепил на вилку кусок ветчины с закусочного блюда, — из НИИ я уволился. С концами.
— Чего так? — поинтересовался Док.
— Козлы и бездельники. Этого не тронь — у него папа, эту не обижай — у нее муж. И так во всей моей лаборатории — две трети народу надо было гнать ссаными тряпками еще вчера, а нельзя: у всех защитнички. А мне что прикажете делать? — Слава махнул стопку и потянулся за огурцом.
— Ну так обычная история. Госпредприятие — что ты хочешь? — сочувственно откликнулся Док.
— Ну их в жопу. Я теперь в центре эн-тэ-тэ-эм работаю. Полный хозрасчет. И никаких дебилов за их пап и дядь держать не обязан.
— Чем занимаетесь?
— Ультразвуковой сканер наш отечественный делаем для педиатров!
— Нафига?
— Как это нафига?! Он не хуже японских будет, и втрое дешевле.
Да, клиент маниакальный, подумал Слава. Не понимает простейших вещей. Один из однокурсников Дока уже давно работал в Минздраве, в управлении по сертификации. Встречались как-то — посидеть, выпить, потрепаться. Генка уже давно был Геннадием Степановичем, посолиднел, заплешивел, на всю рожу свою скотскую освинел — встретишь на улице, так сразу понятно: большой чиновник идет. Генка накидался посольской с грибочками, и между борщом и бифштексом его потянуло на откровения.
— Старик, у нас щас знаешь, сколько разных умельцев ходит — типа отечественную технику продвигают? До горизонта дебилов. Говорят: у нас не хуже, да еще и в два раза дешевле. Бараны, бля. Откаты они откуда платить будут — из этих «в два раза дешевле»? Да и потом, кто с ними, козлами, дело иметь станет? Фирмач сказал — фирмач сделал. У него же другая юрисдикция. Вывезут там на обучение в Бонн или в Лондон, конверт вручат или на счет при тебе положат. Все в шоколаде, без кидалова! А с этой голытьбы что взять? Одни проблемы!
Док посмотрел на веснушчатую Славину физиономию, отпил коньяку, отрезал мяса. Не жесткое, все же «Центральный» нормальный остался.
— Слав, ты с твоим эн-тэ-тэ-эмом ищешь себе на жопу приключений.
— Почему?!
— У тебя производство где?
— Здесь!
— Врешь! У тебя схемотехника местная, и сборка местная. Платы где печатать будешь? В Зеленограде?
— Какое там… Одни алкаши и хапуги. Еще ничего не сделали, а всем уже дай!
— Так я и думал. Так где платы печатать будешь?
— В Китае.
— Молодец. Завозить как будешь?
— Придумаю.
— Долго думать придется.
Слава помолчал немного, потом посмотрел на Дока пристально.
— Слушай, помощь твоя нужна.
— Чего?
— У вас в УЗИ акусоновский аппарат есть.
«Акусон» среди узишных машин был как шестисотый «мерседес» среди «запорожцев».
— Ну да, есть.
— Мне абдоминальный датчик нужен. На три дня.
— Зачем?
— Посмотреть надо кое-что внутри.
— Слава, ты в курсе, сколько такая хрень стоит?
— Я знаю. Я заплачу.
Мудрая бабушка учила Дока: никогда не суди о людях по первому впечатлению. Особенно не суди так о тех, кто напоминает идиотов, но при этом внешний облик диссонирует с содержанием. Док запомнил наставление бабушки навсегда. За людьми маргинальной внешности иногда прячется такое маргинальное содержание, на каком можно и нужно делать миллионы, в принципе недоступные, когда имеешь дело со скучными и правильными. Славина упертость и узколобость могли сбить с толку кого угодно, но не Дока. Ладно, подумал Док, достану ему датчик. Не украдет точно, а там посмотрим.