— Вот, смотри!
Из зеркала на меня смотрел заплаканный бритый мальчик в мешковатой одежде. Я помолодел: этому мальчику трудно было дать больше десяти лет.
— Поставь ноги шире, — сказал Гордей.
— Чего?
— Мальчики, когда стоят, шире расставляют ноги.
Я сделал, как он велел. Начинался курс молодого бойца. И вот что я усвоил.
Во-первых, не реветь. Никогда не реветь. Иначе раскроют, что я девчонка, либо будут считать нюней и размазней. «Так что вытри сопли», — жестко сказал брат в завершение этого пункта.
Во-вторых, походка должна быть свободной и расхлябанной, руки лучше держать в карманах или двигать ими при ходьбе.
В-третьих, нужно привыкнуть держать челюсть в сжатом напряженном состоянии — так лучше всего будет проглядываться линия скул.
В-четвертых, нужно тренировать не только голос, но еще и использование определенных слов — «слышь, эй, ты че». Желательно почаще вставлять мат между словами.
В-пятых, необходимо научиться плеваться. Не обязательно далеко. Главное — быстро, четко, метко.
Кроме этих пунктов, нужно было запомнить массу мелочей: жать руку в знак приветствия и прощания, не разглядывать других парней дольше двух секунд, не улыбаться им без причины, не обниматься (только в крайнем случае, очень коротко и грубо похлопывая по спине) и, самое главное, не влюбляться в них.
Во время тренировки я все делал не так, и Гордей постоянно психовал.
Например, когда я сел на стул и закинул ногу на ногу, он почти закричал на меня:
— Что ты делаешь! Это выглядит по-девчачьи! — Он силой опустил мою ногу на пол. — Сидеть нужно расслабленно, колени в стороны, а вот так, как ты, делать не нужно, так делают только бабы или голубые!
От того, что он орал на меня, я начинал плакать, и он начинал орать еще больше:
— Не реви! Мужики не ревут!
— У тебя тупые игры! — закричал я в ответ. — Не хочу ничего этого делать!
— Не хочешь?! Тогда вперед, иди в свой девчачий мирок, в котором ты выглядишь как ошибка природы! Отдавай мои шмотки и иди туда, к этим размалеванным курицам в платьях!
Я смотрел на него, не решаясь двинуться с места. «Девчачий мирок» казался мне адом, но и тот, в который он меня приглашал, выглядел не лучше. Я думал, что являюсь девочкой в нулевой степени, но, что бы я ни делал, Гордей только орал, что это «по-девчачьи». Как же так получается, что я нигде не нахожу себе места?
— Мне не нравится быть парнем, — прохныкал я. — Не надо было тебя слушать!
— А что тебе нравится? Кем ты хочешь быть?
— Ничего не нравится. В этом мире все по-дурацки.
— Тогда найди себе другой мир, — хмыкнул Гордей.
Я сердито посмотрел на него: и найду. Найду. Может быть, когда-нибудь вернусь на свою планету.
— Я пришелец, — прошептал я.
— Да? А я думал, что ты мой брат.
Сказав это, Гордей вышел из комнаты, хлопнув дверью. Как будто к месту пригвоздил.
Я сразу вспомнил Иисусовы ладошки.
Лысая башка
Из-за меня всех в классе проверили на наличие вшей. Ни у кого ничего не нашли, так что я не мог заразиться в школьном коллективе, а в других коллективах попросту не бывал. Тайна появления вшей оставалась неразгаданной, но теперь, конечно, весь класс понимал, почему я хожу в школе в белой косынке (она была частью формы, но обязательное ношение предполагалось только в церковь). Косынка ни от чего не спасала: хотя никто не видел меня лысым, ребята все равно смеялись.
А Поля Рябчик, пока мы ждали опаздывающую училку по физике, недовольно сказала:
— Теперь ты совсем как пацан.
— Они же отрастут… — попытался оправдаться я.
— Не в волосах дело. Ты все равно как пацан. Все делаешь как пацан, даже ходишь и смотришь.
— Даже дышу… — горько усмехнулся я.
— Ага, — всерьез кивнула она. — Мне, если честно, стыдно с тобой дружить, стыдно рядом ходить.
— Почему?
— Потому. А тебе не было бы стыдно, если бы рядом с тобой ходил, ну, например, бомж какой-нибудь?
— Я же не бомж.
— Да, но ты странная. — Она вдруг взяла учебник, тетради и свою сумку. — Я пересяду.
И она села за парту по диагонали от нашей — рядом с Юлей, девочкой в восьмой степени. Видимо, это означало, что мы больше не можем дружить.
После уроков, когда я продирался по коридору через галдящую толпу младшеклассиков, кто-то сзади стянул с меня косынку. Я даже не сразу понял, что произошло, а потом ощутил, как прохладно стало голове. Обернулся, а там мерзко хихикал Олег Рябинин — мальчик в десятой степени. В тринадцать лет он выглядел на шестнадцать, ростом почти метр восемьдесят, а мозгов все еще как у семилетки.
Он кинул косынку куда-то поверх моей головы, я повернулся в другую сторону, а там ее поймал Ваня. Он замахал этой тряпкой передо мной, как перед собачкой, а потом перебросил ее обратно Олегу.
— Лысая башка, дай пирожка! — противно крикнул перед этим Ваня.
Это была глупая детская фразочка, которой Ваня больше унижал себя, чем меня, но… я был в него влюблен. И этими словами он как будто вколотил меня в землю, да еще и у всех на глазах. Младшеклассники вокруг смеялись.
Я стоял посреди этого хохота, в голове у меня звенело, а щеки становились горячими.
Когда Олег кинул косынку еще раз, она, пролетая через меня, не долетела до Вани. Чья-то крепкая рука перехватила ее в полете. Я узнал эту руку.
Над нами стоял Гордей. Десятиклассник! Десятиклассники всем тогда казались божествами, даже тем, кто ростом метр восемьдесят. Его присутствие тут же заставило всех притихнуть.
— Волосы, — спокойно начал Гордей, — отрастут. А у вашего ума, молодые люди, шансов нет.
Мелкие снова расхохотались, а Гордей, положив руку на мое плечо, провел меня мимо скривившегося Вани, дальше по коридору. Я чувствовал себя в тот момент особенным. И конечно, ужасно гордился тем, что у меня есть старший брат.
— Давай мириться, — предложил Гордей, когда мы отошли подальше от моих одноклассников.
После инцидента с превращением меня в «настоящего мальчика» мы толком не разговаривали все выходные.
Я кивнул, соглашаясь на перемирие.
— Давай попробуем еще раз, — сказал Гордей.
— Что попробуем?
— Переодеть тебя.
— Я не хочу выполнять твои дурацкие правила.
— Хорошо, давай без правил, — согласился Гордей. — Давай как получится. Я тебя с друзьями познакомлю. Скажу, что ты мой брат. Хочешь? — На последнем вопросе он протянул мне руку.
Я не спешил ее пожимать.
— С какими друзьями?
— С пацанами, — неясно ответил Гордей. — У нас своя компания. Никаких девчонок. Будешь с нами?
— А зачем?
— Я тебя социализирую в мужском обществе. Это как с языками, знаешь? Нет смысла учить с репетиторами, лучше сразу попадать в среду.
Я с сомнением посмотрел на протянутую руку.
— А если у меня не получится?
— Быть девочкой у тебя тоже не получается, — заметил Гордей. — Думаешь, будет хуже?
Я вспомнил, как Поля Рябчик отсела от меня за другую парту только потому, что я все делаю как пацан. А если я так сильно похож на мальчика, что сложного в том, чтобы научиться быть мальчиком?
Я сжал руку Гордея.
— Хуже не будет, — согласился я.
Мы пошли домой, где я переоделся в «нормальную», как ее называет Гордей, одежду. Из-под своей кровати он достал старый походный рюкзак, а из него — яркую желто-фиолетовую куртку, напоминающую винтажную шмотку из девяностых. Гордей носил такую в седьмом классе и очень гордился тем, что сам купил ее в секонд-хенде на карманные деньги.
— Еле сберег, чтоб мама не отдала, — цыкнул Гордей. — Как знал, что пригодится.
Куртку он вручил мне.
— Мы пойдем на улицу? — испугался я.
— Конечно, не вести же мне всю толпу сюда.
Новости о «толпе» меня встревожили. Одно дело — быть неубедительным мальчиком перед Гордеем, другое — неубедительно ходить по городу или предстать перед кучей людей.
Но делать было нечего. Трусость — это еще один девчачий порок, от которого я должен был избавиться, чтобы стать похожим на настоящего мужчину. Сейчас я в лучшем случае барахтался между первой и второй степенью мальчиковости, а мальчики в десятой степени ничего не боятся.
На улице меня не узнали соседи. Если бы узнали, то все старушки сразу же закричали бы: «Лисочка, как у тебя дела?» — а они только покосились на меня, как обычно косятся на Гордея. Про Гордея все бабули думают, что он наркоман. Кажется, теперь они и про меня так думают. Возможно, даже сильнее, чем про Гордея, потому что я был лысым.
Идти пришлось недалеко. Между улицами Лермонтова и Мира располагалась двенадцатиэтажка, которую в народе называли «беременный дом» — из-за ее дугообразной формы. В один из подъездов этого дома мы и вошли.
Сначала я думал, что мы идем в чью-то квартиру, но мы все поднимались и поднимались по лестнице, бесконечно долго. Лифт не работал.
Наконец мы добрались до последнего этажа и остановились под люком с огромным замком. Гордей полез в карман, зашумел ключами и с легкостью открыл люк — будто это его собственная квартира. Подул ветер, и я понял, что там, наверху, выход на крышу.
Гордей подпрыгнул, схватился руками за короткую металлическую лесенку и подтянулся наверх. В два ловких движения он оказался на крыше.