Андрей открыл на смартфоне «Яндекс-пробки» и насторожился. Ленинградка сплошь пылала багровым. Десятки «жестянок» плюс неубранный, продолжающий прибывать снег вывели его из умиротворенного настроения человека на заднем сиденье, которого везут и от кого ничего не зависит.

— Знаете, — Андрей говорил тихо, но очень отчетливо, медленно артикулируя каждое слово, понимая, что, вероятно, у водителя есть проблемы с русской речью, — давайте изменим точку назначения. Едем на Белорусский вокзал.

Шофер покорно стал тыкать пальцами в навигатор, но Андрей сказал твердо:

— Не нужно. Я покажу дорогу, так будет быстрей и надежней.

После тоннеля под Ленинградским проспектом машина перестроилась вправо, с Нижней Масловки свернула на улицу Расковой. Там было не чищено и очень узко, но водитель уверенно утюжил маленьким передне-приводным, рыскающим носом «хюндайчиком» снежно-грязевое месиво, местами даже попуская машину в подобие управляемого заноса и едва заметно улыбаясь своей ловкости. Сделав по указанию Андрея левый поворот на такую же грязную Пятую улицу Ямского Поля, он вопросительно полуобернулся к Андрею.

— Поезжайте до конца. Там Т-образный перекресток, на нем делаем правый на Первую Ямского Поля. По ней прямо. Как увидите Ленинградку, так на пересечении уходите налево, под Белорусский путепровод. Только осторожнее, там перекресток очень неудобный, и наша очередь последняя.

Этот перекресток был хорошо знаком Андрею еще с двух последних классов школы. Именно на нем инструктор по вождению любил отрабатывать со своей старшеклассной паствой маневр под названием «поворот на главную налево». И двадцать восемь лет назад на этом уродском перекрестке все было тем же самым, только вот машина, на которой Генадь Филиппыч учил школьников на будущих Сенн и Шума-херов, была грузовой, практически убитой и на ручной коробке, причем без синхронизаторов, так что трогание с места требовало воистину акробатической сноровки.

Десять минут спустя Андрей стоял у окошка кассы Белорусского вокзала, покупая билет на аэроэкспресс. Рядом с блестящей тележкой с ноги на ногу переминался «усатый нянь» — носильщик, отвечавший за судьбу Андреевых чемоданов. Конечно, билет можно было купить и в автомате в двух метрах рядом, но общению с машиной Андрей предпочитал нормальный человеческий контакт. Двенадцать лет назад отец — когда они виделись, как оказалось, в последний раз; а тогда ничего и не предвещало, — сказал: сынок, мир устал от роботов, от механических, да и от живых двуногих.

В вагоне бизнес-класса было тихо и спокойно. Андрей сел справа у окна, откинулся на спинку кресла, закупорил уши наушниками-вкладышами, погулял по меню телефона вверх-вниз и нажал «плей».

Is this the real life? Is this just fantasy?
Caught in a landslide, no escape from reality [Это реальность или иллюзия? // Меня настигла лавина реальности — мне не спастись.].

Голос Фредди звучал, вводя Андрея в трансцендентное состояние. Всё, безусловно, было именно здесь, незыблемо и неизменно. Пахнущий пластмассой и металлом вагон. Мягкое упругое ворсистое кресло. Чистое прозрачное оконное стекло, отделявшее теплый уютный салон от промозглого, продуваемого ветрами перрона. Реальность, конечно, оставалась — здесь и сейчас, но одновременно, тоже сейчас и здесь, неуловимо текла и становилась другой: иначе окрашенной, иначе воспринимаемой, имеющей другой вкус и цвет. Вдруг пришло ощущение, что вот вагон сейчас тронется, еле слышно взвоют электромоторы, поплывут платформа и городские дома за окном — и мир незаметно придет в движение особым образом. Таким, что вернуться назад уже не получится. Никогда, как бы ни хотелось. Но это начинающееся движение в неизвестность нисколько не пугало Андрея. Вспомнилось ему избитое древнекитайское — «путь в тысячу ли начинается с первого шага». И первый шаг был сделан совсем без сожаления: с надеждой.

Позвонил Зайратьянц, отключив своим звонком голос Фредди и вернув Андрея в «здесь и сейчас».

— Летишь?

— Ага. На пути Икара. Скоро крылья будут прибинтовывать.

— Не опоздай, пробки.

— Да похеру мороз. Аэроэкспресс.

— Молодца. Ладно, Дрюн, давай, не грусти. Созвон через день.

— Слушаюсь, Командор. Народ к разврату готов!

— Ну, пока.

Зайратьянц звонил Андрею со своего, с карманного. Тут же в салоне его «броневика» по громкой заверещала вторая мобила. Зайратьянц забыл отключить Андрея — очевидно, просто швырнул ставший ненужным телефон на столик перед собой или на сиденье рядом. Еще секунд двадцать Андрей безразлично слушал, как Зай ругался с какой-то дамой из мосфильмовского продакшна, причем правда явно была на стороне Зайратьянца — но дама профессионально упорствовала и не сдавалась, очевидно стараясь довести Зая до белого каления. Наконец, Андрею надоела вся эта перепалка, не имевшая теперь к нему ни малейшего отношения. Он топнул пальцем по экрану, отключая Зая и возвращая Фредди.

So you think you can stone me and spit in my eye!
So you think you can love me and leave me to die
Ooh, baby
Can’t do this to me baby
Just got to get out
Just got to get right out of here… [Ты думаешь, что можешь забросать меня камнями и высказать презрение! // Ты думаешь, что можешь любить меня и оставить умирать? // О, малышка, // Со мной так нельзя, малышка. // Я должен выбраться, // Я должен выбраться отсюда.]

Стюардесса-проводница, улыбнувшись, поставила перед Андреем большую кружку американо, пожелала приятного пути. Черноволосая, тонкая в талии красавица в красной пилотке кого-то неуловимо напомнила Андрею.

«Ну-ну, а?.. Ну точно! Вера! Вера Васильчук! Она — не она? Ну просто копия! Только тогда мы были на двадцать восемь лет моложе. Надо же…»

Вера училась в параллельном 10 «Б». С младших классов она занималась в кружке художественного слова и собиралась после школы пойти учиться на артистку или на диктора телевидения. Андрей же с учителем физики Виктором Степанычем как раз только-только закончили оборудовать школьный радиоузел — скоммутировали пульт и усилители, протянули по всем этажам старого школьного здания акустические кабели, развесили колонки. Целых две недели занимались! И вот, когда школьное радио было готово, каждый день на большой перемене теперь устраивали музыкально-новостную программу — в самом что ни на есть прямом эфире.

Андрей писал тексты и подбирал музыку. Вера работала «по специальности» — читала перед микрофоном написанные Андреем заметки. Педколлектив школы был очень доволен качеством программ — всегда интересных, иллюстрируемых отличным музыкальным материалом, в меру веселых и очень живых. Андрей от природы обладал тем, что называется «бойкое перо». Ему нужно было лишь представить любую тему, а написать на нее заметку, причем с нужным хронометражем, получалось само собой.

Андрей с Верой вели программы всю третью и четвертую четверть десятого класса, до самых выпускных экзаменов. Поначалу в программах было много текста, но неделя за неделей слов становилось все меньше, а музыки все больше. И никто в школе не догадывался об истинной причине такого преображения — ни учителя, ни ученики.

А причина была простой и сильной — как проста и сильна сама жизнь. La vie immediate [Сама жизнь (франц.), также название альбома Александра Градского, выпущенного в 1984 году.]. Радиорубка запиралась изнутри. Когда Вера читала текст, с ней нельзя было целоваться. А Андрею хотелось. И моглось — даже очень. Да и Вере, что греха таить, тоже. Поэтому Андрей и сокращал количество слов в материалах.

Впрочем, спонтанно начавшаяся «лав стори» так же спонтанно и закончилась. В пять утра после выпускного бала Вера танцующей походкой прошла мимо Андрея — не замечая, как мимо пустого места, — шмыгнула в открытую дверь шестисотого «мерса», и танк во фраке с красавцем — будущим скорым обладателем диплома МГИМО — за рулем унес ее к светлому будущему, где не было ни единого квадратного сантиметра для Андрея, сына инженера-технолога и нормировщицы с авиастроительного завода «Знамя труда».

Андрей подал документы в МАДИ. Про институт он знал лишь, что после школы с автоделом и правами категорий B и C пацанов туда берут при любом раскладе, если, конечно, не обосраться, получив двойку, а также слышал где-то раньше развеселую речевку: «ударим мадями по бездорожью!» Кроме того, до института было близко ехать — одну остановку на метро или четыре на троллейбусе по прямой безо всяких пересадок.

Экзамены Андрей сдал, что называется, «не приходя в сознание», и без проблем был принят на АТФ. За мощной аббревиатурой скрывалась вовсе не аденозинтрифосфорная кислота, как ему надлежало знать из школьного курса биологии, а автотранспортный факультет.

В институте Андрей практически с первого семестра оказался в команде КВН. Светить мордами желающих было, как всегда, много, а вот делать креативные тексты для команды — не особо. Андрей же совершенно не желал заниматься актерским промыслом, а от клавиатуры его было не оторвать. Андрей быстро вышел на первые роли в команде, руководимой Володей Зайратьянцем — в недалеком прошлом комсомольским активистом и студентом, а теперь ассистентом кафедры «Автомобили».

Зай был умен, подвижен, совершенно не заносчив и обаятельно-талантлив во всем, что касалось коммерции. Как раз когда Андрей заканчивал обучение, Зай ушел с кафедры и открыл рекламное агентство. «Маракуя» с неба звезд не хватала, но кэш-фло генерировала неустанно и прилично. Зай пригласил Андрея к себе на работу, но Андрей отказался — почему-то он вбил себе в голову, что будет работать по специальности.