Мила Бачурова
Заложники солнца
Пролог
— Ты — последний из последних. И ты обязан дойти.
— Угу.
Мир изменился. Человеческая раса в опасности. На земле больше не рождаются дети. Он — последний из последних, родившихся до того, как все случилось… Кирилл украдкой подавил зевок. Столько раз слышал эти слова, что выучил даже интонацию, с которой они произносились. Скучно кивнул. И спросил о том, что действительно беспокоило:
— А адапт? Он тоже уже здесь?
— Конечно. Завтра познакомитесь. Держись, мой мальчик. — Сергей Евгеньевич потрепал Кирилла по волосам. — Отдыхай, перед походом тебе нужно набраться сил. Спи.
Кирилл проводил наставника взглядом. Подождал — взрослые люди коварны. А потом включил ночник и развернул на коленях чистый блокнот. Поставил дату.
«Завтра — начало великой миссии», — вывел первую строчку.
До сих пор ведением дневников не увлекался, но событие такого масштаба обязывало. Все уважающие себя путешественники вели дневники. Подумал, зачеркнул и написал: «Великой Миссии».
«Я готов к любым тяготам и лишениям. Что бы ни случилось, я…» — задумался, как бы покрасивее написать.
«Отдам свою жизнь, хотя она…»
Так слишком длинно получится.
«Отдам свою жизнь, несмотря на то, что…»
На что — на то?
Кирилл вдруг почувствовал, что ручка выскальзывает из пальцев. Взрослые снова оказались хитрее.
Интересно, что за травы были в чае, которым его угостили перед сном? Зверобой?… Сон-трава?… Или…
Кирилл не додумал. Ручка выпала, а блокнот соскользнул под кровать.
— Спи, Кирюша. — Сергей Евгеньевич заставил себя отвернуться от монитора. — Спи… Когда-то еще будешь так сладко спать.
Глава 1
Бункер
Проснувшись, Кирилл сразу увидел будущего напарника. Адапта.
Не сказать, чтобы раньше не встречал адаптов, они еженедельно привозили в Бункер продукты. Вадим Александрович пошутил как-то, что внешность их напоминает негативы старинных фотографий, и Кирилл немедленно полез выяснять, что такое «негатив». Тогда он над остроумным сравнением похихикал. Сейчас хихикать почему-то не хотелось.
Вблизи широко расставленные глаза адапта оказались светло-желтыми. Кожа — бурой, словно древесная кора, белые волосы — густыми и жесткими. Нос, должно быть, неправильно сросся после перелома — с заметной горбинкой, а брови напоминали два мазка побелки.
Адапт сидел по-турецки, поджав под себя ноги. Гардероб его состоял из застиранной майки, камуфляжных брюк и повязки на голове. На Кирилла будущий попутчик смотрел с недоумением.
— Офигеть — чучело, — низким, хрипатым голосом озвучил свои мысли он.
Так разговаривали все адапты, как будто были сильно простужены. Любовь Леонидовна утверждала, что это от ранней привычки к курению. Кирилл решил не обращать внимание на оскорбление — что возьмешь с варвара. Адапты ведь почти ничему не учатся, работают с малолетства.
— Меня зовут Кирилл.
— Да ладно? — не поверил парень. — Далеко зовут-то?
Кирилл, ожидавший, что собеседник тоже назовется, растерялся и замолчал.
Адапт немного посидел, разглядывая его, а потом вдруг одним быстрым движением оказался на ногах. Шагнул к Кириллу. Взял за плечо и поднял с койки.
Кирилл попытался вывернуться, но куда там! Пальцы варвара, похоже, ковали из железа. Он отодвинул Кирилла от себя, разглядывая с ног до головы. На писк: «Пусти, что ты делаешь!» — не отреагировал. Покачал туда-сюда. Помесил пальцами жидкий бицепс. Для чего-то потрогал за волосы — длинные, волнистые, Кирилл гордился ими. После чего отпустил, сплюнул в сторону и вышел.
— Але! — мгновение спустя донесся из коридора сиплый недовольный голос. — Живые есть?
— Дядя, ты прикалываешься? — уже со злостью повторил Рэд. — Никуда я с этим чмом не пойду! Оно ж не то что до Новосиба — до сортира не доползет! Ты неужто сам не видишь?
Сказать, что командир отряда был зол, означало ничего не сказать.
Целую неделю бункерные извращенцы гоняли его на полигоне. Потом заставили в бумажках чиркать — вопросов сто, не меньше — потом кровь вытягивали иголкой, проводами облепили — так, что в ушах тикало…
Рэд терпел, даже почти не ругался — знал, что под землей с этим строго.
Герман сказал, что так надо, он и терпел. Не раз представлял себе будущего напарника, не знал, на кого и думать.
Ну, например, та, кучерявая, которая провода к нему клеила. Ничего так тетка — не старая, и на вид вроде крепкая. Вполне могла бы она пойти вместо этого уродца. Да вообще кто угодно — сейчас Рэду казалось, что на худой конец и Вадя сошел бы. Но это чучело! Где его только прятали?
Глаза с ушами Рэд привык держать открытыми. Думал, что всех обитателей Бункера видел. И на тебе…
— Не пойду, — отрезал он. — Выпускайте, мне пора. Обоз ждет.
Вадя вздохнул.
— Позволь напомнить — обоз ждет не только тебя! Он ждет вас обоих. Но ты меня слушать не желаешь, и из-за твоего упрямства приходится терять драгоценное время… Что ж, будем менять способ воздействия. Сиди здесь. — И вышел.
Рэд вскочил было следом, но поздно — умник запер дверь. Рэдрик хмыкнул. Дверь-то — плевая, не доски даже, а фанера. И замок — одно название, с полпинка вынести можно… Но решил пока не кипишить. Во-первых, за вынесенную дверь точно по головке не погладят. Во-вторых, вряд ли это надолго. Вернется Вадя, никуда не денется. Интересно даже, что еще придумает.
Но очкастый перехитрил. Он ничего больше не говорил, только слушал и кивал. А говорил другой человек, которого Вадя привел с собой — и лучше бы уж Рэд согласился сразу. Герман-то его с пеленок знал, насквозь видел.
— Я думал, ты в свою башку не только жрать можешь, — сердито ронял Герман. — Думал, соображаешь хоть чуть-чуть! Или ты считаешь, тут умней тебя никого нет? Не видит никто, что пацан — совсем дохлый?
Рэд молчал, набычившись, но Герман ответа и не ждал.
— Он такой — всего один, и другого взять негде, ясно? Взрослому не дойти, тебе ли не знать. А из молодых этот — лучший, другие еще слабее. Вовсе на поверхность выйти не смогут.
О как, — подумал Рэд. Стало быть, тут еще и «другие» есть? То есть, молодняк свой бункерные прячут, получается? Странно… На хрена?
— Так их тут, значит, много?
— Сколько надо, — отрезал Герман. — Не твое дело! Твое дело — пацана довести. Меня спросили, кто лучше всех справится, и я сразу про тебя сказал. А ты истерики закатываешь, хуже бабы.
Рэд обиделся.
— Можно подумать, из-за себя дергаюсь! Ты этого убогого — видал хоть?
— Видал… Говорю тебе, остальные еще хуже. Рэд. — Герман пересел на койку к воспитаннику. — Я потому тебя и выбрал. Что сам дойдешь, не сомневаюсь, вот только дойти — не тебе нужно. Этого хлюпика уберечь надо и назад в Бункер притащить. Сколько у тебя походов? Двадцать?… Больше?…
— Двадцать три. Больше всех, — не удержался Рэд.
— А сколько вас погибло? Сгорело, от ран умерло, Дикие убили?
— Не знаю, не считал.
— Во-во… А я считал! — взгляда Германа Рэд не выдержал, отвел глаза. — Я каждого помню. Мы вас вытащили пятнадцать лет назад и в Дом привели — почти сто человек! И двадцать семь в первый же год погибло. Это потом уже и Бункер нашли, и лекарства появились. Когда я вас стал в походы брать, только в бою да в завалах гибли… Но никто не сгорал. Сейчас вас шестьдесят четыре — с теми, кто потом прибился. И я за каждого голову положу, сам знаешь.
Рэд кивнул. Он знал. И любой у них в Доме знал. Что лучше Германа нет на свете человека. Рэд вдруг разглядел, как сильно выгорел командир — хотя вот уж года три, а то и больше, в походы с ними не ходил.
— А мне нельзя выбрать другого проводника? — Кирилл с надеждой смотрел на Сергея Евгеньевича. — Не такого… агрессивного?
Наставник покачал головой.
— Боюсь, что нет. Этот парень — решение Германа, не наше. Кроме того, не уверен, что другой адапт повел бы себя при знакомстве иначе.
— Хотите сказать, что Герман никого из них даже здороваться не учил? Только за плечи хватать да плеваться?
— Кирюша… — Сергей Евгеньевич вздохнул. — Я ведь предупреждал. Не жди от адаптов того же уровня воспитания, что дали вам мы. Этих ребят растил Герман. А он не педагог и становиться им отнюдь не собирался.
— Знаю. Он спортсмен.
— Вот именно. Всю жизнь в хоккей играл, а не учебники штудировал. Это во-первых, а во-вторых — в день, когда все случилось, Герману всего-то семнадцать лет было.
— Как мне сейчас?
— Точно.
— Но вы ведь рассказывали, что и другие взрослые у них в Доме выжили? Когда все случилось?
— Поначалу — да. А потом…
Вспоминать первые страшные годы взрослые не любили, рассказывали о них скупо. Кирилл знал лишь то, что в Доме Малютки — так называлось обиталище будущих адаптов — в день катастрофы Герман оказался случайно. Зашел к матери, работавшей в этом самом Доме завхозом.
Мать на заднем дворе принимала у доставщиков продукты. А Герман шел по коридору, направлялся к канцелярии — хотел попросить, чтобы для него распечатали какой-то документ. Потянул за ручку двери и в этот момент все случилось.
Полыхнуло нестерпимо-ярким светом — катастрофу все взрослые описывали одинаково — он ослеп и упал.