В шестьдесят — другое дело. Ты и так уже дедушка. Но, как бы ни любил внуков, все равно понимаешь: внуки не дети. У них есть свои родители. Те, кто за них в самом полном ответе. А ты — ты так, декорация, что ли. Есть ты — хорошо. Нет тебя — ну что же, так получилось.

А тут — снова ребенок. Твой ребенок, не чей-то там. Тебе его поднимать. Не братьям-сестрам, годящимся ему по возрасту в папы-мамы. Не им — тебе. И бесполезно в паспорт смотреть, свой год рождения тебе и так никогда не забыть. Когда ему будет двадцать, тебе — возможно, но не факт — восемьдесят. А может, и не надо бы тебе тех восьмидесяти, если годы ввалятся в твой дом, не спросясь, да в компании с деменцией, а то и еще с чем другим, похуже.

Ребенок в шестьдесят — это поступок. Поступок отчаянный, поступок безрассудный, и потому — поступок человеческий. Никаким пятисотлетним Олафам никогда не понять, что на самом деле за твоим поступком стоит.

— Ну что же, Док. Теперь вас четверо. Вы, Андрей и ваши женщины. А не успеете глазом моргнуть, как будет шестеро. Вы — ячейка.

— Я понимаю, Олаф.

— Мы нашли место, где вам будет комфортно.

— Нужно переезжать?

— Да.

— Когда?

— Да хоть сейчас. Месяца через четыре на месте все будет готово. Что вам объяснять — мы же встретились в Таиланде. Это Самуи. Две стоящие рядом неплохие виллы. Они, конечно, нуждаются в перестройке, но это, на самом деле, не так сложно.

— Олаф, покупка домов с землей под ними и строительные работы требуют финансирования…

— Не беспокойтесь, вопрос уже решен.

— Кем?

— Господином Янковски.

— Вот это сюрприз, Олаф! А он тут при чем?!

— Мы с ним давние приятели.

— Вы хотите сказать, что он — один из вас?

— Нет, что вы, ни в коем случае. Он нормальный человек и безо всякого там суперменства.

— Тогда откуда?

— Видите ли, Док… Как когда-то пел один ваш поэт, «человеческая жизнь имеет более одного аспекта» [Борис Гребенщиков и «Аквариум». «О смысле всего сущего», 2006.]. И существует ненулевое количество людей, кто живет и даже вполне себе преуспевает в сегодняшней реальности, но в то же время не строит иллюзий, что всё вокруг такой реальностью — точнее, ее выхолощенным масс-медиа образом, — ограничивается. Вообще, на свете хватает тех, кто, поняв, зачем здесь мы — помощники, — сами нам помогают, безо всякой корысти, всякого принуждения и постороннего вмешательства.

— Ну да, Олаф. «Мне скучно, бес. — Что делать, Фауст?» [А. С. Пушкин. Сцена из «Фауста», 1825.] Помню, как тут не помнить.

— Знаете ли, как там у вас говорят, «лицом к лицу лица не увидать» [С. А. Есенин. «Письмо к женщине», 1924.]. Мне вот проще. Я — не человек, поэтому мне виднее, хотя и понахватался все же от вас. Так вот, многие обеспеченные люди живут в нынешнем скотстве только лишь от безысходности. Оттого что никто не показал куда двигаться. Обретая цель, они становятся движущей силой перемен и преображений мира. Мой дорогой друг, проблемы не в технологиях, проблемы в головах.

— Но все же никак не возьму в толк. Скажите, зачем Валери нужно вам помогать?

— Этот вопрос вы сможете задать ему сами — конечно, если захотите. Однако осмелюсь высказать свою собственную догадку. Скорее всего, ему, так же как и вам…

— Что?!

— Как и вам, извините за грубость, осточертело жить лишь для того, чтобы жрать и срать. Ну, а если вы про деньги — сочтетесь, время у вас будет. Мы ведь выполняем потихоньку наши обещания.

Некоторое время назад Олаф передал Доку наводку на два стартапа. Люди в них сидели совсем безбашенные и малоадекватные, но Док дал команду вложиться. Пока все происходило многообещающе — через полгода-год можно будет выходить с отличным множителем.

Гарнитура смолкла. Светофор продолжал мигать. Док впал в оцепенение. Говорить не хотелось. Это поначалу, на Тибете, когда у него только прорезались «телепатические штучки», был щенячий восторг — ну как же, новые горизонты реальности, новые приключения, новые вызовы и смыслы! А теперь — все чаще моменты, когда никого не хочется не то что видеть, а даже слышать. Никого, кроме самого родного человека. Кроме нее, безмятежно спящей на полу в куцей комнатенке за хлипкой балконной дверью. Но — нельзя. Таковы теперь условия игры. Хотел взлететь над реальностью? Лети. Но помни: у всего есть своя цена. Плати теперь сполна.

— Скажите, Олаф. Сколько еще таких, как вы это называете, ячеек, кроме нашей?

— Десятки, мой друг.

— Я могу познакомиться с ними?

— Нет. Пока не можете.

— Почему?

— Из соображений безопасности.

— А как же дети? Как они узнают, что не одиноки?

— Всему свое время. Не торопите события, Док. Вы все увидите своими глазами и даже примете в процессе непосредственное участие. Уверяю вас, это будет очень занимательно. Что же касательно вашей ячейки, то дома будут скоро готовы. Я отправил на место двоих ассистентов. Вы познакомитесь с ними, когда приедете на место. Они будут сопровождать детей и вас. Пока дома в процессе, снимете две виллы. Или, если захотите более тесного общения, одну. С домами на острове проблем нет.

— Хорошо, понял, спасибо. Еще вопрос. Я уже проходил обработку — в Лхасе, с медальоном.

— А-а-а, так вы опасаетесь за свое состояние при повторной обработке? Напрасно. Это разные воздействия. Ничего плохого — ни с вашей женщиной, ни с вами, — не случится. Спокойной ночи, Док!

В «Фэмили Марте» на Дзиннане в три утра пустынно, как в плохом музее. Док долго бродил по магазинным рядам, обрабатывая гугло-переводчиком ценники и надписи на коробках. Наконец, более-менее разобрался. Покидал в тележку, расплатился и, навьюченный пакетами, пошел по блестящим под фонарями лужам.

— Ты где был? — вскинулась испуганная Нэко, когда он открывал дверь.

— Не волнуйся, в магазин ходил.

— Ты же языка не знаешь…

— Ничего, я как папуас, жестами, — улыбнулся ей Док. — Завтра нам будет очень хотеться есть.

Юкки сворачивала футон, собираясь убрать в шкаф.

— Не спеши, не надо. Вскоре пригодится. А пока — туалет, душ и легкий завтрак.

Лежа под одеялом, Юкки с удивлением разглядывала барабанчик.

— Что это?

— Наш пропуск, Нэко.

— Куда?

— В завтра.

One, two, three, four,
Can I have a little more?
Five, six, seven, eight, nine, ten…
I love you! [The Beatles. «All Together Now», 1969.]

Придя в себя вечером следующего дня, Док постриг ногти ей и себе. Приготовил то ли завтрак, то ли ужин. С набитым ртом, не выпуская из руки здоровенный кусок пан-пиццы с салями, сказал:

— Собирайся не спеша. Через несколько дней улетаем.

Даже не спросила куда — просто прижалась щекой к плечу.

— Едем — значит, едем. А собирать мне нечего.

— Неправда, есть.

— Что?

— Меня не забудь!

— Уздечку надену!

— Тогда я спокоен.

Никогда еще Док не был так спокоен и уверен. В ней, в себе. В целом мире, в его будущем. Все будет как надо. Мы не подведем, ребята.

Глава 07

Тяжелый лимузин едва тащился по Мэйн-роуд в непонятно откуда взявшейся пробке за старым, продавленным, ощутимо присевшим на заднюю ось тук-туком [Тук-тук — открытое авто- или мототакси в континентальном и островном Таиланде.]. Стальная клетушка, забитая под завязку бледнокожими туристами, ощетинилась во все стороны фотообъективами и селфи-палками, увенчанными прямоугольничками мобильных телефонов. Отдыхающие усиленно крутили головами по сторонам, щелкали фотозатворами, выполняя незатейливую обязательную культурную программу.

— Алеко, долго еще? — недовольно спросил с заднего сидения Джонни.

— Минут двадцать. А если что, так спокойно умножай на два, — Алеко с улыбкой взглянул в зеркало заднего вида.

Малеко с каменным лицом сидел на левом переднем рядом с Алеко.

Джон повернулся к Йоко:

— Вот не понимаю, зачем каждый день в школу ездить?

И тут же, обращаясь к водителю:

— Алеко, давай обгоним?!

— Нет.

— Почему?

— Сплошная.

— Ничего не будет, здесь камер нет.

— Получишь права, сядешь за руль — обгоняй. Можешь хоть в зал суда въезжать, не вылезая из-за руля.

— Какой зал?

— Где тебя будут водительских прав лишать. В лучшем случае. А то и до тюрьмы недалеко.

Йоко безучастно смотрела в окно. По обочине слева тянулась вереница мопедов. Самое обидное, мопеды и мотороллеры в итоге пробирались по краю дороги раза в полтора быстрее автомобилей. Вот и сейчас с лимузином поравнялся ржавый, обшарпанный кирпично-красный мопед с пожилым мужчиной с обветренным лицом за рулем. На его правом плече неподвижно восседала небольшая обезьянка. Увидев в окошке Йоко, обезьянка скорчила ей рожу. Йоко рассмеялась:

— Джон, смотри, какая милая!

— Ага, милейшая, — проворчал Джонни, привстал со своего сидения, облокотился на колени Йоко, прижался лицом к дверному стеклу и состроил обезьянке ответную физиономию. Обезьянка раскричалась, подпрыгивая на плече водителя мопеда. Йоко отпихнула Джона на его половину сиденья.

— Да вы как родные братья!

Тем временем мопед ускорился, ушел вперед и через полминуты скрылся из виду. Джон плюхнулся обратно.

— Йо́-йо, чего пихаешься?

— У тебя локти острые, мне коленкам больно.

— Ну, прости, я не хотел.

— Да ладно, я не сержусь.

Йоко привстала, наклонилась вперед и сказала на ухо сидевшему впереди нее мужчине:

— Малеко, а, Малеко, а включи радио, пожалуйста!