Тут я, не дожидаясь окончания реплики, не выдержал, вскинувшись:

— Да ёбаный в рот, что я сделал‐то?! — Голос мой прозвучал почти плаксиво, как у оскорблённого ребёнка. — Всю дорогу только и делаешь, что называешь меня дегенератом! Ты обалдела, morpionne [Соплячка (фр.)], а?

Створки лифта распахнулись, и мой крик вылетел на этаж. Я всё никак не мог успокоиться, хотя понимал, что выгляжу как последний имбецил. Не, ну вы только представьте: какая‐то p’tite pétasse [Малолетняя сучка (фр.)], оттопырив мизинчик, самоутверждается за ваш счёт и считает себя невъебенно умной. Что, неужели не будете беситься? Не захотите поставить её на место?

— Расслабься, — безразличным тоном отозвалась Принцесса, сделав шаг в длинный сумрачный коридор. — Я просто проверяю, насколько быстро ты заводишься, — снисходительно сообщила она. Так, будто была зоологом, сидящим с биноклем в кустах и наблюдающим за диким кабанчиком. Собирала очень важные научные данные, чтобы потом объявить их всему миру: «Представители этого вида отличаются беспокойным поведением и чрезвычайной возбудимостью, дающей им преимущество в борьбе за партнёра для спаривания и за пищу. Примерно каждые два-три часа они меняют место своего лежбища и устраивают внезапную атаку на окружающий мир. А в перерывах — беспричинно орут».

— Да неужели? — делано удивился я.

— Да, — кивнула Принцесса. Она шла по кишкообразному коридору, минуя двери квартир, не останавливаясь и не оборачиваясь. Её провожали настенные камеры, мигающие ярко-красным, как кровь, светом. — Ты не умеешь контролировать эмоции, — веско добавила она. И, вскинув руку над головой, принялась загибать пальцы: — Ты импульсивен, несдержан и впадаешь в истерику по каждому поводу. А ещё любишь попусту трепать языком. — Подумав, Принцесса подобрала слова поизящнее: — Тебе присуща страсть к пустой болтовне, которая не имеет никакого отношения к делу. Вообще‐то ты не такой уж дурак, — смилостивилась она. Чтобы тут же продолжить меня распекать, как строгая училка: — Но не умеешь мыслить последовательно и потому постоянно впадаешь в заблуждение. Любые решения ты принимаешь под влиянием настроения.

Впечатлившись, я присвистнул. Нихуёво девчуля загнула, да? Впрочем, я уже начинал привыкать к этой странной профессорской манере речи.

— Я тебе отчасти завидую, — помолчав, вздохнула Принцесса. — Ты умеешь расслабляться и отключать голову. — И вдруг поделилась почти интимным переживанием: — А у меня так не получается. Я всё время думаю. Даже когда сплю. Знаешь, каково это — жить в постоянном напряжении? — Она замерла у одной из дверей и обернулась. На лице её, совсем юном, с чуть припухлыми, как у всех детей, щёчками и вздёрнутым носиком, читалась болезненная усталость. — Иногда мне кажется, что голова вот-вот взорвётся. Наверно, я мечта радикальных исламистов, — с мрачной усмешкой добавила она и взялась за ручку.

Только подойдя ближе, я заметил, что дверь была приоткрыта. Чуть-чуть — на ладонь, не больше. Но этого оказалось достаточно, чтобы ощутить смутную тревогу и сделать шаг назад.

— Как‐то подозрительно, — нахмурился я.

Кто в здравом уме, скажите на милость, будет оставлять дверь открытой, да ещё и на ночь? Хотя, наверное, если ты спишь и видишь, как бы отдать концы, бояться в любом случае нечего. При самом худшем раскладе для тебя всё сложится очень удачно.

Ну, например, залетят какие‐нибудь вооружённые до зубов enfoirés [Ублюдки (фр.)] в масках, с автоматами наперевес. Схватят тебя в охапку, приставят стволы к вискам и скажут:

— Гони бабло, если хочешь жить.

А ты им:

— Пацаны, вы немножко не по адресу.

Очень удобно, можно даже не напрягаться, всё сделают за тебя. Возьмут под белы рученьки и доведут прямо до райских ворот. Мечта, а не сервис, правда?

Я так и сказал Принцессе, почти слово в слово. Она поглядела на меня чуть удивлённо, будто пытаясь понять, шучу я или нет. А потом улыбнулась, со знанием дела пояснив:

— Да это для кошки, — и указала на эластичный шнурок, привязанный к ручке. — Для Нихиль, — почти нараспев добавила она. И, помолчав, кивнула: — Но твоя теория мне нравится.

— «Ничто»? — уточнил я, покопавшись в памяти. — Эта кошка безначальна и беско… — и, не договорив, спохватился, прикусил язык. — Какая оригинальная кличка!

— Вообще‐то нет, — с желчной усмешкой отозвалась Принцесса. Она сделала вид, что не услышала ненавистного слова, и распахнула дверь. — Изначально идея принадлежала Сартру. Это его кота звали Ничто.

Тьма в квартире стояла хоть глаз выколи. Знаете, что мне вспомнилось? Серия комиксов про Карателя, нарисованных в нуарном стиле. Там тоже были плотные чёрные тени, резкие контуры и всё такое. Не подумайте, что я совсем башкой двинулся, просто берлога этого чувака в темноте выглядела почти трафаретной, плоской, как картинка. Кстати, судя по всему, здесь было два этажа: невдалеке виднелись лестничные ступени, уходящие вверх.

— Эй, Бу! — позвала Принцесса. Водя рукой по стене, она на ощупь отыскивала выключатель. — Бу, ты там ещё не сдох?

Откуда‐то сверху послышался шорох. И раздался крик — визгливый, режущий слух:

— Уходите! — Голос у этого мужика был высокий и резкий, как у петуха. — Убирайтесь отсюда! Или я прямо сейчас нажму на курок! Слышите?! — прогорланил он. — У меня пистолет! И я выстрелю!

Ничуть не смущённая Принцесса хмыкнула, щёлкнув выключателем. В глаза больно ударил свет, и с непривычки я сощурился. А когда осмотрелся, обнаружил, что стою посреди гостиной, соединённой с кухней. На столе валялись пустые коробки из-под пиццы, картонные ведёрки, забитые куриными костями, смятые салфетки.

А знаете, что было прекрасным дополнением картины? Кошка. Жирная, совершенно чёрная, она сидела на всей этой куче мусора, как дракон на золоте, и щурила жёлтые глазищи. Сразу видно: мудрое, познавшее жизнь существо. Ей было глубоко насрать на всё, в том числе и на нас. Скучливым взглядом Нихиль следила за тем, как Принцесса по-хозяйски открывает холодильник. И не выражала ни возмущения, ни интереса.

— Молочная кола? — скривился я, заметив ярко-розовую жестяную банку газировки. — Да ты извращенка!

Принцесса поддела язычок, с наслаждением сделала глоток и объявила:

— М-м-м, обожаю. — После чего протянула колу мне: — Будешь?

О, ребята, вы знаете, что это за адское пойло? Если ни разу не пробовали, лучше и не начинайте. Хотите чего‐то экзотичного — хлебните керосину, он гораздо вкуснее. И безопаснее.

Я в ужасе замахал руками:

— Не подходи ко мне! Забудь, что мы вообще знакомы!

Принцесса отпила ещё немного и, быстро облизнув губы, сказала:

— А я‐то думала, у азиатов нет кулинарных предрассудков.

— Я метис, детка, — пришлось пропустить расистскую шутку мимо ушей. — Моя maman была белой католичкой.

— А отец?

— Никогда его не видел, — я пожал плечами. — Да мамаша и сама не помнила, с кем потрахалась по пьяни.

— О, — отозвалась Принцесса, не меняясь в лице, — понимаю. Мой живёт где‐то в Испании, у него давно другая семья. Они с мамой развелись, когда мне было пять лет, так что, можно сказать, я его тоже не знаю. Понятия не имею, какой он человек.

— У тебя хотя бы есть отчим. Это, знаешь ли, неплохо, — с высоты жизненного опыта заметил я. — Мужская рука и всё такое.

— Но он мудак. И друзья у него кретины. — Принцесса кивком указала на лестницу, ведущую на второй этаж, где сидел чувак с заряженным пистолетом, о котором мы успели забыть. — Эй, Бу! — повысила голос она. — Чего ты там телишься? Давай стреляй уже! Давай-давай, зассал, что ли?

Я, обалдев, раскрыл было рот, чтобы возмутиться её неприкрытым цинизмом. Но Принцесса вскинула руку в предупредительном жесте и приставила ладонь к уху, делая вид, что напряжённо прислушивается. Пришлось последовать её примеру.

Тут же раздался глухой щелчок. А потом ещё один — тихий, едва различимый. Это заняло всего пару секунд, так что я не успел врубиться, какого хрена вообще произошло. Зато Принцесса сразу всё поняла, потому что страдальчески закатила глаза.

— О господи. Ничему жизнь не учит. — И запрокинула голову, прокричав: — Идиот, это зажигалка! Ты совсем тупой, что ли?

В квартире на миг повисла недоумённая тишина.

— Что? — послышалось в ответ.

— Ты взял зажигалку в виде пистолета, а не пистолет! Боже, ну и ебанько!

У меня начался приступ хохота. Не знаю, что было тому причиной: то ли горе-смертник, то ли забавные писклявые ругательства Принцессы. Она обернулась ко мне и картинно развела руками, как бы говоря: «Я ж не виновата, что так вышло». На лице у неё не было ни тени удивления. Наверное, она привыкла к нелепым выходкам этого придурка и знала, что ничего нового тот не выкинет. Не сможет убиться, даже если очень захочет.

Я подумал: какая трагическая комедия!

Я подумал: или комедийная трагедия.

Я подумал: кажется, именно это и называется жизнью.

Мы пошли наверх — полюбоваться на прекрасное воплощение кретинизма. Я, кстати, не оставлял надежд, что на втором этаже прячутся всякие самурайские катаны, острые бритвы, мини-копия гильотины, шкафчик с ядами и прочие интересные штуки. Ох уж это стереотипное мышление, скажете вы. Нет, ребятки, суть в другом. Мне хотелось увидеть размах, масштабность, музейную эстетику саморазрушения, декадентства и вот это всё. Человек должен делать свои идеи центром вселенной, носиться с ними, класть на них жизнь, а не хуй, иначе в чём вообще смысл? Если ты не позёр, а серьёзно настроенный чувак, то обязан это понимать. Будь максималистом: хочешь писать картины — преврати в холст весь мир. Собираешься сдохнуть — сделай его орудием для самоубийства.