Глава 5

Бункер. 22 дня после возвращения. Кирилл

Кирилл разминался на стадионе. Спрыгнул с перекладины, мимоходом подумав, что он, должно быть, первый, кто к ней прикоснулся с тех пор, как адапты закончили посещать «школу». Сев на землю, принялся растягиваться, ругая себя — сколько времени зря потерял! Предупреждала ведь Олеся: после ранения, даже если на ноги еще не встал, начинай разминаться. Особенно если долго пролежал без движения. Чем больше времени проводишь, не тренируясь, тем хуже мышцы застывают, разогревать потом умучаешься… Вот он теперь и мучается.

Кирилл потянулся руками к мыскам. Ч-черт, как больно-то!.. Ладно, потерпим. Вчера хуже было. Закончив с растяжкой, поднялся и принялся наносить удары воображаемому противнику. Руками, ногами. Справа, слева… Подкравшегося сзади человека заметил в последний момент. От подсечки ушел, но неловко — споткнулся. Бросился на подкравшегося, пока еще плохо понимая, кто это.

— Ох! — Ударить Кирилл успел, но удар умело блокировали. — Здравствуйте, Герман.

— Бей, — не отвечая на приветствие, подбодрил Герман. Он стоял в боевой стойке, держа руки со сжатыми кулаками перед собой. — Начал — так бей, чего застыл? Или ты не оклемался еще?

— Оклемался… — Выбрасывать вперед ногу Кирилл не рискнул.

Попробовал ударить слева, Герман не повелся. И вообще, понял Кирилл, мог бы расправиться с ним очень быстро, но пока не спешил. Кажется, хотел проверить, чему успела обучить подопечного Олеся.

… «А кто Германа-то драться учил? — спросил однажды у Олеси Кирилл. — Он ведь до того, как все случилось, в хоккей играл, а не боевыми искусствами занимался?»

«Германа — дядя Коля», — коротко ответила Олеся. И замолчала.

Кирилл, покопавшись в памяти, понял, что никогда раньше этого имени не слышал.

«Что за дядя Коля?»

«Прибился к нам, когда все случилось. Давно, я его почти и не помню».

По любопытному взгляду Кирилла Олеся, должно быть, поняла, что дальнейших расспросов не избежать. Неохотно добавила:

«Он у нас в Доме жил. Германа драться учил и пацанов, кто постарше. А потом вдруг пропал, мне тогда лет семь было. Герман с Инной сказали, что во Владимир подался, но только это неправда. Мы просто мелкие были, не понимали… На самом деле Герман его убил. Анжелка рассказывала, они на источник вдвоем с дядей Колей пошли, а вернулся Герман один. Побитый весь, на ногах еле держался. И больше дядю Колю никто не видел».

Кирилл содрогнулся:

«За что?»

Олеся пожала плечами:

«Ну, значит, было за что. Попусту — Герман не тронул бы».

Через пять минут Кирилла уронили на спину.

— Готов, — прижимая коленом его грудь, подвел итог Герман.

— Готов, — согласился Кирилл.

Герман встал и помог подняться сопернику. Удержав его ладонь, сказал:

— Здорово, что ли?

Кирилл улыбнулся.

— Здравствуйте! Знаете, я про вас столько уже слышал, что кажется, всю жизнь знаком.

Герман не изменился, остался в точности таким, каким Кирилл запомнил его перед уходом из Бункера: невысокий, жесткий, пружинистый, будто из проволоки скрученный. Холодные голубые глаза, над бровью — глубокий шрам, волосы зачесаны назад. Кожа темная, но светлее, чем у адаптов. И волосы длиннее, чем у них, не белые, а странно пегие. Разве что морщин на лице у Германа прибавилось.

— А раз знаком, так нечего «выкать». — Герман достал сигареты.

В спарринге Кирилл отвлекся, во время боя ни о чем другом думать нельзя, а сейчас немедленно вырвалось:

— Герман, что с ребятами?! Джек, Олеся, Гарри? Вы нашли их?

— Нашли. Живы.

Кирилл просиял.

— Уф-ф! Вы… то есть, ты не представляешь, как я переживал! Кого ни спроси, никто ничего не знает. Я догадывался, что ты на выручку пошел, но пока с Шелдоном не познакомился, ничего не знал. Как они?

— Нормально, — сказал Герман.

И Кирилл с облегчением улыбнулся. Собственно, а что еще ожидал услышать? Понятно, у кого Рэд перенял свое суровое немногословие. Главное ведь сказано. Ребята живы. Живы!.. И вот этот, охвативший его сейчас восторг — наверное, и есть то, что принято называть неуловимым словом «счастье». Кирилл физически чувствовал, как отпускает его напряжение последних ночей. Германа он с удовольствием расцеловал бы, если бы не сомневался, что порыв правильно поймут.

— Але! — Герман потеребил Кирилла за рукав. — Ты чего застыл? Слышь меня?

— Слышу.

— Я спрашиваю, пойдешь со мной? К нашим?

Казавшаяся несбыточной мечта сбылась так просто и буднично, что Кирилл поначалу опешил.

Пойти с Германом «к нашим»?!.. Обрести возможность спокойно продолжать эксперимент?!.. Снова увидеть Рэда, Джека, Олесю… Лару. О которой все эти ночи не позволяет себе даже вспоминать, чтобы не расклеиться окончательно?

— К вам? — пробормотал Кирилл, — в Дом? А можно?

— Можно — Машку за ляжку, — сообщил Герман, — и козу на возу.

Ух, до чего же он на Рэда похож!.. И на Джека. И даже на Лару… То есть, ерунда, конечно, это ребята — на него.

— У Евгеньича спрашивай, что тебе можно, а чего нельзя. Мне-то — не вопрос, хоть сейчас заберу.

Кирилл покраснел от удовольствия.

— Пойдемте… Пойдем к Вадиму Александровичу? Я у него спрошу, надеюсь, что отпустит.

— А чё к нему? — нахмурился Герман. — Чё не к Евгеньичу?

— Сергей Евгеньевич… неважно себя чувствует.

— Ну, окей. К Ваде, так к Ваде.

«Может, оно и к лучшему, — идя за бункерным — пацан едва не приплясывал на ходу — хмуро думал Герман, — что к Ваде».

Вадя — придурок, напыщенный козел. А старика Евгеньича Герман любил. И то, что собирался сделать, было, по отношению к нему, и к этому вот, прямо засветившемуся от счастья мальчишке, полным скотством.

Владимир. Ранее. 10 дней после возвращения. Герман

Толян встретил Германа с бойцами на дороге.

— Здорово, командир! Давненько не видались. — Они и в самом деле лицом к лицу не встречались уже несколько лет. — Постарел, смотрю…

— Так, небось, не баба, чтобы молодиться, — парировал Герман. Взъерошил рукой волосы. Здороваться с диктатором не стал. — Плешью не сверкаю, и то ладно.

Толян скрипнул зубами и тон мгновенно сменил.

— У меня здесь пятьдесят стволов, — предупредил он, — и конные. И вторая бригада на подхвате.

Герман хмуро оглядывал воинство. И без предупреждения о численном превосходстве владимирцев знал. Ну, хоть палить Толян сразу не начал, уже хорошо.

— Что с моими?

— Живы-здоровы! Ждут не дождутся дорогого папочку.

— Вот он я. Приводи.

— Смешно, — оценил Толян. — Значится, так. Долго тереть не об чем. Меняю твоих, всех трех, на одного бункерного с чемоданом. Я его уж сколько месяцев пасу, утомился. Приводи сопляка, тогда твоих отпущу.

— Какого бункерного? — прикинулся дураком Герман, — с каким чемоданом?

— Командир, мне некогда, — пожаловался Толян, — обед стынет. Я все сказал! Хочешь своих забрать — тащи сюда бункерного. Не хочешь — всех на солнце спалю. По одному, на глазах друг у друга. Девку — последней, а сперва отымеем ее всем колхозом. Ты меня знаешь.

Герман предпочел бы не знать. Он напряженно думал.

Если правильно понял Лару, то никакого чудесного лекарства, с помощью которого у Толяна смогут появиться дети, в природе пока не существовало. Однако, все, что было нужно для его создания, ребята из Новосиба действительно привезли. Технологию в Бункере, если, опять же, Герман правильно понял, по записям мальчишки разработают и без него самого. Выбор — почти не знакомый полудохлый пацан, или Джек, Олеся и Гарри — перед Германом не стоял. И в то, что парень, пусть даже при наличии реактивов, сумеет создать для Толяна что-то путное, он не верил. Так и пусть Толян подавится.

Герман думал лишь о том, что, когда уезжал из Бункера, Кирилл, несмотря на заверения Лары, что выживет, был плох и как бы уже не загнулся. Толян — не дурак, чтобы обменивать троих живых ребят на единственный труп.

— Моих покажи, — от души надеясь, что Толян по его лицу ничего не сумел прочитать, потребовал Герман.

— Не веришь, — сокрушенно покачал головой диктатор. — Старому корешу — не веришь… А зря. Лысый! Приведи мутантов.

Все они шли своими ногами — и это, зная Толяновы методы ведения допроса, Герман уже посчитал удачей. Руки связаны за спиной. Гарри без очков, близоруко щурит заплывшие глаза. Одна рука примотана к телу, вторая висит на перевязи. Левая, стрелковая. Сломали, уроды, дай бог, чтобы срослась нормально… Сперва ведь Катя как-то по-другому мальчишку назвала, сейчас уже и не вспомнишь, как. А в Гарри он превратился, когда стало ясно, что плохо видит, и пришлось разыскивать в завалах очки. Хоть и близорукий, а стрелок — от бога, только бы руку не сильно повредили.

Видно, что обоих парней жестоко били, особенно досталось Джеку. Вместо смазливой физиономии — сплошной красно-синий блин. Достебался, поганец. Вот что за характер такой — и перед расстрелом не удержится, ржать будет! С самого младенчества всех подряд цепляет, как только говорить научился. Герман его по детству даже наказывать не мог, рука от смеха опускалась. Как вот его лупить, если смешит до слез?.. А Олеська вроде цела.