Кирилл ведь так никому и не озвучил теорию катастрофы, предложенную Борисом. Рассказал только о выводах относительно воспроизводства. О том, почему, по мнению старика, все случилось, умолчал. Помнил, как шокировали когда-то его самого горькие слова. «Это бред, — до сих пор внушал Кирилл самому себе, — этого не может быть!» Но, тем не менее, ни одна ночь не проходила без размышлений. Он подолгу копался в институтских архивах. Для того, чтобы сделать выводы, очень во многом предстояло разобраться.

Бутылка незаметно закончилась, и Шелдон вытащил из-под топчана вторую. Но, едва успев налить, настороженно поднял палец.

— Тихо! — и по-адаптски бесшумно выскочил в основной коридор.

Кирилл — следом. Вентиляторы перестали мешать. Стало слышно, как вдали, в глубине туннеля, шумят встревоженные голоса.

— Тебя, небось, ищут, — с укором прошептал Шелдон, — а говорил, не хватятся!

Кирилл выругался.

— Наверное, Олег проснулся. — Была у соседа детская привычка вскакивать среди сна в туалет. — Ты к себе побежишь?

— Да ну! Я уж домой двину. Время-то — почти шесть, затрещались мы с тобой. Не заснуть бы теперь в телеге. А то ж, всхрапну — кобылу напугаю… Выпустишь?

— Идем.

Парни быстро добежали до люка.

— А то давай, останусь? — предложил вдруг Шелдон. — Спалишься, что бухой — так скажу, что это я тебя напоил?

— Да еще не хватало! Меня-то пальцем никто не тронет, а тебе от Германа точно влетит. Иди, все нормально.

— Ну, смотри… Нашим-то передать чего?

— Сталкеру скажи, чтобы выздоравливал. А Ларе… — Кирилл подумал. — Ларе ничего не говори. Просто привет… Скажи, что я ей сам все скажу, когда увидимся.

— Окей. — Шелдон взял под уздцы лошадь. — Бывай, бункерный! Через неделю либо я, либо Рон приедет. Ты уж тогда получше шифруйся.

Кирилл закрыл за Шелдоном люк. И быстро пошел в сторону шумящих в коридоре голосов, пока Олег с Вадимом не перебудили обитателей. Трезвым он себя, конечно, не чувствовал, но случалось бывать и гораздо пьянее.

Рассказывать об этом Вадиму, конечно, не стал, тот и без того так разохался, как будто Кирилл на званый вечер без штанов явился. Кирилл отбрехивался вяло, ему важно было отвести подозрения от Шелдона, а там, как говаривал Джек, хоть трава не расти. Беспрекословно пошел за Вадимом к нему в комнату — «домой» наставник его не отпустил, дабы не смущал «непотребным видом» Олега.

Назидательная речь о вреде пьянства, начатая Вадимом еще в коридоре, плавно перетекла в опостылевшие до смерти вопросы: чего же такого Кириллу не хватает для того, чтобы стать прежним? То есть, прекратить спорить со взрослыми, избавиться от скверных привычек, обретенных в обществе адаптов — громкого смеха, нелитературной лексики и резких движений — и начать, наконец, заниматься тем, к чему бесконечно любящие люди готовили «малыша» с самого детства. То есть, продолжить опыты, связанные с синтезом вакцины, вместо той ереси, над которой он с таким упорством — качество, несомненно, так же перенятое у адаптов, — трудится.

Кирилл, слушавший Вадима поначалу равнодушно, почувствовал, что начинает злиться.

Он ведь не отказывался работать! Он вовсе не собирался сидеть трутнем на шее у тех, кто его вырастил и выучил. Он изо всех сил рвался снова заняться наукой. Наконец-то, любимым делом! Сколько раз в походе мечтал о том, как вернется в Бункер. Как окажется среди знакомых с детства людей — умных, чутких, понимающих. Но вдруг, непонятно почему, эти люди перестали его понимать. А он — их. И дело было даже не в постоянных спорах.

Просто однажды, в очередной раз ворочаясь без сна — в походе с ним такого не случалось, несмотря на твердую землю под спальником, пробивающийся сквозь что угодно свет и разноголосый храп, — Кирилл понял вдруг, что ему безумно не хватает других людей. Он даже на кровати сел, поняв, как сильно, оказывается, скучает. По ворчанию Рэда, по перепалкам с Джеком. По смеху Лары и молчаливому одобрению Олеси.

Ему не хватает дороги. Топота копыт, уюта палатки, хохота у костра. Не хватает азарта спаррингов. Радости от меткого попадания в мишень и от того, что сегодня наконец, после многих бесплодных попыток, сумел вытолкнуть себя над перекладиной.

Не хватает ощущений, запахов. Остывающего соснового леса, теплого, прогретого за день песка под босыми ступнями. Ласковой озерной воды, полевых цветов в Ларином венке… Про Лару, и вообще про девушек, Кирилл изо всех сил старался не думать.

Он скучал даже по пропахшей дымом, успевшей за полгода опостылеть до смерти, каше. Даже по ненавидимым прежде занятиям, вроде стирки или мытья котелков. Раздражало то, что раньше казалось единственно приемлемым — не хохотать в полный голос, не ходить раздетым, не проглатывать поданные блюда в пять минут. После густых и ароматных, щедро приправленных травами адаптских похлебок — неважно, из чего, лишь бы сытно, — «сбалансированные» бункерные обеды казались Кириллу пресными. Чай и морсы — жидкими и несладкими. А уж к любимому когда-то кофе он, после Толянова угощения, вовсе ни разу не притронулся.

А еще, осознал вдруг Кирилл под назидательный бубнеж Вадима, в походе его занятиям никто не мешал. Посмеивались, пожимали плечами, но не мешали. Даже фонарь поярче выдали, «чтоб глаза не убил придурок». Джек, и тот выбирал для насмешек другое время.

В походе Кирилл предположить не мог, что здесь занятия тем, что он полагал действительно важным, будут так настойчиво ограничивать! Понял вдруг, что в стерильном воздухе Бункера задыхается. И, когда Вадим завел старую песню о том, как же здесь хорошо, не выдержал. Трезвый — может, нашел бы в себе силы промолчать, а тут сам собой вынырнул из памяти похабный стишок. И сработал как нельзя лучше: Кирилла разгневанно выставили из комнаты и велели не показываться на глаза.

Глава 4

Бункер. 22 дня после возвращения. Кирилл

…И — раз!.. И — два!.. И — три!.. Давай-давай, не ленись. Ишь, как тебя скрючило!.. И — семь! И — восемь!

Кирилл выбрался на стадион позавчера. Заживающие раны еще побаливали, но просиживать сутки напролет под землей стало невыносимо. После встречи с Шелдоном он внезапно понял, что тело жаждет привычной нагрузки. Позавчера до смерти напугал Олега, неожиданно поднявшись и принявшись делать посреди комнаты наклоны и приседания. Олег даже собирался к Григорию Алексеевичу бежать, решив, что у друга детства «помутнение в мозгах»… Но, конечно, никуда не побежал.

Не так давно Кирилл осознал удивительный факт: Олег, про которого Любовь Леонидовна не уставала рассказывать всем желающим слушать, что «малыш еще не нашел себя», был обыкновенным лентяем. Искать себя он предпочитал, играя в игры и поглощая сериалы, электронная библиотека Бункера хранила, казалось, весь колоссальный объем развлечений, созданный человечеством.

Когда-то Кирилла объяснение Любови Леонидовны устраивало. В былые времена он нередко прикрывал Олега, рассказывая воспитательнице, что друг активно занят «поиском себя» — читает с планшета познавательную литературу. Олег, узнав, что Любовь Леонидовну удалось провести, довольно хихикал и снова припадал к планшету. Кирилл тогда только диву давался — как ему не надоест? И как Олег еще не лопнул от такого количества выпрошенных в столовой вкусностей.

Когда Олег с Дашей пришли навестить Кирилла, впервые без Любови Леонидовны, Олег первым делом поведал, что досмотрел «Стрелу и меч». А теперь смотрит «Адских вурдалаков», уже седьмой сезон. И что в «Битве легенд» дошел аж до одиннадцатого уровня. У него уйма оружия и прочих полезных в игре предметов. А Даша скромно рассказала, что посаженная еще при Кирилле новая устойчивая к засухам пшеница отлично прижилась. После дождей Елена Викторовна собирается передать Герману семена.

Кирилл смотрел на друзей и отвлеченно думал, что в поисках себя Олегу здорово помогла бы хорошая порка. А еще, Лара рассказывала, у Германа было принято оставлять лентяев без обеда. Ночь-другую поголодаешь — небось, как миленький прибежишь и будешь спрашивать, чего бы такого полезного сделать. А про Дашу подумал, что когда, отвечая на вопрос Лары, красивая ли она, сказал «да» — был, пожалуй, не так уж неправ. Хотя, конечно, смотря, на чей вкус. Джек характеризовал подобное строение у девушек как «взять-то не за что». И даже, — невесело усмехаясь, думал Кирилл, — если вдруг отыщется желающий «взять», вряд ли Даша поймет, что ему нужно. Скорее всего, сочтет происходящее неслыханным для себя оскорблением и расплачется.

Вот странно: Олеся, например, выдающимися формами тоже не отличалась, но гибкостью и изяществом фигуры напоминала молодую упругую ветку. А узкоплечая, сутулая Даша была похожа на цветок нарцисс, стараниями Елены Викторовны выращенный в бункерной оранжерее — болезненно-бледный, хрупкий до прозрачности, с печально поникшей головой.

Разговаривать с друзьями Кириллу было неожиданно не о чем. А они — Кирилл не сразу это осознал — как и прочие бункерные жители, за исключением, пожалуй, Григория Алексеевича, смотрели на него почему-то настороженно. В Бункере никак не могли привыкнуть к потемневшей, как у адаптов, коже вернувшегося домой «малыша», к его посветлевшим глазам, краткости речи и быстрым движениям.